Африка - Растко Петрович

он в совершенном замешательстве, не в состоянии найти нам столько людей. Крестьян не соберёшь – кто-то ушёл охотиться, кто-то работает в поле и т. п. Но он всё равно отправляется на поиски. Мы остаёмся возле двух огромных чанов с водой, и я то и дело окунаю в них голову.

Наши негры лежат рядом со своей поклажей; видно, что им совсем не хочется идти дальше; не то чтобы они устали, просто им всё надоело. Чтобы порадовать их и помочь скоротать время, даю каждому горсть каури и по кусочку сахара, который они не съедают, а засовывают в свои жёсткие курчавые волосы. Каури же они радуются от души.

Это такие белые улитки, которые у негров имеют хождение наравне с деньгами, об этом я слышал ещё в детстве. Негры повсеместно всё ещё предпочитают каури – осязаемое, традиционное платёжное средство, а французские деньги для них чистая абстракция. Как только обрываются тропы, по которым ступала нога белого человека, каури тут же становятся единственной валютой, имеющей хоть какой-то вес. В Диауале мы закупили целый мешок каури в расчёте на долгую дорогу. Одна каури стоит чуть меньше цента (сто двадцать каури за франк, при этом суточное жалованье носильщика составляет двести сорок каури, стоимость одной курицы – сто пятьдесят; молодая красавица оценивается примерно в четыре тысячи каури, то есть меньше 350 франков). Однако цена каури не везде одинакова. В зависимости от местности и обстоятельств она колеблется в диапазоне от ста до ста тридцати каури за один франк.

Проходит два часа, а мы всё ждём, когда же вернётся староста с людьми, которых ему, может быть, удастся собрать. Очевидно, ожидание это напрасно, а устраиваться на ночлег посреди саванны совсем не хочется. Ещё час – и будет ночь. Если бы мы, отдохнув четверть часа, решили двинуться дальше, негры были бы на это готовы, но надежда на возвращение домой напрочь стёрла у них из памяти условия нашего договора. Сейчас они вполголоса переговариваются о чём-то промеж собой, а услышав от нас, что пора идти, просят ещё немного подождать.

– Скажи им, – говорит Н. переводчику, – через десять минут выходим, пусть готовятся.

Люди остаются лежать рядом с калабасами и чанами с водой, молча глядя на нас, потом кто-то подаёт голос.

Толмач переводит:

– Он сказал: «Не хочется нам идти!»

Н. бледнеет. Он говорит своим самым решительным голосом, который звучит тем спокойней, чем Н. яростнее и грознее:

– Ах, значит, не хочется! Значит, здесь командуют чёрные, а не белые! Куда уж тут белым командовать, тут уж не их власть, теперь командуют негры… Так знайте же: никаких десяти минут, ни минуты. Немедля всем встать! Вперёд! Здесь вам белые, не чёрные! Подъём!

Такое я вижу впервые в жизни, подумать только: полтора десятка негров, настоящих атлетов, на своей родной земле, в глуши, где так легко лишить жизни одного человека, боятся, ужасно боятся этого одного-единственного человека, искалеченного, живот которого весь в шрамах и, чтобы они не разошлись, стянут платком; который с трудом может повернуть голову и к тому же безоружен. Всё, что у него есть в этот момент, – это его беспримерный апломб и голос, заряженный как револьвер.

Послушно, без слов и даже виновато улыбаясь, негры тут же поднимаются. Они что-то говорят переводчику, и тот объясняет: они совсем не хотели сказать, что идти не надо, они думали, что лучше подождать!

– Пли мејел лесте анкол, ме ну вулон палтил! (Боле луцсе остасься есё, но мы хотим уйси!)

И тут Н. совершает ошибку. Вместо того чтобы немедленно воспользоваться моментом покорности и двинуться в путь, он, желая поощрить их за послушание, даёт им ещё полчаса отдыха. Если к тому времени явится замена, они смогут вернуться домой. Перед закатом, когда тянуть больше нет смысла, мы обнаруживаем, что два носильщика сбежали. Это целая смена при переноске гамака (носилок). Остальных удаётся удержать лишь уговорами и угрозами.

Прохладно, и мы не без удовольствия шагаем вслед нашим носильщикам до следующей деревни – примерно десять километров. Мы движемся сквозь густую растительность саванны, порой пересекая внезапно возникающие на пути джунгли или пото-пото, в грязи которых, меж камышей и поваленных деревьев, отражаются звёзды. Здесь полно змей, а накануне староста встретил пару львят. Но в обрамлении прекрасной ночи всё это кажется нереальным и пейзаж – безобидным.

Я иду в конце всех, заняв то место, которое негры считают наиболее опасным, не только потому, что если нападёт пантера (а такое бывает крайне редко), а она нападёт сзади, на идущего последним, но и потому, что, по их суевериям, последнему угрожает множество других фантасмагорических угроз. На полпути нас догоняют ещё какие-то негры, и я сначала не понимаю, кто они такие. Оказывается, это наши беглецы, которые было направились домой, а потом вдруг испугались наказания и галопом вернулись назад.

Да, нам удалось заставить негров двинуться в путь, но достаточно было его начать, чтобы они забыли о своем мятеже и начали шутить. Если нужно осветить овраг, они собирают в пучок траву саванны, поджигают его и машут им в воздухе. Вот уже два дня я совершенно квёлый от жарких лучей дневного солнца, и вдруг, в ночи, рот снова пересыхает от жажды. Мне уже невмочь смотреть на эту желтизну исполинских трав, на красные огромные муравейники, встающие у нас на пути словно крепости.

Днём удушающий африканский ветер приносил только запах гари с пространств, которые туземцы выжигают с целью охоты; теперь, ночью, поля благоухают нежнейшими ароматами цикламенов, столь сильным, что в нём исчезает даже самый стойкий запах зверя. И хотя цикламены здесь не растут, вечер над саванной всё же пропитан их опьяняющим ароматом. Над нами сияет косо расположенный Южный Крест. Вдали слышен хохот гиены, совсем рядом звенит кастаньетами гремучая змея. Пантеры невозмутимо проходят мимо, посвёркивая глазами из темноты. Животные очень любопытны: им интересно наше шествие; время от времени мы замечаем в чаще огоньки их глаз.

Это был самый красивый и странный пейзаж, какой только можно себе представить, – пейзаж, которым я грезил с детства. Однако сейчас мечтаю лишь о том, чтобы оказаться в какой-нибудь хижине, раскатать постель и нафильтровать воды для питья.

Негры время от времени заявляют о своём нежелании идти дальше, и мой приятель им угрожает; бранит их и раздаёт ракушечные деньги; умоляет и наносит удары. Ворча, они подчиняются, а затем тут же раздаются их смех и пение. Два дня у меня уйдёт на то, чтобы добраться из