Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

площади перед дворцом. Очередь выглядит очень длинной: вероятно, цифра в 3000 человек, названная впоследствии Чрезвычайной комиссией, верно указывает хотя бы порядок величин.

О повседневной жизни в оккупированном Павловске сохранилось меньше воспоминаний, чем о Пушкине, но условия, надо полагать, были похожими. Там тоже был страшный продовольственный кризис. Возможно, ситуацию несколько смягчило иное расположение Павловска и то, что в нем стояли подразделения вермахта, а не ваффен-СС. Во всяком случае, когда в мае 1942 года Лидия Осипова с мужем переехали из Пушкина в Павловск, жизнь в нем поначалу показалась им легче. Однако и здесь они воспользовались своими связями с немецкими оккупантами и особенно с СД; благодаря этим связям им и удалось переехать. Вот первая на новом месте запись в дневнике Осиповой:

Имеем одну огромную комнату и другую маленькую. Мебель привезли свою. Устроились неплохо. Даже странно, что так просторно и так тихо. Общая кухня с двумя милыми старичками, родственниками городского головы. Стрельбы здесь гораздо меньше и больше напоминает мирную жизнь. Имеются лавки и рынок. Больше продуктов и их можно купить за деньги. Коля назначен «директором» школы. Но главное, что его привлекает, это намечающаяся возможность издавать газету. Русскую. И вроде как свободную. Мечта всей его жизни413.

Осипова не верила в этот проект; она сомневалась, что русские переводчики и чиновники, служащие у оккупантов, позволят им с мужем выпускать ту газету, какую они задумывали, а им хотелось пропагандировать среди населения идею свободного русского национального государства.

Осипова испытывала неприязнь к тем, кто приспособился к жизни при новой власти так же оппортунистически, как до этого приспосабливался к жизни при большевиках. Самым большим спекулянтом, писала она, оказался поп. А сочувствовала она многим молодым женщинам, которые продавали себя немецким солдатам за буханку хлеба или тарелку супа. Нередко, писала она, из этих циничных отношений возникали трогательные романы. Но и Осипова пользовалась тяжелым моральным положением девушек: она предлагала им услуги гадалки и предсказательницы и этим зарабатывала. Эти «кралечки», как называла их Осипова, особенно часто приходили к ней и успокаивались, слушая ее обнадеживающие предсказания; в эти суровые времена ее гадания были своего рода психотерапией: «Гадать им, конечно, очень легко. Король, любовь до гроба, скорая встреча, дорога. Это главное. Все они страстно мечтают о дороге. Куда угодно, только бы вырваться отсюда». Был в Павловске и бордель, которым заправляла русская женщина. Осипову удивил не сам факт его существования, а то, что это заведение действовало совершенно открыто: по русским моральным меркам это было немыслимо.

В августе 1942 года сменились оккупационные части, в Павловск вошла Голубая дивизия. Испанцы изменили повседневную жизнь городка. Прежде всего они гораздо более открыто, чем немцы, вступали в контакты с местным населением. Осипова отметила, что «кралечки» быстро поменяли немецких кавалеров на испанских, а дети обожали испанцев, потому что те были веселые и щедро делились своими пайками. В то же время она подмечала, что испанцы без всяких угрызений совести таскали все, что плохо лежало, были совершенно не дисциплинированы и непредсказуемы в своих реакциях. Она рассказывает о торговле иконами, которую вел один из испанских переводчиков, некий Доцкий, который, впрочем, был не испанцем, а русским эмигрантом. Во время Гражданской войны в Испании он сражался на стороне националистов, а затем добровольцем вступил в Голубую дивизию. Этот Доцкий охотился за иконами, скупал их за гроши или вымогал их посредством шантажа, а потом выгодно перепродавал испанским солдатам и офицерам414.

Осиповы уехали из Павловска в конце апреля 1943 года. На протяжении всего периода оккупации из города уезжали только те жители, которые добровольно отправлялись на работу в Германию в качестве так называемых восточных рабочих. Оставшихся заставили покинуть этот район осенью 1943 года, и их ждала та же участь, что и жителей Пушкина и Красногвардейска, которых разместили в лагерях в оперативном тылу группы армий «Север».

Ущерб, нанесенный павловским музейным коллекциям

Побывали и осмотрелись в Павловском дворце и представители армейской службы охраны произведений искусства. Первыми сюда прибыли в конце сентября 1941 года специалисты зондеркоманды Кюнсберга, позже приехал Сольмс, в ноябре 1941 и весной 1942 года ситуацию зондировали сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга; документально подтвержден еще один визит Сольмса летом 1942 года. С точки зрения вывоза произведений искусства, в условиях ограниченных транспортных возможностей Павловский дворец не имел приоритета; свою роль, безусловно, сыграло то, что он находился в районе, удаленном от мест боев, не подвергался прямым обстрелам и к тому же был менее известен, чем Екатерининский дворец415. Кроме того, комендант, охранявший музейное собрание, – некий капитан Гутман из штаба дивизии, что занимала один из флигелей, – был сущий цербер. Поэтому срочной необходимости в действиях по защите в Павловском дворце художественных ценностей не было. Все рапорты полны похвал этому капитану, который считался человеком, сведущим в искусстве, защищавшим обстановку дворца от посягательств офицеров и солдат. Взятая во временное пользование мебель «даже вышестоящим инстанциям (генералам) передавалась только под расписку и с точным указанием местонахождения»416. Карл-Хайнц Эссер докладывал, что во дворце все еще находилось несколько крупноформатных картин, ряд «не представляющих особой значимости икон» и «прежде всего довольно большое количество хороших стульев и кресел, коллекция бронзовых и мраморных копий античных скульптур, которые были закопаны в парке и извлечены под наблюдением капитана Гутмана»417.

Согласно рапорту библиотековеда Герхарда Вундера, поданному в конце 1941 года, художественные ценности из Павловска вывезла зондеркоманда СС Кюнсберга при участии других, не названных подразделений СС418. «Гамбургская группа» зондеркоманды конфисковала 12 000 томов библиотеки Росси (собрания ценных книг на западных языках XVIII и начала XIX века), а также некоторые редкие издания XVI века, богато иллюстрированные альбомы, ценные первые издания, энциклопедии и атласы, рисунки, гравюры, офорты и рукописи. Под командованием Юргена фон Хена конфискованные предметы – в том числе карты, страноведческие материалы, научные журналы и пропагандистские тексты – доставили сначала в штаб-квартиру зондеркоманды в Сиверском, оттуда в Ригу или Таллин419, и, наконец, летом 1942 года весь груз прибыл в Берлин, на склад по адресу Харденбергштрассе, 29а.

В Берлине вскоре разгорелись жаркие споры о том, кто должен иметь право распоряжаться конфискованными книгами; в них принимали участие, в частности, Министерство иностранных дел, Министерство по делам оккупированных восточных территорий, Имперская канцлерия и Хозяйственный штаб «Восток». Верх взяло ведомство Розенберга, которому досталась бóльшая часть добычи, в том числе 11 500 томов из павловской библиотеки и 16 000 из Гатчины420. Часть