Генерал де Голль - Николай Молчанов

Де Голль и раньше крайне отрицательно относился к парламентской системе. Но картина, представшая перед ним в эти тяжелые для Франции дни, настолько потрясла его, что он на всю жизнь сохранит отвращение к парламенту и будет проявлять его даже в ситуациях, которые вовсе не оправдывали такое чувство.

Кроме всего прочего, выяснилось, что он, собственно, совершенно напрасно приезжал в Париж. Поль Рейно предлагал назначить его секретарем вновь избранного военного комитета, Призванного координировать все усилия страны для войны. Де Голль считал, что комитет будет играть очень важную роль и от него многое могло зависеть. Однако Даладье, занявший пост военного министра в правительстве Рейно, заявил: «Если сюда придет де Голль, я оставляю этот кабинет, спускаюсь вниз и передаю по телефону Рейно, чтобы он посадил его на мое место».

Де Голль уже собирался возвращаться на фронт, как его вызвали в Венсеннский замок, где находилась резиденция главнокомандующего генерала Гамелена. Здесь царило спокойствие. Гамелен был очень способным военным чиновником, всегда любезным, но крайне бездеятельным. Слабо связанный с действующей армией, он предавался размышлениям, считая, что события должны разворачиваться только так, как было заранее намечено. Во всяком случае, в отличие от Петэна и Вейгана, он не был связан с фашистскими заговорщиками, уже превратившимися в «пятую колонну» Гитлера. Гамелен, давний противник идей и планов де Голля, любезно сообщил ему о решении назначить его командиром 4-й танковой дивизии. Это было лестное назначение для полковника. Правда, дивизия еще не существовала; ее предполагалось сформировать лишь к 15 мая. Де Голль поблагодарил, но высказал свои опасения по поводу бездействия французской армии и близости германского наступления. «Я понимаю ваше удовлетворение, — сказал Гамелен. — Что же касается вашего беспокойства, то для него, по-моему, нет никаких оснований».

Беседа с командующим не избавила де Голля от сознания обреченности французской армии. Через пять недель его худшие опасения оправдались самым ужасным образом.

В начале мая Гамелен приказал направить лучшие силы французских и английских войск далеко в глубь Бельгии. 10 мая немцы внезапно нанесли страшный удар в брешь, образовавшуюся между основными силами союзников и французскими оборонительными линиями. 10 бронетанковых и 6 моторизованных дивизий устремились на запад, легко пройдя Арденны, которые Петэн считал непроходимыми. Это был всесокрушающий натиск бронированной лавины, движение которой очень напоминало описанные де Голлем в книге «За профессиональную армию» действия ударных танковых сил. Да, все происходило именно так, только делали это не французские, а германские войска. На четвертый день наступления немцы пересекли французскую границу. Танковый корпус генерала Гудериана 14 мая форсировал реку Маас и, повернув вправо, устремился к Ла-Маншу. 20-го он достиг побережья, перерезав коммуникации основных сил союзников, оставшихся в Бельгии. Немцы, потеряв всего 60 тысяч своих солдат, захватили в плен свыше миллиона человек и заставили британскую армию в панике эвакуироваться.

«Можно сказать, — писал де Голль, — что в течение недели судьба войны была предрешена. Армия, государственный аппарат, вся Франция теперь уже с головокружительной быстротой покатились вниз по наклонной плоскости, на которой мы очутились уже давно в результате допущенной роковой ошибки… Но в сражении, даже и проигранном, солдат уже не принадлежит себе. В свою очередь, и я оказался целиком во власти событий».

26 апреля де Голль получил приказ принять командование 4-й бронетанковой дивизией, которую спешно формировали из разрозненных частей. 15 мая начальник штаба генерал Думенк изложил де Голлю боевое задание: он должен был со своей дивизией действовать самостоятельно в районе Лаона, немного севернее Реймса, так, чтобы дать возможность соединиться дивизиям 6-й армии для прикрытия Парижа. Де Голль спросил: «Почему вы не объедините четыре дивизии в один блок?» «Потому, — ответил скорбно Думенк, — что я располагаю только вашей дивизией, да и то если она сможет сформироваться вовремя».

Затем де Голля принял командующий северо-восточным фронтом генерал Жорж, который также был в подавленном состоянии. «Приступайте к делу, де Голль! — сказал он. — Для вас, уже давно высказывавшего идеи, которые осуществляет противник, представляется возможность действовать».

Уходя, де Голль чувствовал, что «надежда иссякает и что пружина уже лопнула». Он устремляется в Лаон, сразу изучает местность, располагает свой командный пункт и собирает разрозненные подразделения, прибывающие в его распоряжение. Все происходит в обстановке невероятной сумятицы, замешательства, беспорядка. Жизнь страны уже нарушена, дороги запружены беженцами, дезорганизованными толпами французских солдат. Это был разгром. «При виде охваченных паникой людей — вспоминал де Голль, — беспорядочно отступающей армии, слыша рассказы о возмутительной наглости врага, я почувствовал, как растет во мне безграничное негодование. О, как все это нелепо! Война начинается крайне неудачно. Что ж, нужно ее продолжать. На земле для этого достаточно места. Пока я жив, я буду сражаться там, где это потребуется, столько времени, сколько потребуется, до тех пор, пока враг не будет разгромлен и не будет смыт национальный позор. Именно в этот день я принял решение, предопределившее всю мою дальнейшую деятельность».

Это было 16 мая 1940 года. Де Голль принял решение любыми средствами начать на другой день наступление на северо-восток от Лаона в направлении Монкорне, чтобы перерезать узел дорог и не дать противнику подойти к позициям, которые должна была занять 6-я армия. На рассвете де Голль получил подкрепление — три танковых батальона. Присоединив их к остальным частям, де Голль двинул свою дивизию вперед. Опрокидывая немцев, она продвинулась на 20 километров и подошла к Монкорне. Но взять город путем форсирования реки Сер де Голлю не удалось. Его дивизия подверглась жестокому артиллерийскому обстрелу. «Юнкерсы» непрерывно атаковали и бомбили ее. Однако боевая задача прикрытия была выполнена, и в ночь с 18 на 19 мая де Голль отводит войска обратно к Лаону. Его наспех организованная дивизия испытывает острый недостаток во всем. Нет артиллерийского прикрытия, нет поддержки с воздуха, нет радиосвязи и приходится по старинке использовать связных. И тем не менее на рассвете 19 мая полковник де Голль снова бросает дивизию в наступление, теперь уже на север от Лаона. Де Голль подходит к реке, на другом берегу которой были главные силы немцев с тяжелой артиллерией. Они легко уничтожали французские танки, пытавшиеся подойти к переправам. Без поддержки артиллерии, авиации и пехоты перейти водный рубеж было нельзя. Дивизия де Голля оказалась на фланге танкового корпуса генерала Гудериана, повернувшего после прорыва французского фронта к морю. «В эти минуты, — пишет де Голль, — я не мог не думать, на что способна механизированная армия, о которой я так долго мечтал. Если бы я располагал сейчас такой армией… сразу было бы остановлено продвижение немецких танковых дивизий, их тылы оказались бы охвачены смятением… Однако наши силы в районе севернее Лаона крайне ничтожны».