Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

– Я… думаю… как… тебя… убить, – раздельно выговорил я.

– Ох, – вздохнул один из "отпетых", по всей видимости, Хуан, – да ты и в самом деле пародист. Так нельзя.

Кулаки Мишеля утюжили мое лицо, превращая его в морду, в физиономию, в побитое рыло, в которое чем дальше, тем больше хочется бить, бить и бить.

Мишель бил и приговаривал:

– Раз навсегда запомни: не пугай, не пугай! Не хами. Знай свое место… Самое главное – знай свое место.

Наконец Мишель утомился и перестал бить. А еще говорят, что душа не связана с телом! За пять минут из уверенного в себе выпускника карантина я вновь превратился в жалкого неуча, в дурня, в побитого пса, каким меня приволокли в карантин под начало к сержанту Джонни.

– Но если я, – сказал я, сел шевеля разбитыми губами, – буду знать свое место, как же я убью Его?

– Что, что? – не понял Мишель и, не поняв, заинтересовался.

Я подождал, приводя в порядок мысли, разбросанные кулаком Мишеля по закоулкам сознания, и наконец сказал:

– "Отпетый", по-моему, как раз и не знает своего места, раз его конечная цель – убить… – я сглотнул боль, мешавшую говорить, – зверя… то есть главная задача "отпетого" – не знать своего места, потому-то он и может оказаться в "вонючих".

– Ах ты падла, – всерьез рассердился Мишель, – так ты еще и философ!

– Он еще и поет, – рассмеялся Хуан.

Я получил удар в ухо и вновь полетел на пол.

…Я поднялся и побрел к каптерке получать робу, по пути получив пинок от Мишеля.

Валентин Аскерханович хмыкнул:

– Из карантина теперь такие наглые выползают, только что крыльев и когтей нет, а так все при всем.

– Ничего, – сказал Хуан, двинувшийся следом за мной с ключами от каптерки, – ничего страшного: здесь мы мигом крылья выдернем, а когти острижем.

– До тех пор, – подсказал Федя, – покуда новые не отрастут – крепче, надежнее.

Эта неделя слилась для нас с Диего в одну нескончаемую, освещенную лампами дневного света, бессонную ночь. Кажется, не было уголка в казарме, которого мы не вычистили, не вылизали, не отодрали.

В долго тянущиеся часы бодрствования за мелкой унизительной или тяжелой работой я порой с внезапной ясностью понимал: я – один. Совершенно, абсолютно один, надо мной гигантская толща почвы и камня, и я запихнут в самый темный и самый грязный закуток.

Мне вспомнились слова, слышанные мной уже очень давно: "Всякому человеку есть что терять. И чем меньше человек имеет, тем больше он может потерять, тем с большей жалостью он вцепляется в то, что имеет". Это было правдой. Сон – вот что оставалось у меня, и я жадно припадал к часу, часику, полу-, четверь часику выкраденного, выцыганенного сна.

Несколько раз я заснул на занятиях. Незнакомый капитан растолковывал нам про самого для нас опасного зверя – про "птичку – черную точку" на горизонте, серую пичужку в клетке – на воле, едва лишь встретится с противником, моментально расползающуюся жгучим уничтожающим студнем с множеством присосок, шевелящихся мохнатых лапок, – про "летающего воробья".

Такого и среди тренажеров в карантине не было: как его приручишь? Как приучишь "тренажерствовать" безжалостный расплескивающийся студень, в секунду обращающий тебя в ничто, в прах и пепел, и от восторга уничтожения еще и шевелящий своими лапками, щупальцами, чмокающий присосками, еще бы кого, еще бы что…

С таким чудищем можно работать только на экране, нажимая кнопочки, подергивая рычажки.

– …Не совсем понятно, – лениво тянул капитан, он даже не представился нам, когда пришел на занятия, – можно ли назвать "летающего воробья" живым существом в полном смысле этого слова? Кажется, что это некая межеумочная, срединная организация материи. В лабораториях…

Я с силой надавил кнопку и снова опоздал: на голубом экране белесой кляксой расплылась моя очередная неудача.

Капитан сделал пометку в журнале и сказал:

– Джек Никольс.

Я стал подниматься.

– Сидите, юноша, сидите, – недовольно замахал рукой капитан, – что вы, в самом деле? Я буду запускать вам помедленнее, но вообще… вообще-то, – капитан покачал головой, – если вы на вольном воздухе так будете телепаться. ..

На экране зачернелась точечка. Я хлопнул по кнопке. Точка вспыхнула ослепительно-белым.

– Да что вы по кнопкам-то колотите? – поморщился капитан, – вы бы еще кулаком бы саданули.

В классе засмеялись.

– Молчать, – не повышая голоса, сказал капитан и сделал в журнале сразу несколько пометок, – будете много веселиться, я вам так экраны запорошу – замаетесь кнопочки нажимать.

Я еле поспевал за появляющимися на экранах точками. Откуда-то издалека, сквозь гудущую, гудящую вату усталости, головной боли, разламывающихся висков, доносились слова, обрывки фраз:

– …И здесь главное – успеть… Или отойти… Вообще не щекотать… Не-попадание в "летающего воробья" – все равно что попадание лично в вас… Лучше пальнуть из огнемета в себя, чем пальнуть из огнемета в "летающего воробья"… и не попасть.

Я увидел перед собой множество деревянных застекленных строений. В синем небе чернели опасной сыпью точки и точечки. Они напоминали черные звезды, черные снежинки, застрявшие в небе по пути к земле.

В одном из застекленных бараков? павильонов? крепких прозрачных клеток? я увидел огромную лоснящуюся черную пантеру. Бока у пантеры тяжело ходили в такт пережитому ею недавно унижению. Пантера походила на избитого униженного сильного человека, которого поставили не на колени – на четвереньки.

Я почувствовал резкий удар в лицо и с удивлением отметил, что ударивший меня кулак? лапа? проминается, вдавливается, оставаясь, однако же, твердым и жестким, безжалостным и жестоким.

Рык и рев наполнили мои уши. Пантера раззявила красную пасть и гоготала по-человечьи, из ее глаз текли прозрачные слезы.

– Джек Никольс! – услышал я. – Джек Никольс! – и еще, и еще раз.

– Вы что, глиссандо решили сыграть? Башкой по всем кнопкам? Чтобы точно никто не ушел?

Я разлепил глаза. Я поднял голову. По экрану метались оранжевые, желтые полосы.

"Отпетые" веселились.

– От это бац, – охал Федя, – рожей по всем кнопкам – брр мм, бррмм.

– Виртуоз, – всхлипывал от смеха Пауль, – Ференц Лист на приеме у князя Бюлова.

Я встал и проговорил, изумляясь хрипоте своего голоса:

– Виноват, коллега капитан.

Капитан подошел ко мне.

– Вам что, – спросил он, – не хватает времени для сна?

– Никак нет, – ответил я, – хватает.

Капитан встал на корточки перед экраном, покрутил какие-то ручки, оранжевые и желтые полосы исчезли.

– Бриганд? – позвал капитан, поднимаясь.

– Я, – отозвался Мишель.