Город бездны - Аластер Рейнольдс

— Сомневаюсь. Вадим не похож на людей, которые привыкли думать вперед. Для этого в мозгах должны быть извилины.

Я всунул ключ Вадима в скважину и был просто счастлив, когда дверь открылась. Как только я переступил порог, включился свет, и нашим взорам предстала каюта в три-четыре раза больше моей. Освещение было тусклым из-за наслоений грязи, покрывавших лампы. Квирренбах сделал шаг следом за мной и замер в нерешительности. У него был вид человека, который вынужден спуститься в отстойник.

Впрочем, я его понимаю.

В комнате стояла невыносимая вонь немытого тела. Даже пластиковые поверхности засалились до желтизны. Едва мы вошли, на стенах ожили порнографические голограммы: двенадцать голых женщин изгибались немыслимым образом, принимая позы, невозможные с точки зрения анатомии. Одновременно хор из двенадцати томных контральто, почти неразличимых по тембру, принялся наперебой восхвалять сексуальные доблести Вадима. Слышал бы эти дифирамбы сам Вадим, который в данный момент сидел в моей каюте связанный и с кляпом во рту. Женщины продолжали болтать, но через некоторое время их жесты и намеки наскучили своим однообразием и уже не вызывали интереса.

— Судя по всему, эта комната нам и нужна, — заметил Квирренбах.

— Бездна вкуса.

— Не знаю — некоторые из пятен весьма любопытно расположены. Только зря владелец стилизовал интерьер под отхожее место — это уже не модно! — он оттянул в сторону маленькую задвижку рядом с собой, касаясь ее кончиками пальцев — и распахнул иллюминатор, изнутри покрытый слоем грязи, а снаружи исцарапанный микрометеоритами. — Однако, у него тут еще и вид из окна. Хотя вряд ли стоящий.

Некоторое время я молча смотрел в иллюминатор. Оттуда была видна часть корпуса корабля, по которой то и дело пробегали яркие фиолетовые вспышки. Даже на ходу бригада сварщиков продолжала ремонтные работы на корпусе «Стрельникова».

— Не стоит задерживаться здесь сверх необходимого. За дело. Каждый начинает от своей стенки, двигаемся друг другу навстречу — возможно, найдется что-нибудь занятное.

— Хорошая мысль, — отозвался Квирренбах.

Я последовал собственному совету. Вдоль всех стен и в нишах выстроились многочисленные шкафчики — очевидно, эта комната когда-то служила кладовой. Для тщательных поисков времени не было, однако в мой кейс и глубокие карманы Вадимова сюртука перекочевала масса вещиц, которые показались мне мало-мальски ценными — как-то: горсть-другая драгоценных камешков и украшений, несколько информационных монокуляров, миниатюрных голо-фотокамер и брошей-переводчиков. Все это Вадим вполне мог вытянуть из пассажиров «Стрельникова», тех, что побогаче. Одним из моих трофеев стал любопытный экземпляр часов — путешественники предпочитают не брать их с собой, отправляясь в межзвездные рейсы. Помимо всего прочего, эти часы были калиброваны на время Йеллоустоуна и снабжены серией циферблатов в виде концентрических орбит, по которым вместо стрелок толчками двигались крошечные изумрудные планеты.

Я застегнул браслет на запястье и с удовольствием ощутил их вес.

— Вы не можете просто так похищать его вещи, — вяло пробормотал Квирренбах.

— Вадиму никто не запрещает подать жалобу.

— Дело не в этом. То, чем вы занимаетесь, ничуть не лучше, чем…

— Вы всерьез вообразили, что он купил хоть одну из этих побрякушек? Все они украдены, и явно не только у наших попутчиков.

— Но кое-что могло быть украдено недавно. Нам следует приложить все усилия, чтобы вернуть эти вещи законным владельцам. Вы со мной согласны?

— В отдаленном будущем — теоретически да, — туманно отозвался я, не прекращая раскопки. — Но мы никогда не узнаем, кто был их владельцами. В кают-компании претендентов не нашлось. А если разобраться, вам-то какое дело?

— Это называется остаточными следами совести, Таннер.

— После того, как этот мордоворот вас чуть не угробил?

— Принципы остаются принципами.

— Ладно. Если боитесь, что не сможете спать спокойно, я сам разберусь с его барахлом. И в конце концов: я что, просил вас составить мне компанию?

— Пожалуй, нет… — на его физиономии отразилась мучительная борьба чувств. Глаза лихорадочно изучали содержимое какого-то ящичка, после чего он выудил оттуда носок и печально на него уставился.

— Черт побери, Таннер… Надеюсь, вы не ошиблись относительно его… реального веса.

— Думаю, об этом можно не беспокоиться.

— Вы точно уверены?

— Я достаточно знаком с преступным миром, поверьте.

— Ну что ж… Думаю, вы правы. В любом случае, это стоило обсудить.

И Квирренбах принялся без разбора распихивать по брючным карманам ту часть добычи Вадима, которая ему больше приглянулась — купюры, в основном, валюту стоноров, — нерешительно, а потом с возрастающим энтузиазмом. Я едва успел наложить руку на две запечатанных пачки.

— Благодарю, они мне весьма пригодятся.

— Я собирался поделиться с вами.

— Нисколько не сомневаюсь, — я провел пальцем по ребру пачки. — Эти бумажки что-нибудь стоят?

— Да, — неуверенно ответил он. — Во всяком случае, на Кэнопи. Понятия не имею, какая валюта ходит на Малче, но думаю, что эти деньги нам и вправду не помешают.

Я отправил в свой кейс еще несколько банкнот.

— Бери, пока дают — такова моя философия.

Продолжая копаться в грудах хлама и всевозможных безделушек, я обнаружил вещицу, которая оказалась плеером для эксперименталий. Те модели, что мне доводилось видеть на Окраине Неба, не шли ни в какое сравнение с этим чудом техники. Благодаря ухищрениям разработчиков его изящный, обтекаемый корпус в сложенном виде был не толще карманной Библии.

Я обнаружил, что один карман еще свободен, и сунул туда плеер заодно с прочими мелочами, которые могли иметь определенную ценность.

— Та эпидемия, о которой вы говорили… — начал я.

— Да?

— Не понимаю, почему она нанесла такой ущерб.

— Потому что она не была биологической — то есть, в общепринятом смысле, — Квирренбах перестал копаться в груде вещей и некоторое время задумчиво молчал. — Она поражала только машины, причем с определенного уровня сложности. Одни вовсе прекратили работать, у других… изменился принцип действия.

Я пожал плечами.

— Пока звучит не слишком пугающе.

— Разумеется. Вы, наверно, имеете в виду роботов или системы жизнеобеспечения вроде корабельной. Но дело было на Йеллоустоуне. Большинство устройств были микроскопическими и находились в организмах людей, тесно связанные с их разумом и плотью. То, что стряслось с Блестящим Поясом, — лишь один из симптомов. Что-то ужасное происходит в масштабах всего человечества. Ну скажем… представьте себе четырнадцатый век, по всей Европе гуляет черная оспа. Это вполне может показаться концом света.

— А можно подробнее?

— Опросите систему в своей каюте. Или хотя бы в этой.

— А почему бы вам самому не рассказать?

Он покачал головой.

— Нет, Таннер. Говорю вам: я знаю немногим больше вашего. Не забывайте, что мы прибыли сюда одновременно. На разных кораблях, да — но оба мы летели сквозь звезды, когда это случилось. Времени на адаптацию у меня примерно столько же.

— А откуда вы прилетели? — тихо и спокойно осведомился я.

— С Гранд-Тетона.

Американо. Таких колоний несколько: Йеллоустоун, Йосмайт, Глэсиер и еще две-три, их названий я не помню. Все они были основаны четыре века назад по одной и той же схеме: первыми на планету высаживаются роботы, которые создают себе подобных и все необходимое для будущих колонистов. Ни одна из этих попыток не увенчалась успехом: через одно или два поколения колония пустела. Редко какой из ныне существующих кланов может похвалиться, что ведет свою родословную от первых поселенцев-американо. Большинство обитателей этих миров — потомки более поздних волн колонизации, поселенцев, прибывших на субсветовиках. Большинство этих колоний — демаркистские государства наподобие Йеллоустоуна.

Окраина Неба — совсем другое дело. Это единственный мир, заселенный экипажем первого поколения.

Иногда люди учатся на своих ошибках.

— Я слышал, что на Гранд-Тетоне живется неплохо, — сказал я.

— Да. Наверно, вам интересно, ради чего меня сюда понесло.

— Вообще-то нет. Это не мое дело.

Он снова прервал раскопки. Похоже, отсутствие интереса к его биографии было ему в новинку. Я перебирал вещи и мысленно считал секунды. Счет перевалил за дюжину, когда Квирренбах прервал молчание.

— Я музыкант… то есть, композитор. Я работаю над симфоническим циклом, это труд всей моей жизни. Вот что привело меня сюда.

— Музыка?

— Да, музыка — хотя едва ли можно назвать этим затасканным словечком то, что рождается в моем сознании. Моя следующая симфония… это должен быть шедевр, вдохновленный ничем иным, как самим Городом Бездны.