Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков

7. День девятый. Воскресенье, 21 июля

1

Мы ехали восвояси. По роли мне полагалось быть мрачным. И задания я не выполнил, не продвинулся даже в нужном направлении. И Майе изменил. Ладно бы Инне - перед ней бывал я грешен и прежде, привык к этому, но с Майей у меня такое впервые. И я должен был раскаиваться и напрасно искать оправдания в том, что сделано это для пользы дела, для блага семьи.

А я почему-то раскаяния не испытывал и оправдания себе не искал.

Странно, но то, что произошло в деревенской баньке на задворках бывшего Сашкиного дома, почти на глазах у моей бывшей учительницы, казалось мне простым и естественным, никак не затрагивающим наших с Майей чувств. Таким же простым, как припомнившееся недавно купание с Ниной на острове Любви. То, как мы стояли в воде, обнявшись, обнаженные и вовсе не бесчувственные, как могло бы со стороны показаться. Прекрасно чувствовал я все Нинино крепкое, спортивное и притом женственное тело, и она, надо полагать, ощущала мою напрягшуюся плоть. С Наташей у меня было то же самое. В точности. Только оба мы были старше тех купающихся детей. Мы уже давно перешагнули тот порог, который каждому из них еще предстояло перешагнуть. Поэтому мы и не ограничились невинным объятием, а естественно продолжили движение навстречу друг другу. То самое движение, на которое были уже запрограммированы наши тренированные, взрослые тела. То движение, которое когда-то могла сделать Наталья Васильевна. Если бы захотела пойти навстречу желаниям семнадцатилетнего учителя танцев. То, которое она сделала вчера вечером, легко подтолкнув меня в объятия своего второго "Я", своего продолжения, Наташи-младшей.

И еще я чувствовал, что поступал так для пользы дела. Что я должен был так поступить. Откажись я - и можно было смело бросать дальнейшие попытки, признаваться в своем бессилии, соглашаться с Горталовым, что десять тысяч долларов - красная мне цена.

А я не хочу бросать. Не хочу признаваться. И каяться ни в чем не хочу и не буду. Я лучше отдохну немного, закрою глаза и под ровный гул мотора буду вспоминать. Буду вспоминать пробуждение на рассвете, нет, еще до рассвета, когда солнце еще только готовилось показаться над лесом, а небо было прозрачным и почти белым, и вишни и кусты смородины вокруг веранды купались в росе, и какие-то пичуги возились и пробовали - робко, чтобы не разбудить, голоса в листве, и все это было словно впервые со мной, и уж точно впервые за последние десять лет, и в то же время было ужасно знакомо - вид, звуки, запахи, все это жило во мне с тех давних времен, когда мы странствовали на нашем "речном трамвае" по островам, ночевали под открытым небом у костра, вставали с рассветом, чтобы наудить рыбы к завтраку:

- Ты не спишь? - сонно спросила меня Наташа. - А почему ты не спишь?

- Светает: - прошептал ей на ухо я.

Можно всю жизнь прожить рядом с женщиной и ни разу не прошептать ей на ухо волшебное слово: "Светает:" - и умереть, так и не узнав, что это слово действительно волшебное, оно оказывает на женщин магическое воздействие, ни одна женщина не устоит перед вами, любая бросится в ваши объятия, если только вы шепнете ей на ухо волшебное слово. При соответствующих условиях, конечно. Условия могут быть разными, как разными бывают женщины, но одно обязательно: чтобы волшебное слово подействовало, его нужно произнести за миг до рассвета:

- Мы еще съездим куда-нибудь вместе, - пообещал я, прежде чем мы расстались.

- В деревню?

- Можно и в деревню.

- А сегодня с тобой, стало быть, нельзя?

- Сегодня - нельзя. Сегодня я должен ехать один. Все-таки она женщина. Она - моя старая подруга.

- Ну, я надеюсь, не очень старая?

- Не очень. Не старше меня. Даже на год младше. Но старше тебя притом значительно старше. И если она увидит нас вместе, то непременно догадается:

- Ну, это понятно. Я бы на ее месте сразу догадалась.

- И она догадается. Не глупее тебя. И это может мне все испортить.

- Понятно. Задумал трахнуть старушку для пользы дела.

- Знаешь:

- Знаю. Ты босс. Я - твоя помощница. Ты приказываешь - я исполняю. Ты говоришь - я молчу.

- Вот именно.

- Ни пуха ни пера, босс!

- К черту!

- Ты только будь поосторожнее с машиной! Не очень там форси перед своими старыми подругами. Мне, между прочим, обещали, что, если я буду хорошо себя вести и если помогу тебе справиться с заданием, эту машину мне подарят.

- Если я справлюсь с заданием, я сам тебе эту машину подарю!

Что-то непонятное мелькнуло в ее глазах. Сожаление? Недоверие? Раскаяние? Она тихо повернулась и пошла прочь. И только у подъезда обернулась и помахала рукой.

Первый раз в жизни я провел ночь с рыжей женщиной.

Первый раз в жизни вел машину с правым рулем.

Все в жизни когда-нибудь происходит в первый раз.

2

Никогда не думал, что Нина будет преподавать математику.

- Никогда не думал, что ты будешь преподавать математику.

- Интересно, а кем ты меня представлял?

- Не знаю.

В самом деле не знаю. Она могла бы: Могла учить танцам, это очевидно. Очевидности следует отбрасывать в первую очередь.

- Я даже не смотрю никогда:

- Я тоже.

Мы поняли друг друга с полуслова. Смотреть бальные танцы даже по телевизору - для нас мука мученическая. Слишком жива память тела. Слишком велика потеря. Такой страсти у нас не будет в жизни никогда.

Может быть - если о преподавании, - кройка и шитье, музыка (так и вижу ее за пианино рядом с туповатым учеником, похожим на меня в детстве). Химия, биология и география - никогда. Эти предметы она в школе от души презирала, а преподающих считала бездельниками.

- И сейчас презираю. Настоящие учителя - это математики, физики, литераторы и историки.

- И все?

- Все. Список закрывается.

- Странно, но я бы тоже поставил в списке математиков на первое место. Может быть, я все-таки догадывался?

- Вряд ли. Это ты сейчас подстраиваешься под меня. Пытаешься сочинить мне прошлое, которого у меня не было. Все гораздо проще, Сережа. Вспомни, я ведь вышла замуж за математика:

- А-а: Типа Жолио-Кюри и Мария Склодовская:

- Типа того. А потом увлечение компьютерами. И вот теперь я не только математик, но и программист. И веду в школе информатику. У нас, между прочим, шикарный компьютерный класс, новейшая техника, неограниченный доступ к Интернету:

- И кто за это платит? Родители?

- Угадай сам.

Мы сидели в ее кабинете. У Нины была неплохая трехкомнатная квартира в новом кирпичном доме. Уютная спальня, комната дочери - и кабинет. Он же гостиная.

- Гостей у нас бывает мало, так что в основном я здесь работаю.

Это заметно. Стеллажи с книгами, большой стол, уставленный аппаратурой. Компьютер: нет, два компьютера, один из них к тому же с двумя большими мониторами, принтер, сканер. Тот же набор, что у меня - то есть у Горталова, если называть вещи своими именами. Только гораздо современнее и: гораздо дороже. Отсутствие мужа очевидно, об этом мы даже не говорим. В то, что учителям информатики платят такие деньги, я не верю. Знаю я, сколько им платят. И как они с этого живут. Кто же за все это платит?

- Угадай сам, - повторила Нина.

Она смотрела на меня сквозь очки, будто на экран монитора. Прежде она не носила очков. И не смотрела на меня, как на экран монитора. Прежде она смотрела на меня снизу вверх: кроме того вечера, пожалуй. Да, точно, тогда она уже не смотрела на меня снизу вверх. Кажется, именно это стало для меня последней каплей.

С Ниной я на эту тему говорить не буду. Не хватало еще, чтобы она меня презирать начала. За то, что самолюбие мое столько лет успокоиться не может. До сих пор простить не могу родную школу. Обиделся я в тот вечер на нее крепко: почему, видите ли, приятеля моего Андрея посадили в президиум, и Сашку-семинариста посадили, и даже Нину - и ее туда же. А меня, серебряного призера Союза по бальным танцам, не только не посадили - даже не вспомнили ни разу, когда перечисляли чем-то отличившихся выпускников. Как будто стать начальником цеха или защитить кандидатскую такое выдающееся достижение, что я рядом с этими начальниками и кандидатами - никто.

Глупо было так надуваться из-за пустяков. Но я надулся. И на следующую встречу не пошел. И на следующую - тоже. Но уже не из-за обиды. Просто не смог. Уехал на Север. Доблестно помогал тамошней прокуратуре бороться с преступностью. Потом, по возвращении, я слишком был занят - писал кандидатскую, защищался, готовил монографию: И не было желания возвращаться в прошлое, окунаться мордой в детство, как я это называл.

И вообще это был неприятный период в моей жизни, как-то плохо, растрепанно я тогда жил. И вовсе не хотелось в таком растрепанном виде появляться перед старыми друзьями. Отчего-то казалось мне, что их жизнь устроена куда как лучше, благополучнее, правильнее, чем моя. Наверное, я опять-таки судил по Андрею. О нем уже тогда в городе ходили легенды. Как о самом молодом, самом успешном и самом жестком, ни перед кем не отступающем бизнесмене. Самом богатом среди молодых. Самом молодом среди богатых. Что касается Бориса, то о нем тогда никто ничего не знал. Известно было, что уехал из страны. И только. Куда уехал, в какие страны, навсегда уехал или просто отправился путешествовать, как и положено Путешественнику, - этого он нам не сообщил. Но почему-то я не сомневался, что у него все в порядке. Так же, как у Нины: