Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

штурма решено было наносить городу максимальный ущерб минимальными средствами, иначе говоря – выморить его голодом438. В последующие месяцы 18-я армия превратилась не просто в осадную армию, а в пособницу преступной тактики, в которой военные соображения сочетались с преднамеренной идеологией геноцида439. Принимать капитуляцию Ленинграда было запрещено: командование сообщило, что в его планы не входит кормить население города; даже «отток беженцев» (формулировка генерал-полковника Георга фон Кюхлера), то есть попытки изголодавшегося населения вырваться из кольца блокады, было приказано пресекать с применением оружия440.

Карта 2. Места эвакуации музейных коллекций в СССР

В окруженном Ленинграде снабжение продовольствием с самого начала обернулось огромной проблемой. Хлебные пайки приходилось снова и снова урезать. В результате смертность стала массовой. Уже в декабре 1941 года от истощения умерло около 53 000 человек, а в январе – феврале эта цифра составляла уже около 200 000. Кроме того, не хватало топлива. Впрочем, некоторое количество грузов все же попадало в осажденный город по единственному маршруту – через Ладожское озеро. Первое время эти поставки были лишь каплей воды, падавшей на раскаленный камень. В спешке поначалу очень плохо были оборудованы места для погрузки и разгрузки лодок и кораблей. 22 ноября по льду замерзшего озера проложили автомобильную дорогу. Ездить по ней было чрезывайно опасно: сначала под тяжестью грузовиков иногда проламывался лед, позднее при суровых морозах дул сильный северный ветер c метелями, а с воздуха падали вражеские бомбы. И все же эта «Дорога жизни» просуществовала до 24 апреля 1942 года. В конце мая открылось паромное сообщение. Это позволило не только улучшить снабжение города, но и эвакуировать часть ленинградцев, а также подвозить подкрепление для фронта и флота. В июле удалось даже проложить между восточным и западным берегами Шлиссельбургского залива подводные нефтепроводы441.

После того как в январе 1943 года стратегическая инициатива перешла к Красной армии, ей удалось прорвать блокаду и образовать узкий сухопутный коридор на южном берегу Ладожского озера, который, правда, постоянно находился под огнем. Артобстрел и бомбардировки Ленинграда продолжались. Зимой 1943–1944 годов вновь стала действовать дорога по льду Ладоги. 14 января 1944 года Красная армия перешла в наступление. 27 января она сняла блокаду Ленинграда, а к концу месяца немецкие войска уже были отброшены на 220–280 километров к западу. В Ленинграде за время 900-дневной блокады погибло более миллиона человек, большая часть которых умерла от голода442.

Работа музеев во время блокады

Большинство сотрудников дворцов-музеев, не уехавших вместе с эвакуируемыми ценностями вглубь страны и успевших бежать из пригородов перед приходом германских войск, осталось в осажденном Ленинграде. В Исаакиевском соборе они заботились об экспонатах, которые вывезли в последнюю очередь и довезли только до Ленинграда.

Здесь же, в соборе, хранились фонды Государственного музея истории и развития Ленинграда, Летнего дворца Петра I и Антирелигиозного музея443. Ящики, сложенные штабелями, а также некоторые неупакованные экспонаты заполняли тесными рядами пространство храма. Сотрудники размещались в подвале. Там хранилась музейная документация; там же в первую блокадную зиму и жили сотрудники, не имевшие жилья в городе. В соборе было очень холодно, отапливалась только бывшая билетная касса. В ней сидел дежурный сотрудник, и в ней же проводились собрания. Монументальный Исаакиевский собор обеспечивал надежную защиту от воздушных налетов и артиллерийских обстрелов, но в остальном он едва ли был пригоден для хранения чувствительных к режиму произведений искусства, так как температура в нем опускалась до двадцати градусов мороза. Еще большей проблемой была влажность воздуха, часто достигавшая восьмидесяти процентов. Зимой массивные стены промерзали, весной «потели», так что вода стекала по ним ручейками и собиралась на полу в лужи. Весной 1941 года прорвало трубу и затопило подвалы. Ослабленные голодом работницы отчерпывали и откачивали воду в течение почти двух недель. Затем промокшие ящики нужно было открыть, а экспонаты сушить на открытом воздухе, на паперти, потому что внутри собор напоминал огромный холодильник, где температура не поднималась выше трех градусов тепла, даже когда на улице было плюс двадцать. В течение всего лета персонал контролировал состояние экспонатов и проветривал собор, держа двери открытыми с утра до вечера. Некоторые особо нежные ткани и ценные картины, пострадавшие от такого хранения, передали на попечение Эрмитажа, в запасниках которого условия для хранения и реставрации были лучше444.

Жизнь сотрудниц и сотрудников музеев, переселившихся в октябре 1941 года в Исаакиевский собор – некоторые перевезли и свои семьи, – была необычайно тяжелой сразу же после переезда, и многие из них не пережили первых месяцев. Пайки становились с каждой неделей всё скуднее. 31 октября заведующий Музейным отделом Управления по делам искусств Ленгорисполкома Крылов распорядился о резком сокращении штата: в каждом пригородном дворце должны были остаться только директор и один заместитель. В конце ноября это решение утвердили. Для тех, кто потерял работу, оно обернулось страшной бедой, потому что они лишились продовольственных карточек, а значит, у них практически не осталось шансов выжить. Директор Павловского дворца-музея А. И. Зеленова пыталась сохранить хотя бы несколько ставок: Бронислава Самуиловна Волкинд осталась научным сотрудником, а Николай Викторович Вейс, вместе с которым Зеленова проводила эвакуацию, стал ее заместителем; его жена нашла работу в больнице. Рабочие из Гатчинского дворца еще в октябре перешли в Музей религии, а научные сотрудники служили охранниками или выполняли другие неквалифицированные работы.

В конце года, когда голод достиг катастрофических масштабов, Серафима Николаевна Балаева, занимавшая руководящую должность в Гатчинском дворце-музее, в дневнике записала, что за несколько дней умерло десять человек из ее ближнего круга445. Работа с коллекциями, особенно инвентаризация, которая до этого продолжалась несмотря на неблагоприятные обстоятельства, застопорилась. Каждый день, согласно графику дежурств, одна из оставшихся сотрудниц плелась в промерзший собор, делала обход, отмечала температуру и влажность. На большее сил не хватало. А. И. Зеленова жила с матерью в квартире. В течение первых двух недель января она заносила в дневник то, что видела на улицах Ленинграда: как бывшая сотрудница музея истории города, она чувствовала себя обязанной все фиксировать для потомков446. В середине января наступил полный продовольственный коллапс: хлеба не осталось, газеты не выходили, радио молчало, и даже в аптеку Анна Ивановна не могла войти, потому что дверь оказалась заблокирована трупом мужчины и оттащить его в сторону ни у кого не было сил447. От голода наступила такая апатия, что даже разговоры о том, что завтра будет