Пять дней - Дуглас Кеннеди

— Ну как? — спросил Ричард, которому явно нравился тот образ, что он видел в зеркале. Однако он нуждался в моем одобрении.

— Вы в них бесподобны, — ответила я.

— Если ваш окулист в Бате по телефону продиктует мне ваш рецепт, готовые очки вы сможете забрать уже через час.

Удача была на нашей стороне: окулист в Бате сумел отсканировать рецепт на очки и переслать его Гэри. Мы снова вышли на Ньюбери-стрит.

— Теперь давайте поищем для вас кожаную куртку, — предложила я.

— Мне как-то не по себе, — признался Ричард.

— Потому что я раскомандовалась?

— Вы не командуете. Просто умеете убеждать.

— Но, как коммивояжер, вы, конечно, знаете, что уговорить можно лишь того, кто хочет, чтобы его уговорили.

— А я конечно же хочу, чтобы меня уговорили?

— Я не стану отвечать на этот вопрос.

— Четыреста долларов за одни очки. Никогда бы не подумал…

— Что?

— …что я способен так бесшабашно идти на поводу у своих прихотей.

— Очки — не прихоть.

— Фирменные — прихоть.

— Дайте угадаю: отец вам говорил…

— И отец, и мать считали каждый цент. И, да будет вам известно, я женился на женщине, которая тоже уверена, что бережливость — одна из главных, самых важных добродетелей. И поскольку она еще и мой бухгалтер и имеет доступ к выпискам по всем моим кредитным картам…

«Она вам не мать», — хотела сказать я, с изумлением думая про себя, почему многие мужчины обращают своих жен в матерей, а многие женщины охотно соглашаются играть эту уничижительную роль. Эта мысль навела меня на другую: Дэн в минуты раздражения вел себя со мной так, будто я и есть та самая недовольная женщина, которая вырастила его и всегда давала ему понять, что он ее разочаровывает. Зная, что он с детства вынашивает в себе обиду на мать, я всегда старалась воздерживаться от критики в его адрес. Однако с тех пор, как Дэн остался без работы, он постоянно отводил мне роль своей матери. Роль, которую я не хотела играть.

— Когда она увидит ваши фирменные очки, — произнесла я, — скажите ей…

— …мне нужны были новые очки… и, кстати, я переезжаю в Бостон.

— Решительно и бесповоротно, — рассудила я.

— Так где мы будем искать кожаную куртку?

Мы прошли несколько кварталов с большими фирменными магазинами. В витрине «Берберри» висела сногсшибательная черная кожаная куртка, наверно, во вкусе современной байронической личности… и стоила она, судя по цифрам на ценнике, более двух тысяч долларов.

— Даже будь у меня такие деньги, не думаю, что я стал бы носить эту куртку, — сказал Ричард. — Очень уж в стиле Эррола Флинна.

В одном из следующих магазинов он обратил внимание еще на одну куртку, которая, на его взгляд, как он интересно выразился, была «несколько в стиле Лу Рида».

— Вы знаете Лу Рида? — спросила я.

— Лично? Нет, страховой полис он у меня не оформлял. А вот «Трансформер» — отличный альбом. Не могу сказать, что я отслеживал его музыкальную карьеру после выхода «Нью-Йорка». Мюриэл не поклонница «Велвет андерграунд», ей всегда больше нравился Нил Даймонд…

Ричард Коупленд — тайный подражатель манхэттенского полусвета! Или, может быть, просто поклонник. Неудивительно, что он стремится избавиться от своего наряда гольфиста, который не снимает вот уже много лет. Как и тот костюм, в котором я впервые увидела его у стойки регистрации в отеле. Унылый стиль. Так, несомненно, одевался его отец. Униформа американского бизнесмена пуританских правил. Одежда — это язык. А нам так часто не нравится язык, на котором мы заставляем себя говорить. Например, я сама. В больнице моя повседневная форма — белый лабораторный халат. Дома и по городу, в Дамрискотте, я всегда хожу в спокойных неброских нарядах. Но в моем шкафу есть несколько вещей, изобличающих другую сторону моей натуры, — например, моя кожаная куртка, черный европейский плащ, что сейчас на мне, и даже восхитительная мягкая фетровая шляпа, которую я купила в магазине винтажной одежды во время поездки в Берлингтон. Но в этих вещах, включая пару черных замшевых ковбойских сапог, на которые я наткнулась на одной домашней распродаже (они идеально мне подошли — и стоили всего $15), я показываюсь на людях крайне редко. Если б я в своем городе вышла на улицу одетая так, как сейчас, никто бы ничего не сказал — так повелось в Мэне. Но мой наряд не остался бы незамеченным, и за моей спиной тотчас бы начались пересуды. Так что свой гардероб в стиле Левобережья[39] я обычно держу под замком и достаю его лишь в тех случаях, когда еду в Портленд на какое-нибудь культурное мероприятие. А недавно, когда, собираясь с Люси на концерт джазовой музыки, я надела черную куртку и замшевые сапоги, моя дочь этот вечерний туалет прокомментировала следующим образом:

— Видок у тебя хипповый. На маскарад, что ли, собралась?

Мне хотелось ответить ей, что, говоря по чести, я вообще предпочла бы одеваться в таком стиле, но меня сдерживают нравы провинциального городка и мое собственное врожденное чувство благопристойности (которое в минуты раздражения на саму себя я считаю формой трусости). Теперь я видела, как Ричард испытывает чувство неловкости и пытается это скрыть — мы как раз зашли в очередной дорогой бутик в поисках кожаной куртки, которую он так боялся носить, — и мне невольно пришло в голову: он тоже держит в тайне многое из того, что хотел бы выразить. И когда в магазине, торгующем модной одеждой в военном стиле, он стал разглядывать искусственно состаренную темно-коричневую куртку типа той, что носили военные летчики в 1940-х годах (смотрелась она очень стильно), я поняла, что он пытается представить себя в ней.

— Вот ваша куртка, — сказала я.

— Дома на меня будут коситься.

— И я не ношу этот плащ в Дамрискотте, потому что боюсь того же. Но вы ведь все равно скоро переедете в Бостон.

Ричард примерил куртку. Они пришлась ему впору, сидела великолепно, но плохо сочеталась с его голубой рубашкой на пуговицах. Поэтому я подошла к прилавку, на котором лежала стопка элегантных рубашек из плотной ткани. Прикинув, что Ричард, наверно, носит размер 50–52, я выбрала черную рубашку с маленькими металлическими пуговками на карманах.

— Черная? — с сомнением в голосе произнес Ричард, когда я протянула ему рубашку. — Не слишком ли радикально?

— Она будет хорошо гармонировать с курткой, особенно если вы подберете к ней и черные джинсы.

— Я в жизни не носил черного.

— Но наверняка хотели. Лу Рид, все такое.

— Я седой, невзрачный, скучный тип, чтоб носить…

— Вы самый интересный человек из всех, кого мне доводилось встречать за…

Когда последний раз я встречала столь интересного человека?

— Вы снова мне льстите, — сказал он.

— Нет, говорю как есть. Так, а теперь… мне нужно знать ваш размер талии и длину брюк.

— Джинсы я сам возьму.

— Нет уж… я выберу, а вы, если не понравится, забракуете.

— Талия — тридцать четыре, как ни стыдно это признавать…

— У Дэна — тридцать шесть. А длина?

— Тридцать два. Но вы и вправду думаете, что в черных джинсах с черной рубашкой я буду смотреться…

— Как? Слишком круто?

— Или нелепо.

— А вы примерьте, а потом сами скажете мне, нелепо или как?

Я нашла полки с джинсами, выбрала черные «Левисы» нужного размера, дала их Ричарду и показала в сторону примерочной. Когда он направился туда, я вдогонку спросила, какой у него размер обуви.

— Десять с половиной. Только, право, я чувствую себя…

— Если вы себе не понравитесь, никто не заставит вас это носить. Но примерить-то можно?

В одном из углов магазина, увешанном плакатами периода Первой и Второй мировых войн с призывами вступать в армию, я увидела пару черных ботинок — на шнурках, по щиколотку, из зернистой кожи, стильных, но не эпатажных — нужного размера. Я принесла их в примерочную, постучала в кабинку, где переодевался Ричард, и просунула ботинки в большую щель между полом и нижним краем дверного полотна.

— Эти, возможно, подойдут, — сказала я.

— Тоже черные, — отозвался голос из кабинки.

— И что в этом плохого? Позовите, когда будете готовы.

Минутой позже из кабинки вышел совершенно другой человек. Ричард снял свои очки, которые скоро собирался заменить. Эффект, усиливаемый новой одеждой, был потрясающий. Джинсы, черная рубашка и черные ботинки сидели идеально. И кожаная куртка изумительно гармонировала с остальным его нарядом, хотя съемный меховой воротник несколько выбивался из общего ансамбля, напоминая о военных фильмах 1940-х годов, в которых действие разворачивалось на восточном фронте. Не считая этой пустячной детали, вся остальная одежда словно была сшита специально для него. Он сразу помолодел лет на десять. Избавившись от своей бухгалтерской униформы и невзрачных очков в массивной металлической оправе, доминировавших на его лице, Ричард мгновенно будто бы приобрел другое «я». Теперь он был похож на профессора английского языка и литературы, которого абсолютно не смущает его возраст. Я встала рядом с Ричардом и стала разглядывать наше отражение в зеркале — мы оба были одеты, как модная супружеская чета, проживающая в большом городе, — и в голове у меня вертелась лишь одна мысль: почему я многие годы одеваюсь в безликом, невыразительном стиле? И самое противное: я поняла, что никто не заставлял меня следовать этому стилю — только я сама.