Что-то между нами (СИ) - Резник Юлия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нормально.
– А у меня пиздец по всем направлениям. Еле живой.
Растопырив пальцы, кладу ладонь на ее живот. Эмилия дергается.
– Не надо.
– В смысле? Что-то не так? Болит?
Эмилия стискивает кулаки. Делает вдох… И очень ровно, отстраненно, я бы даже сказал, замечает:
– Уже нет. Поначалу, конечно, тянуло. Но врачи сказали, это нормально. Хуже, когда аборт механический и на более позднем сроке.
– Что?
– Говорю, хорошо, что мы не стали затягивать. Меньше последствий. Как будто обычные месячные.
– Я не понимаю… Ты что, сделала аборт?
– Ну, да. Ты же просил быть умницей.
ГЛАВА 26
ГЛАВА 26
– Что… ты… сделала? Как? Зачем?!
Оказывается, я никогда до этих пор не видела Воинова на эмоциях. А это впечатляющее зрелище. Я бы, наверное, восхитилась, если бы не была так основательно сбита с толку тем, что он подлетает ко мне, хватает за плечи и встряхивает. Но тут же, будто обжегшись, отдергивает руки.
Что я сделала не так?
Нахмурившись, отступаю подальше.
– В каком смысле?
– В каком смысле?! – гремит, передразнивая меня, Роберт. Отворачивается, проходится ладонью по волосам. Мощные плечи сотрясаются, словно ему приходится отвоевывать у жизни каждый следующий вдох. Странно? Да. Но я не хочу в это углубляться. С меня хватит. Я в домике.
Чтобы не думать, мысленно уношусь назад на несколько месяцев. В день, когда Роберт взял меня с собою в спортзал, и я, наконец, узнала, как ему удается поддерживать настолько хорошую форму. Боксировать с ним было весело. И тяжело. Он очень требовательный наставник. Если уж за что берется, то с полной отдачей. С меня семь потов сошло за один спарринг с ним.
– Ты что, не в себе?! Как ты можешь об этом говорить так спокойно?! У тебя сердце есть вообще?!
Да. О, да, Роб. И оно болит…
– Погоди. Тебе ведь не нужен был этот ребенок, – моргаю я. – Ты забыл, что говорил? Или мне это послышалось?
– Что я говорил? – оборачивается, впиваясь в меня бешеным взглядом. Я зажмуриваюсь, чтобы тот не ранил меня так сильно. И чувствую, как, вскипев, из глубин души поднимается черная тошнотворная злость на весь мир. Весь гребаный мир и вселенскую несправедливость, поджидающую меня, куда ни ткнись. Пальцы сжимаются в кулаки, реальность начинает прыгать перед глазами, как пленка, которую вдруг заело. То, что я так долго держала в себе, заталкивая поглубже – вся ярость, копящаяся во мне, вся усталость от жизни и необходимость со всем в одиночку справляться раздирают когтями грудь и рвутся из глотки ором.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Полегче, Миля, полегче… Вот просто не наломай дров. Ты пошла на этот шаг, чтобы сохранить статус-кво? Не вздумай все похерить теперь, когда самое страшное осталось в прошлом. Просто заткнись, сцепи, мать его, зубы. И как бы ни хотелось тебе всех и вся уничтожить, утопив в океане боли, просто глубже дыши.
– Если дословно, то «никаких детей, блядь».
– Да. Я это сказал! Не отрицаю. Но ведь я был в полнейшем шоке! Это не означает, что я не принял бы ситуацию. Или стал настаивать на аборте, бросив тебя расхлебывать это дерьмо в одиночку. Господи! Да за кого ты вообще меня принимаешь?!
Дыши…
– Есть сигарета?
Слава богу, Воинову хватает ума воздержаться от нотаций и просто бросить мне пачку. Подкуриваю. Отступаю к окну. Пальцы трясутся, как у паркинсонщика.
– Не очень-то у нас разговор получается, так что давай так, Роберт. Я тебе детально разложу, как «это дерьмо» с моей стороны выглядело. А дальше ты сам решай. Кто прав, кто виноват. Годится?
Моя душа скулит, а вот голос, напротив, звучит так равнодушно, словно принадлежит роботу – бездушной запрограммированной машине.
– Давай сразу сойдемся на том, что у меня к тебе нет претензий. Ты ничего мне не обещал. Я хорошо понимала, на что иду. И что мой залет нарушил наши договоренности.
– Эмилия…
– Нет, послушай.
– Я не жду, что ты станешь посыпать голову пеплом!
– Я не закончила свою мысль. В общем, случилось так, как случилось. Моя вина. Не спорю. Движемся дальше… – затягиваюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Эмилия…
– Ты знал о том, что я не планирую обзаводиться детьми. Но ты не можешь обвинить меня в том, что я не оставила тебе права голоса.
– Ты меня даже не выслушала!
– Разве? А мне показалось, что я услышала достаточно. Сначала ты сказал, что не хочешь детей. Потом потребовал, чтобы я была умницей. В сложившихся обстоятельствах для меня это прозвучало точно так же, как если бы ты сказал – Эмилия, дуй на аборт.
– Нет… – Воинов шумно выдыхает. – Нет, блядь! Нет.
– Знаешь, в глупых женских романах в ситуации вроде нашей главная героиня всегда рожает. И это, Роберт, полная херня. В реальной жизни мало какая женщина решится на такой шаг. Особенно уязвимая женщина.
– Я бы никогда не оставил тебя без поддержки! О чем ты?!
– О том, что у меня не было в этом уверенности. Ни-ка-кой. Только страх, что моему ребенку придется повторить мой тернистый путь. Или хуже. Я ведь столько лекарств сожрала за время лечения, что это вполне могло отразиться на его развитии… – Тушу сигарету в блюдце и оборачиваюсь: – Я не буду извиняться за то, что избавилась от этого ужаса единственным доступным мне способом.
Воинов обхватывает голову руками. И молчит, покачиваясь из стороны в сторону.
– Про «будь умницей»… Я имел в виду – витамины ешь, что там еще? Гуляй?
Трясу головой:
– Стоп. Не надо. Поздно. Теперь это не имеет значения.
Роберт отводит руки и ловит мой взгляд. Глаза у него больные.
– А что имеет?
– Я не уверена, но, возможно, тебе стоит знать, что твоя жена видела меня в клинике.
– Когда?
– На мой день рождения. Тебе не кажется подозрительным, что она объявила о своей беременности сразу после того, как уличила в этом меня?
– Ничего подозрительного. Кончай с бредовыми теориями заговора. Тома была действительно беременна, но потеряла ребенка. А ее саму едва спасли врачи. Собственно, именно поэтому я только сейчас приехал.
Вот как? Отворачиваюсь. Неверяще качаю головой. В который раз ловлю себя на мысли, что собственная жизнь напоминает мне игру в дженгу. Где кто-то свыше вынимает один за другим брусочки из общей конструкции, а я только и могу, что за этим всем наблюдать, гадая, устоит она или рухнет.
Морозит…
– Ясно. Ну… Тогда ты, наверное, можешь возвращаться. Ей ты сейчас нужней.
Роберт кивает. Тяжело опираясь на стол, встает. А мне хочется его поторопить, чтобы поскорее остаться одной. Истерика подкатывает. Мне с каждой секундой все трудней с ней бороться. Спасает одна только мысль – я не могу развалиться на части у него на глазах.
– Я заеду еще. Держи в курсе, если что-то понадобится. По здоровью или вообще.
– Хорошо.
Роберт берется за ручку. Я иду по пятам, чтобы закрыть за ним дверь. Хочется забиться в нору и не отсвечивать.
– Может, так и правда лучше. Ты ведь тоже после серьезной травмы.
Что тут скажешь? Принимая решение, я, конечно, учитывала и этот фактор.
– Угу.
Воинов уходит. Я остаюсь одна. Тело скручивает. Оседаю, опустив голову между колен, и глубоко дышу, избавляясь от панической атаки. Когда об этом не думаешь, жизнь течет по вполне привычному руслу. И хорошо, что мы все-все обсудили. Не нужно будет к этому возвращаться. Да… Хорошо. Сейчас только отпустит. И все опять забудется как страшный сон. Кровить однажды перестанет. В прямом смысле кровить, и в переносном. Меня закрутят дела, думать о несбыточном станет некогда. Ведь надо дальше планировать жизнь. Учеба позади, считай, а что дальше – я просто ума не приложу. Съемка свадеб и праздников, конечно, дает стабильный доход, но в своих мечтах я не свадьбы снимала. Значит, нужно… Не знаю. Устраиваться куда-нибудь фоторепортером? Куда? Ни одной нормальной газеты ведь не осталось. Фриланс? Не слишком-то веселая перспектива для человека, которому от жизни больше всего нужна уверенность в завтрашнем дне.