Камуфлет - Антон Чижъ

– Вы кто? – испуганно спросил крючкотвор.

– Наследник. – Господин выразился таким тоном, что стряпчему, ну, прямо хоть под стол лезь.

– Извольте вторую половину завещания… – кое-как выдавил он.

– Поверьте мне на слово, что вам стоит? Вы ведь не только документик состряпать можете, но и с порохом обрафаться обучены, как никак, Горный институт оканчивали, в Министерстве земледелия и государственных имуфеств служили, пока не выгнали за кражу. Не так ли, «Пенелопа»?

Выгодский сидел совершенно неподвижно, как мумия, всматриваясь в пришельца, и лишь спустя ужасно долгую минуту изрек намеренно спокойно:

– Как меня нашли?

– Это несложно. – Господин расстегнул пиджак и вытер вспотевший лоб. – В каждой книжной лавке предлагается замечательный справочник «Весь Петербург за 1905 год», а господ, занимаюфихся наследством, да еще с милыми моему сердцу инициалами «С.П.В.», не поверите, только двое. Потом думаю, дай-ка телефонирую старому приятелю в Министерство имуфеств, вдруг кто из двоих служил по Геологическому комитету и знает, как взрывается йодистый азот. И такая удача – точно, служил. А еще, господин стряпчий, у вас на щеке такой фрамик приметный и папка солидная, что забыть их никак невозможно. Раз в дверях увидифь – навсегда!

Выгодский пытался издать звук, но вырывался лишь храп. Гость даже предложил промочить горло стаканом воды. Но стряпчий зло отмахнулся:

– Что вам надо?

– Суфую малость, Сергей Пионович. Не буду пытать, как убили Менфикова, это и так ясно: посыпали струны незаметным порофком, добавили внутрь скрипочки – и готово дело. Интересует меня другое: как могли знать, что фтабс-ротмистр будет играть нужную пьеску, да ефе под арестом? Это первое. Далее: за что приговорили беднягу, он ведь с князем вроде удачно справился. И самое любопытное: как собираетесь объединять старую и новую кровь, открыв зарю России?

Выгодский поглядел в окно: веселый Невский бурлил, готовясь недурно провести вечерок.

– Почему я должен отвечать вам, полицейскому иезуиту?

– Да, инквизитору, в конце-концов!… – раздраженно заметил Родион Георгиевич и оправил усы. – Впрочем, если желаете, могу вызвать милого жандармского ротмистра. Мы с ним семьями дружим. До крайности интересуется он «Первой кровью». Выбирайте.

– Что можете знать про кровь? – вдруг улыбнулся Выгодский. – Так я отвечу, господин Ванзаров: ровным счетом ничего. Даже не представляете, о чем смеете говорить. Накопали фактики? «Охранкой» меня пугаете? А если – я вот такой, толстый с ряшкой оплывшей, с виду подлый и трусливый, взятки берущий, лоб свой за начальника подставивший и теперь клеймо вора терпящий, возьму и плюну вам в лицо? Что сделаете? А ничего. Пустота. Нет у тебя ничего, дружок.

Коллежский советник разгладил коленку и вдруг спросил:

– Лет вам, Сергей Пионович, думаю, меньфе тридцати?

– Двадцать шесть. Вам что за дело?

– Есть силы послужить отечеству, а возможностей нет? Наполеоновское сердце бьется в клетке. Хочется великих сверфений, побед и грома литавров. Даже семью не заводите ради великого будуфего. Понимаю, сам такой.

Выгодский от души хлопнул ладонью по столу:

– Врешь!

– Подлостям не обучен, – твердо сказал Ванзаров. – Но знаю: начатое кровью – в крови и потонет. Закон и только закон, как ни был бы плох, рефает, чему быть, а чего миновать.

Стряпчий засмеялся так, что запрыгала цепочка на животе. Сергей Пионович отер набежавшую слезу и сказал:

– Вот потому, дружок, ты и бродишь в трех соснах. Иди с богом, нечего тебе тут делать.

Родион Георгиевич послушно встал:

– Что ж, дело вафе… Кстати, не желаете ли проехаться в морг военной академии?

– Зачем?

– Попрофаетесь с телом господина Морозова.

– Кого? – Стряпчий явно впервые слышал это имя.

– То есть, Ленского Петра Александровича, – быстро поправился Ванзаров. – Такой милый юнофа. Жаль, погиб от излияния спермы в горло, а потом был разделан под «чурку». Руки и ноги нафли в разных частях столицы, а голову ифут до сей поры.

Игры не осталось и в помине, Сергей Пионович растерялся.

– А вот этого быть не может! – выговорил он.

Уже привычным жестом была продемонстрирована «живая картина»:

– Узнаете? Сей «Мемнон» мертв больфе трех суток. И «Эос» его, князь Одоленский, мертв. И Менфиков. Осталось совсем немного. Вы – ближайфий кандидат. Ради чего быть жертвой? Ответьте, содал!

И мужеству бывает предел. Сергей Пионович настоятельно предложил гостю остаться, и даже спросил разрешения закурить. Сейчас Ванзаров был согласен вдыхать любую отраву. На столе явилась свежая коробка сигарок, так обожаемых Лебедевым. Как видно, нашелся еще один поклонник убийственного табака. Стряпчий чиркнул каминной спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Потом раз, и еще. Родион Георгиевич не торопил признание. Но в манере курить у Выгодского было что-то голодное: он жадно втягивал крепкий дым.

– С чего изволите? – наконец спросил он.

– С тела в ковчежце, если не возражаете.

– Пусть так, – согласился толстяк и приложился к сигарке опять. Курил он как будто в последний раз, отправляя столбы дыма в потолок.

Родион Георгиевич только успел подумать и… Раздался хлопок.

Голову Выгодского откинуло назад, рот вывернулся наизнанку, брызнул фонтан зубов, костей, крови и кожи. Лицо превратилось в кровавый бутон, смешав глаза, нос и щеки. Лоб разорвала красная трещина. Выгодский закачался и плашмя грохнулся на стол. Стены и потолок покрылись сверкающими пятнами, от которых немедленно побежали подтеки. Словно кровавые солнышки восходили.

Ванзаров не шелохнулся.

Вдруг указательный палец стряпчего дрогнул и сделал два коротких движения в растекающейся по столу луже. Без всякого сомнения, это была буква «V».

Знак затянулся свежей кровью, словно его и не было.

В кабинет вбежал испуганный секретарь, увидал вместо хозяина труп, как будто из ночного кошмара, и предложил сбегать за помощью. Она уже не требовалась.

Родион Георгиевич предъявил коробку сигарок и поинтересовался, откуда они взялись. Никаких тайн: с час назад из табачной лавки прибегал посыльный. Господин Выгодский курит только этот сорт. Внешний вид посыльного оказался для секретаря непосильной задачей: средний рост, средний возраст, посредственное лицо, без особых примет. Кажется, новенький, до сих пор из лавки присылали сынишку хозяина.

Что оставалось? Коллежский советник приказал срочно вызвать «охранку», лично ротмистра Модля, и передать ему, что Ванзаров вскоре найдет убийцу. Но в полицию не сообщать.

Безразмерный карман верного пиджака принял пачку слишком крепких сигарок и визитную карточку с адресом.

Августа 8 дня, семь вечера, +20° С.

Дом на Большом проспекте Петербургской стороны

Жил ныне как покойный Выгодский на втором, то есть лучшем этаже доходного дома. Дворник подтвердил это незамедлительно. Выпучив глаза на грозного чиновника сыскной полиции с растрепанными усами, в костюме, забрызганном какими-то бурыми каплями, служитель метелки побежал за швейцаром и запасными ключами. Коллежский советник не хотел лишний раз показывать высокое искусство вскрывания замков.

Уже в прихожей стало ясно: опять опоздал. Из комнат тянуло гарью, а на полу совсем не к месту валялись разбросанные пальто.

– Кто тут был?

Старик швейцар лишь осоловело хлопал глазами:

– Как есть, ваше превосходительство, никого, у нас порядок.

– Час, может, два тому назад в эту квартиру приходил человек. Говори, иначе упеку в «сибирку»… И тебя касается, – добавил страшный чиновник к дворнику, который с любопытством заглядывал в квартиру.

Швейцар – Никитчук Иван Парамонович – сорвал фуражку, положил честной крест и заявил:

– Готов принять страдание, ибо невинен, как есть! Не было чужих гостей, да и какие гости, когда Сергей Пионович на службе пребывают-с! Как истинный Бог свят!

Кажется, Никитчук по воскресеньям тянул лямку церковного старосты. Богобоязненный человек врать не будет, не то что другие.

– Чужих не было? А свои?

– Только и прибегал посыльный. Так ведь из конторы же! С самоличной запиской от Сергея Пионыча, им же самолично выданным ключом и важным пакетом…

Родион Георгиевич потребовал письмо. На клочке бумаги с гордым грифом нотариальной конторы Выгодского беглым почерком было написано: «Прошу пропустить господина Ванзарова в мою квартиру, дабы он лично ознакомился с полным и окончательным поражением». Подпись представлялась исключительно неразборчивой.

– Читать умеефь? – удрученно спросил адресат письма.

– А то как же, вестимо, стало быть! Без этого нам никак – гордо сообщил Иван Парамонович.

– Что написано здесь?

Оказалось, страж дверей еле-еле, буква за буквой разобрал первые три слова, до фамилии. А потом ему, видать, надоело мучиться, и он пропустил посыльного.