Лидер Ташкент - Василий Ерошенко

Еще ближе к краснофлотцам стали за эти военные месяцы политруки Смирнов и Беркаль. Крепко вросли в корабельную семью молодые командиры, пришедшие позже других, - и Латышев, и Балмасов, и лейтенанты-артиллеристы. Быстро освоился на "Ташкенте" командир зенитной батареи лейтенант Роман Гиммельман, киевлянин родом. Все мы приобрели в его лице смелого и энергичного боевого товарища.

Оправдали надежды бывалые моряки, переведенные на лидер с разных кораблей эскадры. Они действительно стали костяком экипажа. Но и те, что моложе, им под стать! Если бы приказали вот сейчас назвать самых достойных краснофлотцев и старшин, например, для представления к награде, - выбирать было бы нелегко.

Экипаж привык к войне, втянулся в нее. И мне кажется, почти все стали немножко другими, чем были в такие далекие теперь мирные дни. Должно быть, война в самом деле имеет такое свойство - своими требованиями к людям раскрывать в них качества, раньше малозаметные.

Но следует ли отсюда, что все одинаково понимают новую, военную, меру ответственности за свои поступки?' Корабельный комсостав всегда учили работать с каждым краснофлотцем в отдельности. На войне это стало еще нужнее. Стоит об этом забыть - и сталкиваешься с неожиданностями.

Взять хотя бы недавний случай с впередсмотрящим. Мы теперь всегда, даже при самой хорошей видимости, выставляем в носу вахтенного, вооруженного свистком. Его главная задача - не пропустить плавающую мину. Стоит впередсмотрящий за козырьком волнолома. Ветер там, конечно, чувствуется, может иногда и брызгами обдать. Но вообще вахта не из самых трудных. И вот идем ночью из Батуми, ход - тридцать шесть узлов. Фрозе и боцман обходят верхнюю палубу и обнаруживают, что вахтенного на месте нет... Смыть не могло - не такая волна. Так где же он? Вскоре краснофлотца находят в кубрике. Объясняет: "Только что ушел на минутку погреться..."

Помощник и боцман не могут понять, как такое вообще пришло в голову отлучиться с поста! Краснофлотец - пулеметчик из отделения Мамонтова. Когда налетали самолеты, не трусил, расчетливо вел огонь. А тут - покинул пост и, кажется, даже не чувствует за собой особой вины.

Если вникнуть, видишь в этом, так сказать, оборотную сторону привычки к войне - качества вообще-то весьма ценного. Краснофлотец замечает: на войне многое в службе стало проще, меньше придается значения ее внешней, "парадной" стороне. И вот позволил себе "на минутку" уйти с вахты, решив, что пост не такой уж важный, пока враг еще далеко...

Тараненко считал, что провинившийся заслужил арест на гауптвахте "на полную катушку". И в принципе боцман, вероятно, прав. Но без крайней необходимости отправлять моряка с воюющего корабля на гауптвахту тылового порта - не очень педагогично. И не сажать же его в корабельный канатный ящик!

Решили обойтись без таких мер. Но взяли краснофлотца под строжайший присмотр со всех сторон: и по строевой линии, и по общественной. А вывод такой: присмотреть за человеком, вразумить его могли и раньше. Забегая вперед, скажу, что никаких претензий к этому краснофлотцу больше не было.

Случай с впередсмотрящим, конечно, не столь уж значителен. Но было у нас не так давно и настоящее ЧП, вспоминать о котором тяжело. Однако на него не закроешь глаза, когда оглядываешься в последний час года на пережитое и пройденное.

Произошло же вот что. При стоянке в Батуми в корабельной лавочке появился одеколон. Самый обыкновенный, тот, что употребляется после бритья. И нашлось несколько краснофлотцев, надумавших использовать его в качестве дополнения к обеденным "ста граммам", узаконенным военным рационом...

Один из этих моряков вскоре стал вести себя так, что дежурной службе пришлось изолировать его. Помещение - кормовой обмывочный пункт - было выбрано не особенно удачно. Однако ничего не случилось бы, не окажись приоткрытым клапан на магистрали, через который к обмывочному пункту подается пар. Пьяный то ли в беспамятстве, то ли вздумав устроить себе душ, открыл и внутренний клапан свежего пара... Закрыть его он уже не сумел, и последствия оказались трагическими: обварившись, краснофлотец погиб.

Так мы потеряли третьего с начала войны члена экипажа. Но те двое погибли в бою. А эта потеря была нелепой, бессмысленной.

На корабле за все в ответе в первую очередь командир, и, докладывая о случившемся, я целиком брал вину на себя. Естественно, я не знал, останусь ли после этого командиром "Ташкента". Но совершенно неожиданно для меня сняли с должности военкома Сергеева. Так решил Военный совет флота.

- Не волнуйся и не шуми. Так нужно, - сказал мне Александр Васильевич, вернувшись от начальства. Простились мы сердечно. Экипажу уход Сергеева был объяснен просто переводом на новое место службы.

А на "Ташкенте" немного погодя (временно за военкома оставался Смирнов) появился чернявый и коренастый батальонный комиссар моих лет - Григорий Андреевич Коновалов. Он крепко пожал мне руку. Сообщил, что воевал до сих пор на торпедных катерах, где был военкомом дивизиона. И, широко улыбнувшись, прямо с ходу попросил:

- Покажи корабль, командир. А с людьми уж познакомлюсь сам...

В корабельные дела он начал вникать без малейшей раскачки в тот же день и час. И сумел, нисколько об этом не заботясь, как-то сразу всем понравиться своей энергией, живым умом, веселым характером. Мне не хотелось расставаться с Сергеевым, и Коновалова я встретил несколько настороженно, как, вероятно, встретил бы любого преемника прежнего комиссара. Однако скоро стало ясно: не сработаться с Григорием Андреевичем просто невозможно.

Не в обиду Александру Васильевичу Сергееву, старому моему сослуживцу, будь это сказано, но к новому комиссару, мне кажется, легко привыкли и все на "Ташкенте". Прошло совсем немного времени, как он у нас, а уже кажется, будто плаваем вместе давно. Завидное это все-таки свойство: так быстро становиться на новом месте своим!

По расчетам Еремеева новогодняя полночь должна застать нас примерно в 50 милях от подходной точки севастопольских фарватеров.

За час до этого в ходовую рубку заглянул Коновалов:

- Ну как, командир, выступишь по трансляции? В двадцать три тридцать, ладно? Затем сразу включим Москву.

- Я ведь не речист, Григорий Андреевич. Может, лучше ты?

- Нет уж, командир, сегодня тебе положено. Скажи о Керчи и Феодосии, о том, что флот наступает в ногу с Красной Армией и скоро еще не так погоним врага. А что говорить о корабельных делах - не мне тебе подсказывать. Бухгалтерию нашу, наверное, следует использовать...

"Бухгалтерия" - это некоторые цифровые итоги того, что "Ташкент" успел сделать с начала войны. Тут фигурируют тысячи пройденных миль и тысячи перевезенных в Одессу и Севастополь бойцов, тысячи тонн военных грузов и десятки отконвоированных транспортов, тысячи эвакуированных на Большую землю раненых, женщин, детей...