Бал Додо - Женевьева Дорманн

На юге Африки, у голландских поселенцев, «Нормандка» сделала незапланированную остановку, чтобы запастись водой и свежими продуктами и подлечить больных, которых становилось все больше. Якорь бросили в Симмонс-Бэ, посреди гор, рядом с мысом Доброй Надежды. Конечно, этому форту, красивому зданию, кафе и нескольким баракам было далеко до блеска Лорьена. И тем не менее это было счастье — после стольких дней, проведенных взаперти. Счастье было во всем: в свободе передвижения, в твердой почве под ногами, в возможности побегать, посмотреть, как течет ручей или фонтан, без разрешения пить чистую воду досыта, плескаться в ней и тратить попусту. Счастье питаться свежим мясом и свежими фруктами. Счастье, что есть трава и деревья качаются от ветра. Счастье твердого равновесия. Счастье, что есть земля. Сойдя со шлюпки, Франсуа-Мари понял, что разучился ходить. Икры сводило судорогой, и каждый шаг причинял ему боль.

С Тромеленом и несколькими офицерами он пойдет охотиться на антилоп-прыгунов, больших козлов с витыми рогами, скачущих по горам. Попробуют ловить маленьких тюленей, но им не понравится их жирное мясо.

Особо отмечено, что здесь впервые он обменялся несколькими словами с Гильометтой Труссо и впервые разделил с ней апельсин. Бледная и сильно похудевшая девушка стойко переносила трудности путешествия. Что до Бесстыжей, которая так смеялась над ним и так высоко задирала юбки, когда они покидали Лорьен, то юбками она больше не трясет. Ее прелести растаяли, зубы выпали, волосы поредели. Она лежит в бараке, где ее пытаются лечить. Через неделю, когда будут отплывать, ей предложат остаться на суше, но, даже обессиленная, она примет решение продолжать путь: она хочет мужа, обещанного ей на Французском острове. Когда «Нормандка» выйдет в море, выяснится, что дезертировали пять матросов и один монах Братства святого Лазаря.

Глава 15

— Вы спите?

— Нет, — возразила Бени. — Не получается. Я мечтаю.

— Вы проведете на Маврикии праздники?

— Можете назвать это праздниками, если хотите, — задумчиво произнесла Бени. — Неделю назад умерла моя бабушка, она воспитала меня.

— Ох, простите! — спохватилась девушка. — Я не хотела причинить вам боль.

— Боли нет, — вздохнула Бени.

Ночь, спутанная разницей во времени, была короткой. Оранжевое солнце уже поднималось за шторами иллюминаторов. Скоты в самолете заснули (задрыхли, подумала Бени, и это слово рассмешило ее), прикрытые смятыми одеялами, которые были слишком малы, чтобы как следует укрыться. Этих людей, сгрудившихся в самолете, легче переносить спящими, чем бодрствующими. Сон смягчает вульгарность, делает их безобидными, возвращает им невинность престарелых младенцев. Пары лежат вытянувшись, стараясь не занимать много места, мужчины склоняют голову на плечо жены — это пожилые, много лет прожившие вместе, где мужчина стал для своей жены эгоистичным ребенком, а она охраняет его сон. У молодых наоборот: ее голова лежит на его коленях, а он, как собственник, защищает ее, спящую.

Многие спят с открытым ртом, бесстыдно демонстрируя беззубость или вставные челюсти; кто-то крутит шеей и никак не может удобно пристроиться, кто-то с гримасой на лице разминает затекшую часть тела. Кое у кого на глазах темные повязки. И все они похожи на обнаруженные в Помпее тела, на отпечатки, сохраненные лавой.

— Меня зовут Николь, — представилась брюнетка. — Николь Жибо. А вас?

— А меня Бени, — откликнулась Бени. — Вообще-то Бенедикта. Идея моей бабушки. Всегда ненавидела это имя. Все зовут меня Бени.

— Это мило, — добавила она. — Лучше, чем Николь.

Воспоминания о черной тетради и об историях старого Карноэ вернули Бени хорошее настроение. Разве есть на свете то, что ты не способен вынести, если происходишь от бретонца из Аргоата, который с наслаждением лакомился глазами тунца и жареными крысами, выжил, невзирая на цингу, выстоял в бурях Мозамбика, корчевал кустарники на каменистом острове, чтобы построить дом и выращивать индиго и сахарный тростник? Конечно, он и не предполагал, делая записи в тетради под конец жизни, что два столетия спустя это утешит несчастную девушку во французском самолете.

Бени забавляют любопытство соседки и ее детская манера завязывать беседу. «Как тебя зовут? Где ты живешь? Кто твои родители? Где твоя родина?»

Впервые в жизни Бени выдержала подобный допрос во дворе колледжа Жанны д'Арк в Питивьере. Ее появление посреди триместра, ее загар и спортивная фигура заинтриговали маленьких приземистых провинциалок из Боса, они смотрели на нее как на марсианку с летающей тарелки. Они знали, что она племянница директрисы, это еще больше удивляло: трудно было представить, что эта загорелая, высокая, светловолосая девушка из той же семьи, что и сухая, желтая и усатая тетушка Эда, то есть мать Доминика де ля Круа.

В сером дворе пансиона липы скрипели голыми ветками под злым февральским ветром, колокол слабо отзванивал распорядок Дня, а посередине стояла Бени в окружении низкорослых, толстозадых француженок, которые оглядывали ее со всех сторон, а она стояла, оглушенная разницей во времени, и ей казалось, что все это кошмарный сон.

Здесь все ей было чуждо. Все казалось враждебным: серое небо, вороны, зимний холод, и белые шерстяные носки, которые кусали ноги, и тяжелая неудобная темно-синяя одежда, и запах животных в спальнях девочек, и едкое, затхлое зловоние столовой, от которого в желудке возникали спазмы. Что она делает в этой стране без солнца и без цветов, без пальм и платформ для виндсерфинга, скользящих по морю, без преданной Лоренсии; в этой стране, где нет гор, нет Вивьяна, где даже во время мрачных переменок ее заставляли играть в мяч «с вашими подругами», этими маленькими пятнадцатилетними толстушками, которые уже сейчас мало чем отличались от своих родителей, или же заниматься гимнастикой в нелепых шароварах с тугими резинками под руководством доброй сестры, которая отбивала счет хлопками в ладоши? Что она делает, она, Бени, на этих прогулках рядком по этим отвратительным аллеям и сонным улицам села Гатинэ? А эта речка, этот грязный ручей глубиной по щиколотку под названием Яйцо? Что она делает, бродя в одиночестве в опустевшем пансионе, когда на выходные толстушки разъезжаются по своим фермам? В эти дни она выстаивала по две мессы. Обычную семичасовую в пансионе и торжественную одиннадцатичасовую в городской церкви, где огорченный пустующими скамейками кюре просил кого-нибудь прислать для видимости. И Бени обязана была отправляться туда вместе с монахинями, которые вышагивали вдоль улиц в своих черных вуалях и белых аналавах. Тетушка Эда не оставляла ее одну в пансионе, опасаясь то ли побега, то ли еще какой-нибудь глупости.