В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

– Однажды наши артиллеристы подбили немецкий танк. Стоял он, подбитый, на нейтральной полосе. Я со снайперской винтовкой выполз вперед, затаился. Веду наблюдение. Гляжу, один высунулся из башенного люка. В комбинезоне, в шлеме – танкист. Уже по пояс вылез. Я прицелился – щелк! – он сразу и провалился в люк. И я потом целый день лежал и ждал, не высунется ли еще кто. А у них же там нижний, десантный люк…

Стрелял я и еще, как говорят, «по движущимся предметам». Попадал или нет, кто знает. Дело прошлое, да простит мне Господь, что я стрелял в людей. А стрелял я хорошо. Видимо, попадал…

Я был против того, чтобы мстить им тем же, что они у нас натворили. Помню, было… Заскочат наши в дом и из автоматов – по зеркалам! На столах, прости ты… нагадят. Ну что это, к чему? Вроде как им уподоблялись. Когда они к нам в сорок первом пришли, наглые, сытые, в соседней деревне за дворами вырыли траншею для туалета, настелили жердей и после обеда садятся задницами к деревне. Всей ротой. И сидят, гогочут… Тьфу! Разве ж это люди были?

– Война для нас, молодых солдат и сержантов, закончилась в феврале сорок пятого. В полку собрали весь двадцать шестой год, у кого образование было не меньше семи классов, и отправили в Казань, в высшее танковое училище.

Ехали мы отдельным эшелоном. А трофеев набрали столько, что за 100 километров вперед народ уже знал: едет очень богатый поезд. На станциях нас уже встречают. Тогда ведь как было: где станция, где скопление народа, там и базар. Мы везли и обувь, и белье, и отрезы материи, и разные безделушки. На пристанционных базарчиках все это добро меняли на продукты. Помню, как выйдем где, так весь базар и скупаем!

Был такой эпизод. В нашем вагоне ребята банку тушенки ровненько срезали, содержимое вытряхнули, съели, в банку насыпали шлаку и так же ровненько закрыли. Так закрыли, что ни шва, ни вмятинки. Солидолом обмазали – полная! Подошел к вагону цыган. А дело было в Польше. Вот ему-то эту банку и запродали. Чуть погодя цыган тот возвращается и говорит: «Ребята, кто же это сделал?» А кто? Кто ж теперь признается? Дело сделано. Мясо съедено. Банка продана. Тогда он: «Да я пришел вас поблагодарить. Ну молодцы! До чего же ловко сделали! В первый раз меня, цыгана, обманули!»

Глава 6

Кавалерия

Конница в годы Великой Отечественной войны была очень эффективным подвижным родом войск. С начала войны действовали кавалерийские дивизии и корпуса. Конница применялась в качестве мобильного резерва, для прикрытия флангов, а также для развития наступления после прорыва обороны противника, успешно действовала в тылу. В историю войны вошли два героических рейда: 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Белова и 2-го гвардейского корпуса генерала Доватора. Применялась конница для преследования отступающего противника. Боевые действия кавалеристы вели в спешенных порядках, как пехота.

Наиболее успешно кавалерия действовала совместно с танковыми и механизированными соединениями. Обладая возможностью быстрой переброски с одного участка на другой, использовалась для замыкания котлов вокруг окруженных частей противника. Но она была уязвима в случае авианалетов и действия танков противника. Немцы тоже применяли кавалерию. И не зря генерал Гудериан, когда настали тяжелые дни битвы под Москвой и его 2-я танковая армия несла большие потери, требуя у Гитлера резервы, просил, прежде всего, прислать моторы для танков и хотя бы одну кавалерийскую дивизию…

– Иногда посмеиваются: как это конница воевала против танков?

Да, в дни зимних боев под Москвой именно конница имела преимущества в боях с танковыми соединениями противника. Маневренность, возможность быстро перебросить в тот или иной участок боя орудия и живую силу. В бой кавалеристы шли как пехота. С винтовками и автоматами. А не с шашками наголо, как это иногда пытаются изобразить. Сабельные атаки были чрезвычайно редкими. А немцы сильно оторвались от тылов. Танки стояли без горючего. Если танк простоял ночь при тридцатиградусном морозе, утром его не завести.

В Сталиногорске мы впервые увидели виселицы. Вошли в город, смотрим: три виселицы на площади. На веревках мерзлые трупы.

Под Козельском мы схватились с немецким бронепоездом.

Там же, под Козельском, на марше после боя попали под сильную бомбежку. Потрепали они там наш полк основательно. И людей много побило, и коней. Их самолетам никто не препятствовал. Наших самолетов в сорок первом году в небе я не видел. И что, помню, делали: сбросят бомбы, отстреляются из пулеметов и снова пикируют. Смотришь, пилот высовывает из кабины руку с пистолетом и стреляет.

Обидно было до слез, что наших самолетов в небе не было.

Прошли мимо Сухиничей.

Однажды построили нас и зачитали приказ: переходим через Варшавское шоссе, в тыл противника.

Входили без тяжелого вооружения, без артиллерии, без тылов. Правда, артиллерию впоследствии быстро собрали. В лесах было много брошенных наших орудий, снарядов. Были даже целые склады, которые мы и разбирали.

Входили мы где-то между Мосальском и Кировом. Шесть суток шли лесами. Когда входили, в лесу погибло много людей. Шел непрерывный бой. Немцы контролировали дорогу. Мы ее перерезали. Но они начали отовсюду подтягивать резервы, артиллерию. Били по нашим колоннам непрерывно. А мы в бой не вступали, старались поскорее пройти, уйти подальше от дороги. Стоял сильный мороз. А на морозе как? Конь погиб, считай, и человек замерз. Шагов триста пройдет, сядет и уже не встает.

Мне достался хороший конь, сибирский. Выносливый, неприхотливый. Ел все подряд. Снег, бывало, разгребу, он и хватает сухую траву, бурьян, листву. А когда этого нет, я ему клинком веток нарублю, он и ест. Он меня и вынес из-под обстрела во время перехода через Варшавку.

Стоял конец января. Самые морозы.

– Когда вошли в прорыв, нас переформировали – по эскадронам.

Однажды приходит командир эскадрона, капитан, и говорит: «Хлопцы, нам приказ – взять языка».

Что ж, приказ получен. Стали собираться. Определили группу захвата, группу прикрытия, группы прикрытия флангов, саперную группу. Взять языка – дело непростое. Это целая операция.

Группой захвата руководил один сибиряк, здоровенный такой сержант. Когда собрались, он первый поднялся, посмотрел на нас и очень уверенно сказал: «Ладно, хватит сидеть, пошли возьмем».

Вскоре саперы сделали в проволочных заграждениях проход. Подали условный сигнал. Мы поползли.

Захватили немца. Поволокли. Немец стал кричать и брыкаться. Сержант его и придушил немного, чтобы легче было тащить. Но видать, перестарался сибирячок, немца мы притащили уже мертвого. Вернулись. Докладываем командиру эскадрона: так, мол, и так, вот он, немец, а у нас потерь нет. А командир эскадрона и говорит: «Вы мне живого давайте! Что вы принесли? На нейтралке подобрали мертвого… Немедленно отправляйтесь назад и приведите живого!»