Нф-100: Небесное Сердце-1. Игры с Черной Матерью - Александра

Первым очнулся Калэхейн.

- Траекторию обломков! - срывая голос, прокричал старпом автоматике корабля. - Уклонение!

Снова всплеск мысли. Мгновенное видение -- и я понимаю, что ни один автоматический "противоастероидный" маневр нам не поможет, а расстрел обломков сделает их ещё опаснее.

Оставался только один ничтожный шанс. Шаг, на который не пойдет бережная автоматика. Вопреки всем инструкциям и правилам...

- Нет! - ударом по приборной панели я блокирую стороннее управление, забираю корабль на себя.

...И вижу каждый несущийся на нас осколок. Каждый кусок подбитых кораблей, каждый развороченный блок и каждое выброшенное в космос человеческое тело.

Я только успеваю подумать о непристегнутых членах экипажа в недрах корабля.

А в следующий миг бросаю носовую часть "Стремительного" на пределе допустимой тяги вверх.

Натужно воют переборки корпуса. От ускорения нас с силой придавливает к полу, будто разом навалились на плечи тяжелые плиты. Я устою! Только держись, мой родной. Держись, моя команда...

Стоны людей на мостике. Я уже не вижу эти обломки, но понимаю, что столкновение на такой скорости не оставит нас в живых. Если бы я предугадал опасность чуть раньше! Перегрузка. Связь с центральным процессором исчезла. Перед глазами сплошной белый туман. Я лишь чувствую приближение. Понимаю, что столкновение неизбежно, как бы я не старался.

Нет.

Нет.

Нет!

Мысленный набат разрывает мозг. Вырастает за спиной черная тень, и плывет зыбкая реальность. Смерть отворачивает оскаленную морду. Что-то рвется там, на пределе чувств и мыслей, трещит, смешивает вероятности...

И дает нам шанс.

Руки мои давно сползли с пульта и онемевшие пальцы просто вцепились в его край, не давая мне упасть. Все мышцы свело судорогой.

С усилием поднимаю глаза к обзорным экранам. Сирена всё ещё неистово орёт об опасном сближении с обломками, но автоматический расчет прогнозирует расхождение. Орудия противоастероидной защиты молчаливо поворачиваются следом.

Расстояние до объектов -- сто метров. Пятьдесят. Двадцать пять. Десять...

Стон отчаяния на мостике. Каждый вспоминает молитвы Предкам...

Но роковая цифра задерживается на экране, колеблется и начинает нарастать. Тридцать, сорок, шестьдесят.

Отколовшаяся половина крейсера на огромной скорости пролетает мимо. Лишь туча совсем мелких осколков стучит по мощной броне флагмана, не нанося урона.

Опасности нет.

Нож боли со всей силы вонзается в голову. В глазах темнеет. На губах -- горячая влага, солено-металлический привкус. Струйкой бежит из носа, капает на китель. Давно такого не было... Ноги перестают держать и разжимаются враз ставшие ватными пальцы. Окрик Калэхейна, бесполезная попытка меня поймать.

И глухая чернота забытья.

Лаккомо провел пальцем по планшету, сохранив очередной файл, и отложил устройство в сторону. Голова по-прежнему болела при резких движениях и попытках встать, иногда ещё мутило. Поэтому капитан до сих пор вынужденно лежал в своей каюте. Он понятия не имел, сколько лекарств в него запихали без его же ведома, пока длился обморок. К тому же, неимоверно раздражала ядрено пахнущая травами повязка на голове. Видать, неслабо приложился затылком, когда падал... Но как же оно убийственно пахнет!

Едва придя в себя, он стал допытываться у Калэхейна об исходе сражения.

- Мы победили, - ответил старпом. - Флайтон заткнется надолго.

- А потери?

- За это не беспокойтесь. Биопены для переломов на всех хватит.

И больше он ничего не сказал. И не скажет, как ни проси, потому что не считает нужным. А между тем, врач не появляется его проведать вот уже вторые сутки. Значит, в лазарете не продохнуть. А если кого-то пришибло из-за этого клятого "сальто" насмерть? В ангарах было много незакрепленной техники. Не приведи Исток... О том, сколько людей погибло в этом сражении, и своих, и чужих, думать вовсе не хотелось. Многие пилоты вернутся на родину лишь для того, чтобы их дух, наконец, поднялся на вершину Нефритовой Горы и ушел с ветром. За парней из Федерации с него не спросят. Но дома -- все иначе. Там все друг другу родичи, все друг друга знают, ибо народ торийский мал, но един. Курсанты Академии считались друг другу братьями, и простое слово "свои" принимало в их устах совсем иной смысл.

На него, вице-короля и капитана, устремятся взгляды отцов, матерей, младших братьев, сестер. Ему держать ответ за погибших в чужой войне.

И снова над городами Тории поплывет зеленый траурный дым...

Было тошно. И от размышлений, и от вынужденного безделья. И хоть доктор Кафар строго-настрого запретил капитану "пялиться в планшет", Лаккомо решил, что лучше надиктовать по памяти этот бой, нежели тонуть в собственных терзаниях.

Но даже после этого он так и не смог понять, как им удалось избежать столкновения. Ведь оно же было! Было на приборах, было во всех вероятностях, да и собственное чутье псионика не могло лгать! Оно вообще никогда не подводило вице-короля.  Лаккомо напрягся, ещё раз пытаясь вспомнить те несколько мгновений, когда все почему-то изменилось, но только зашипел от нового приступа боли.

"Надо будет спросить у Калэхейна, - подумал он. - Или посмотреть запись того момента. Потом".

Но стоило затихнуть головной боли, как мысли о погибших снова закружились обвиняющим хороводом. Ведь за минувшие годы они прошли десятки, сотни сражений. И каждый погибший сын Тории оставался незаживающей раной в сердце капитана. Ведь это Лаккомо подписывал контракт с Федерацией, не они! Он обязался предоставить помощь Объединенному Флоту, он один! Но верный экипаж пошел за своим вице-королем, а с экипажем -- молодые пилоты, отличники торийской летной академии. Всю свою недолгую жизнь они мечтали попасть на "Стремительный", им было не важно, за что воевать, важно -- под чьим командованием.

Повоевали...

Палец капитана медленно скользил по экрану планшета, но взгляд даже не задерживался на последних новостях Сети. Война-война, а то он о ней не знает... "Фееричный разгром Флайтона". "Легион Борда поджал хвост". "...состоялись переговоры Верховного канцлера Кэрейта с лидерами сепаратистов". "Подписание Айландского мирного договора"... Взгляд вице-короля стал презрительным при виде грузного мужчины в роскошно-крикливом одеянии.

"Наслаждайся своей победой, канцлер. Празднуй, пей и хорони свой народ под знаменем этой победы. Сомневаюсь, что ты помянешь хотя бы половину погибших людей. И уж тем более, не подумаешь о полиморфах".

Не менее презрительным взмахом руки Золотой Журавль закрыл новостную ленту.

Но буравить светло-серые панельные стены каюты оказалось ещё хуже. Не хотелось просить корабль даже показать космос на потолке. Все виделось на редкость унылым. Эта показавшаяся в последнее время тесной каюта, эти темные глянцевые панели на дверцах шкафов, светлая шкура пушного зверя вместо ковра, мониторы на стене и один стоячий на столе. Так до сих пор и не проникся Лаккомо всеобщей любовью к интерактивным столам. Уверенно считал, что стол нужен для письма и бумаг. Да-да, для самых обыкновенных листов бумаги с записями от руки. И попадались в таких записях иногда быстрые зарисовки жидкими чернилами.

Из всех возможных занятий при вынужденном постельном режиме не хотелось делать ничего. Хоть снова бери да без толку смотри в планшет.

Лаккомо и взял. И снова уставился в экран. Собственное отражение с забинтованной головой в темном стекле ему не понравилось, и он поспешно включил устройство.

"Чем чаще всего экипаж убивает время в кают-кампании?"

Отреагировав на мысленную команду, планшет выдал богатый список программ на выбор.

"Не симуляторы".

Список резко уменьшился наполовину.

"Убери игры".

Осталось лишь несколько вариантов библиотек, аудио и видеоархивов на любой вкус и порой подозрительного содержания, несколько графических программ и десяток сетевых тестов. Под одним из них частота просмотров значилась огромная.

"Это что ещё за ерунда?" - Лаккомо скользнул пальцем по названию и развернул обожаемый пользователями тест Гиммела на весь экран.

Пред глазами нарисовалась пустая серая комната с двумя одинаковыми дверьми и квадратными стенами. Не долго думая, Лаккомо сосредоточил мысль на одной из них и прошел по виртуальной реальности... в следующую комнату. А затем в третью, в четвертую. Все они были разными, количество выходов из них менялось, некоторые двери отличались фактурой, засечками. Но шаг за шагом капитан пробирался всё дальше, в конце концов вовсе перестав задерживаться в комнатах и изучать окружение.