Лидер Ташкент - Василий Ерошенко

Резкий треск наших зениток, раздавшийся одновременно с сигналом боевой тревоги, прервал беседу. Лейтенант Гиммельман, сидевший рядом с Солнцевым, первым выскочил из кают-компании. Выбежав вслед за ним наверх, я увидел водяные столбы от бомб посередине бухты и группу самолетов над ней. Один бомбардировщик дымил и вываливался из строя.

Солнцев пересидел налет в кают-компании, попивая чаек. После отбоя он раскрыл свой чемоданчик, и мы выбрали кое-что из его изделий для нужд "Ташкента".

Эта встреча с дудочным мастером оказалась последней. Вскоре я узнал, что старик Солнцев погиб под развалинами своего домика, разбитого фашистским снарядом.

Двое с "Москвы"

Николай Спиридонович Новик напомнил флагарту, что на "Ташкенте" недостает нескольких комендоров. Этот "некомплект" был у нас еще с тех пор, как вступила в строй "сверхштатная" четвертая башня. Капитан 1 ранга Руль обещал выяснить, какие резервы есть в севастопольском экипаже. И на следующий день, когда я вернулся на корабль с ФКП, дежурный доложил, что пополнение для БЧ-II прибыло.

Иду прямо к артиллеристам знакомиться с новичками. Кубрик почему-то полон народу. Здесь и машинисты, и радисты, и кого только нет. Что-то не помню, чтобы когда-нибудь приход пяти новых краснофлотцев привлекал такое внимание.

А прибывших не сразу и заметишь. Наконец новички, пробравшись из дальнего угла кубрика, подходят представиться - один, другой, третий... Оказывается, наши краснофлотцы толпились вовсе не вокруг них. Кто же там еще? Возбужденный комсорг БЧ-II Василий Мамонтов порывается что-то объяснить. Но я уже узнал двух моряков, которые стоят посреди расступившегося передо мною тесного матросского круга.

Узнал - и едва верю своим глазам. Это же Василий Медведков, комендор с погибшей в июне "Москвы". А второй - Михаил Филатов, артэлектрик... Двое из тех, кого я уже не надеялся когда-нибудь увидеть. Но как же все-таки они очутились в Севастополе?

- Товарищ командир, пусть они останутся у нас! - заговорил Мамонтов.

ы все просим, товарищ капитан третьего ранга! - выступил вперед статный комендор Борис Ковтун. - Оставьте их на "Ташкенте". Вам, как бывшему командиру. "Москвы", их отдадут...

Просьбу поддерживают и другие, но это ничего мне не объясняет. Василий Медведков, потупившись, произносит:

- Мы с ним, с Филатовым, сами пришли из экипажа. Без направления... Узнали, что вы, Василий Николаевич, тут, на "Ташкенте", и что к вам посылают сегодня всех артиллеристов, какие есть. Ну мы и ушли с ними. Решили: если уж вы не возьмете...

Волнение мешает ему договорить. Да и слушателей здесь чересчур много.

- Пошли ко мне в каюту, - сказал я. - И вы, Филатов, тоже.

Как раз в это время вернулся уходивший в политуправление Коновалов. Мы сели вчетвером, и моряки с "Москвы" рассказали все по порядку.

26 июня, когда их корабль погиб в виду Констанцы, Медведков и Филатов были в числе тех, кто остался на поверхности моря и доплыл затем до румынского берега. Они попали в плен и сперва были в лагере. Потом группу краснофлотцев привезли в какое-то имение на уборку кукурузы. Оттуда пятерым удалось бежать. Чтобы сбить со следа погоню, они взяли направление не на восток, а в глубь Румынии и только потом повернули в сторону советской границы. Шли ночами. Днем отсыпались где-нибудь в кустах, выставив вахтенного. Питались в основном сырой кукурузой. Все реки включая Прут и Днестр пересекали вплавь: на мостах стояла охрана.

Путь был долгим - фронт отодвинулся далеко на восток. Но по Украине идти стало легче. Зашли даже в село, где жили родители одного краснофлотца. Там моряков подкормили, помогли переодеться. Немцев в селе не было, и трое из пятерки решили отдохнуть там еще. Медведков и Филатов ждать не хотели и двинулись дальше вдвоем.

Под Харьковом перешли фронт и, как полагается, были переданы для проверки соответствующим органам. Проверяли их с месяц, затем дали отпуск. Друзья отправились к родителям Филатова, которые уже давно получили на сына похоронную... После отпуска явились в местный военкомат, настояли, чтобы их вернули на Черноморский флот, и получили направление в Новороссийск.

Там после долгих допросов и разговоров моряков посадили на крейсер, шедший в Севастополь. В экипаже Медведкова и Филатова обмундировали. Однако проверка началась заново и никак не кончится. Вызывает и вызывает уполномоченный, спрашивает все об одном и том же. Правда, живут со всеми вместе, только запрещено о плене рассказывать. И обещано, что скоро пошлют в морскую пехоту. А на корабли, говорят, и не проситесь...

- Где Тухов? Погиб? - спросил я.

- Когда на берег выбрались, жив был командир,- ответил Медведков.- Он стоял до конца на мостике. А еще раньше его ранило или контузило. В воде наши ребята помогли командиру снять китель, чтобы сошел за матроса. Но румыны как-то его опознали. Что с ним дальше, не знаю. В лагере с нами его уже не было.

"Значит, - подумалось мне, - в Особом отделе все это известно уже давно. А жена Тухова, конечно, ничего не знает. Впрочем, пожалуй, так и лучше. Что хорошего может ждать Александра Борисовича в фашистском плену, если он еще жив?" Трудно было тогда представить, что и Тухову еще удастся вырваться из плена. Гибели он, правда, не избежал, но погиб, как уже известно читателю, не в застенке, а в бою.

- Теперь мне все ясно, - сказал я краснофлотцам. - Надеюсь, будете служить на "Ташкенте". Но своей властью взять вас не могу - надо ходатайствовать перед начальством. Пообедайте у нас и возвращайтесь пока в экипаж.

Вечером идем с Коноваловым на ФКП к члену Военного совета. Кулаков, если захочет, может решить такой вопрос без проволочки.

Николай Михайлович сперва немножко поругал нас за самоуправство: зачем, мол, обещаете людям то, что от вас не зависит? Однако тут же рассудил:

- Хлопцы, понятно, не виноваты, что попали в плен. Берите их на "Ташкент". Согласен.

В тот же вечер ко мне явился политрук Владимир Климентьевич Емельяненко. Известен он мне давно. Еще когда Владимир был краснофлотцем-подводником, мы вместе занимались в спортивных секциях водной станции. На "Ташкенте" я еще ближе узнал и привык уважать этого вдумчивого, неизменно спокойного и смелого человека.

- Боюсь, не получилось бы недоговоренности, - начал Емельяненко, почесывая затылок, и я понял, что он уже в курсе событий. - В экипаже эти краснофлотцы были под наблюдением...

- Я их знаю и ручаюсь за них. С обоими три года плавал.

- Ладно, - пообещал Емельяненко. - Я там скажу, что присмотрю за ними на корабле.

Уж не знаю, действительно ли он замолвил "там" слово или этого не потребовалось. Но никто не препятствовал переводу на "Ташкент" краснофлотцев с "Москвы", и больше их не беспокоили.