У нас это невозможно - Синклер Льюис

Этим двум своим телохранителям в форме батальонных командиров ММ – сам он был в форме генерала – после дня, с пользой проведенного в Колумбийском университете, где он был занят вышибанием всех преподавателей, голосовавших за Троубриджа, доктор Мак-гоблин взялся доказать, что он не пропустит ни одного бара на Пятьдесят второй улице и все же не выйдет из строя.

Он действовал вполне добросовестно, но в 10 часов 30 минут он, разнежившись, надумал позвонить своему преподавателю, почтенному старому лектору Стэнфордского университета, биологу доктору Вилли Шмидту, приехавшему в свое время из. Вены, а теперь работавшему в Рокфеллеровском институте. Когда из квартиры Шмидта ответили, что его нет дома, Макгоблин сразу рассвирепел. «Нет дома? – в бешенстве заорал он. – Дома нет? То есть как это его нет дома? Такой старый козел не имеет права не быть дома! Да еще в полночь! Где он находится? Говорят из департамента полиции! Где он?»

Доктор Шмидт проводил этот вечер у милейшего доктора Винцента Де-Вереца – раввина, слывшего большим ученым.

Макгоблин и его ученые гориллы направились к Де-Верецу. По дороге не произошло ничего примечательного, за исключением разве того, что когда Макгоблин обсуждал с шофером такси стоимость проезда, он вдруг почувствовал потребность поколотить его. Затем все трое в самом счастливом, самом мальчишеском настроении весело ввалились в скромную квартиру Де-Вереца. В довольно запущенной передней посетители смогли полюбоваться зонтиками и калошами доброго раввина, а если бы непрошеные гости заглянули в спальни, они показались бы им кельями траппистов. Но длинная гостиная, единственная парадная комната в этом жилище, была отчасти музеем, отчасти комнатой для отдыха. Именно потому, что он сам любил такие вещи и чувствовал себя обиженным, когда видел их у других, Макгоблин презрительно посмотрел на белуджистанский молитвенный коврик, на буфет времен короля Иакова I и небольшой шкаф с инкунабулами, в котором лежали арабские рукописи с серебряными буквами на пурпурном пергаменте.

– А тут у вас неплохо! Хэлло, доктор! Как поживаешь, старина? Как подвигается исследование антител? Это доктор Немо и доктор… э-э… доктор Вузис, мои большие друзья. Представьте нас вашему еврейскому другу.

Весьма возможно, что раввин Де-Верец ничего не знал и никогда не слышал о министре просвещения Макгоблине.

Слуга, впустивший непрошеных посетителей и теперь беспокойно маячивший у дверей гостиной (благодаря ему главным образом эта история и получила огласку), рассказывал впоследствии, что Макгоблин, нетвердо державшийся на ногах, поскользнулся на ковре, чуть не упал, затем сел, бессмысленно хихикая, пригласил своих скорых на расправу друзей садиться и крикнул: «Эй, раввин, как насчет виски? Немного шотландского с содовой. Я знаю, что вы, «гоаны», не пьете ничего, кроме холодного нектара из ручек девы с цитрой, воспевающей землю Ханаанскую, да еще, пожалуй, одного глотка жертвенной крови христианских детей… ха-ха! Это просто шутка, раввин. Я хорошо знаю, что «Протоколы старейшин Сиона» – болтовня, впрочем, чрезвычайно удобная для пропаганды. Но дайте простым «гоям», как мы, немного настоящего крепкого виски, а? Слышите?»

Доктор Шмидт пытался протестовать. Но раввин, гладивший свою седую бороду, успокоил его и легким движением хрупкой старческой руки подал знак ожидавшему слуге, который неохотно принес виски и сифоны с содовой.

Три поборника культуры почти наполнили свои стаканы, прежде чем лить в них содовую.

– Послушайте, Де-Верец, почему бы евреям не догадаться самим и не уйти совсем, черт возьми, «унося с собой трупы», и не образовать настоящий Сион где-нибудь, скажем, в Южной Америке, а?

Раввин растерянно посмотрел на него. Доктор Шмидт сердито пробормотал:

– Доктор Макгоблин… когда-то был моим учеником, подававшим надежды, теперь министр просвещения и еще многое такое… не знаю точно что! Корпо!

– О! – вздохнул раввин. – Я слышал об этом культе, но мы научились не обращать внимания на преследования. Мы позволили себе позаимствовать тактику у ваших первых христианских мучеников! Даже если бы нас и пригласили на ваш корпоративный пир… о чем, как я понимаю, не могло быть и речи… я боюсь, мы все равно отклонили бы эту честь. Видите ли, мы верим в одного только диктатора – бога – и не согласились бы признать в мистере Уиндрипе конкурента Иеговы!

– А-ах, это все болтовня! – проворчал один из ученых-телохранителей, а Макгоблин заорал:

– Знаем мы эти разговорчики! Есть только одно, в чем мы согласны с коммунистами – приятелями грязных еврейчиков, это в том, чтобы вышвырнуть всю компанию богов, и Иегову, и всех остальных, которые слишком долго были на пособии!

Раввин был не в состоянии ответить что-нибудь, но маленький доктор Шмидт (пышные усы, брюшко, свидетельствующее о пристрастии к пиву, черные ботинки на пуговицах, подошвы толщиной с полдюйма) сказал:

– Макгоблин, я думаю, что могу говорить откровенно со своим старым студентом, когда нет репортеров громкоговорителей. Знаете ли вы, почему вы пьете как свинья? Потому что вам стыдно! Стыдно, что вы, подававший надежды исследователь, продались пиратам у которых вместо мозгов гнилая печенка и…

– Довольно, профессор!

– Связать бы этих негодных бунтовщиков и бить так, чтобы они света не взвидели! – проворчал один из сторожевых псов.

Макгоблин завизжал:

– Вы, умники… вонючие интеллигенты! А вы, еврейчик, похваляетесь тут своей библиотекой, в то время как простой народ умирает с голоду… вернее, умирал бы, если бы Шеф не спас их всех! И эта коллекция книг… на краденые деньги, собранные с вашей бедной, бессловесной, покорной паствы из мелких торговцев!

Раввин сидел, обомлев, перебирая пальцами бороду, но доктор Шмидт вскочил и закричал:

– Вас никто не звал сюда, негодяи вы этакие! Вы ворвались сюда непрошеные! Убирайтесь отсюда! Уходите! Вон уходите!

Один из псов обратился к Макгоблину:

– И вы собираетесь терпеть этих жидов, которые нас оскорбляют… оскорбляют все корпоративное государство и мундир минитменов? Убить их надо!

Макгоблин, уже изрядно нагрузившийся до прихода к Де-Верецу, успел и здесь выпить два больших стакана виски. Он вытащил из-за пояса автоматический револьвер и дважды выстрелил.

Доктор Шмидт упал. Раввин Де-Верец соскользнул со своего кресла, из простреленного виска лилась кровь. Слуга дрожал у двери, но тут один из телохранителей выстрелил в него, а затем ринулся вслед за ним и погнался по улице, продолжая стрелять и улюлюкая. Пуля полисмена, дежурившего на перекрестке, сразила ученого-охранника.

Макгоблина и второго телохранителя арестовали и привели к уполномоченному столичного района, к вице-королю корпо, власть которого равнялась власти трех-четырех губернаторов штатов.

Доктор Де-Верец подавал еще признаки жизни, но был слишком слаб, чтобы дать показания. Но уполномоченный полагал, что в случае, так близко касающемся федерального правительства, было бы неудобно откладывать судебное разбирательство.

Свидетельским показаниям перепуганного слуги русско-польского происхождения противостояли веские (и в настоящий момент вполне трезвые) показания федерального министра просвещения и его оставшегося в живых помощника – бывшего ассистента по кафедре философии Пелузского университета. Было доказано, что не только доктор Де-Верец был евреем, но также и доктор Шмидт, хотя в этом утверждении не было ни на грош истины. Имелись также серьезные доказательства того, что эта ужасная пара заманивала невинных корпо на квартиру к Де-Верецу и учиняла там над ними – по формулировке одного запуганного доносчика-еврея – «ритуальные убийства». Макгоблин и его друг были оправданы как действовавшие в порядке самозащиты, и им была торжественно выражена благодарность – сперва уполномоченным столичного района, а затем, по телеграфу, также президентом Уиндрипом и государственным секретарем Сарасоном – за то, что они защитили государство от этих вампиров и от одного из самых страшных заговоров, какие только знала история.

Полисмен, убивший второго телохранителя, был сравнительно легко наказан (как же беспристрастно правосудие корпо!): его просто перевели на скучный участок в Бронкс.

Так что все обошлось наилучшим образом.

Но Дормэс Джессап, когда он получил сообщение обо всем этом от одного нью-йоркского репортера, конфиденциально беседовавшего с оставшимся в живых телохранителем, отнюдь не пришел в восторг. Он и без того был не в очень хорошем настроении. Окружной уполномоченный Шэд Ледью, из соображений гуманности, заставил его уволить своих посыльных и поручить доставку «Информера» минитменам (последние могли с таким же успехом преспокойно бросать его в реку).

– Это последняя капля… это предел! – возмущался Дормэс.

Он читал о раввине Де-Вереце и видел его портреты. Ему пришлось как-то слышать выступление доктора Вилли Шмидта на заседании Государственной медицинской ассоциации, происходившем в Форте Бьюла, а а тем они сидели рядом за обедом. Если они кровожадные евреи, тогда и он, утверждал Дормэс, тоже кровожадный еврей, и, стало быть, пришло время сделать что-нибудь для своего родного народа.