Камуфлет - Антон Чижъ

Поражение на вкус не горькое, оно пресное, как мука. Родион Георгиевич ощутил во рту печальный аромат. Но отступать некуда, следует искать хоть какие-то зацепки.

Одна странность им все же была подмечена: ни в одном шкафу князя не оказалось блестящего кожаного облачения водителя мотора. Куртка, шлем с очками и перчатки с крагами попросту исчезли. Объяснений этому пока не имелось.

Зато другие исчезновения говорили сами за себя. Из спальни пропала галерея фотографий, а в кабинете ящики стола оказались пустыми. Кто-то вычистил все бумаги. А вот безделушками побрезговал. Роскошная коллекция каслинского литья, бронзовых статуэток и серебряных фигурок беззаботно теснилась на зеленом сукне. Собрана тщательно, с понятным направлением: пташки небесные. Орел, размахнувший крылья, пеликан, кормящий детенышей, сокол, вонзивший в перчатку когти. И даже забавная птичка с хохолком взлетала из костра. Пичуга широко расправила крылышки и вся переливалась хрустальными «камешками».

Художественные вкусы покойной светлости поражали разнообразием.

Все же в ограбленном кабинете нашлось кое-что любопытное, стоило лишь нагнуться. К ножке стола сиротливо жалась стопка книжиц в сафьяновых переплетах. Видимо, нашли их в ящиках, не сочли достойными внимания и бросили, как попало. Ванзаров кропотливо раскрыл каждую. И не пожалел.

Первая рассказывала о способах выездки.

Вторая — история чемпионатов по гребле между Оксфордом и Кембриджем.

Но вот третья оказалась планом-календарем: вещица полезная, английская, но российскому духу глубоко чуждая. Каждый лист представлял месяц в виде разлинованных квадратиков с указанием числа, дня, выпадающей праздничной даты Британской империи и фазы Луны. Верхнее поле отводилось живописным картинкам истории королевского флота.

Пометки в календаре делал князь не часто. Предыдущая часть года оказалась девственно чиста: вроде как ни забот, ни хлопот. Но вот августу повезло. Дел явно прибавилось, перо Его светлости изволило оставить целых две записи. На квадратике десятого числа: «X day», а шестого: «СПВ→legacy».[4] Что любопытно, отмеченное время — «2 p.m.» — совпадало с нежданным появлением чиновника сыскной полиции, как и того самого визитера с приметинкой на лице.

Незваный гость вернул спортивную литературу ковру, а вот дневник сунул себе за спину, туда, где труднее прощупать спрятанную вещицу в случае чего. И, незамеченный никем, покинул особняк.

Около Мариинского театра гоголем вышагивал Николай Карлович, выпуская пар после боя с филерами. Увидев Ванзарова, кинулся навстречу:

— Ну, как?

— В особняке побывали до нас, — сообщил правду Родион Георгиевич.

— Выходит, все напрасно…

— Вовсе нет. Я знаю, кто убийца.

— Да? — Берс явно ожидал продолжения, но его не последовало.

Коллежский советник дружески похлопал по плечу добровольного помощника и сказал:

— На сегодня служба окончена. Завтра мне понадобитесь.

— А вы… Что будете делать?

— Пойду получать наследство.

Августа 8 дня, около шести, +21 °C

Контора на Невском проспекте

Когда на голову падает наследство, тут уж надо не зевать, а хорошенько подмазать, чтоб все документы выправили в срок. В этом деле нотариус — важнейшая птица и практически неподкупная. Особенно если мелкими купюрами. Господин Выгодский, стряпчий по мировым и наследственным делам, соблюдал сей неписаный закон свято, отчего имел на животе массивную цепочку чистого золота.

Он взглянул на циферблат, щелкнул крышечкой, приятно потянулся всем телом, разгоняя засидевшуюся кровь, и подумал закрывать лавочку.

Хлопнула дверь, объявился незнакомый господин плотного сложения, украшенный кошачьими усами. Не сказать, чтобы взгляд его вызывал тревогу, но было в нем что-то хищное и, прямо скажем, опасное. Стряпчий насторожился.

— Сергей Пионович, если не офибаюсь? — спросил господин довольно любезно.

Выгодский слегка поклонился и поинтересовался, с кем имеет честь.

Гость назвался и тут же сел без приглашения.

— У меня к вам маленькое дельце, — сказал он, приятно подмигнув.

Такому намеку господин стряпчий всегда готов был служить.

— Вот и послужите, — согласился посетитель. — Я хотел бы ознакомиться с завефанием князя Одоленского, причем с окончательным вариантом, который был собственноручно составлен его светлостью и заверен вами в минувфую субботу.

— Вы кто? — испуганно спросил крючкотвор.

— Наследник. — Господин выразился таким тоном, что стряпчему, ну, прямо хоть под стол лезь.

— Извольте вторую половину завещания… — кое-как выдавил он.

— Поверьте мне на слово, что вам стоит? Вы ведь не только документик состряпать можете, но и с порохом обрафаться обучены, как никак, Горный институт оканчивали, в Министерстве земледелия и государственных имуфеств служили, пока не выгнали за кражу. Не так ли, «Пенелопа»?

Выгодский сидел совершенно неподвижно, как мумия, всматриваясь в пришельца, и лишь спустя ужасно долгую минуту изрек намеренно спокойно:

— Как меня нашли?

— Это несложно. — Господин расстегнул пиджак и вытер вспотевший лоб. — В каждой книжной лавке предлагается замечательный справочник «Весь Петербург за 1905 год», а господ, занимаюфихся наследством, да еще с милыми моему сердцу инициалами «С.П.В.», не поверите, только двое. Потом думаю, дай-ка телефонирую старому приятелю в Министерство имуфеств, вдруг кто из двоих служил по Геологическому комитету и знает, как взрывается йодистый азот. И такая удача — точно, служил. А еще, господин стряпчий, у вас на щеке такой фрамик приметный и папка солидная, что забыть их никак невозможно. Раз в дверях увидифь — навсегда!

Выгодский пытался издать звук, но вырывался лишь храп. Гость даже предложил промочить горло стаканом воды. Но стряпчий зло отмахнулся:

— Что вам надо?

— Суфую малость, Сергей Пионович. Не буду пытать, как убили Менфикова, это и так ясно: посыпали струны незаметным порофком, добавили внутрь скрипочки — и готово дело. Интересует меня другое: как могли знать, что фтабс-ротмистр будет играть нужную пьеску, да ефе под арестом? Это первое. Далее: за что приговорили беднягу, он ведь с князем вроде удачно справился. И самое любопытное: как собираетесь объединять старую и новую кровь, открыв зарю России?

Выгодский поглядел в окно: веселый Невский бурлил, готовясь недурно провести вечерок.

— Почему я должен отвечать вам, полицейскому иезуиту?

— Да, инквизитору, в конце-концов!.. — раздраженно заметил Родион Георгиевич и оправил усы. — Впрочем, если желаете, могу вызвать милого жандармского ротмистра. Мы с ним семьями дружим. До крайности интересуется он «Первой кровью». Выбирайте.

— Что можете знать про кровь? — вдруг улыбнулся Выгодский. — Так я отвечу, господин Ванзаров: ровным счетом ничего. Даже не представляете, о чем смеете говорить. Накопали фактики? «Охранкой» меня пугаете? А если — я вот такой, толстый с ряшкой оплывшей, с виду подлый и трусливый, взятки берущий, лоб свой за начальника подставивший и теперь клеймо вора терпящий, возьму и плюну вам в лицо? Что сделаете? А ничего. Пустота. Нет у тебя ничего, дружок.

Коллежский советник разгладил коленку и вдруг спросил:

— Лет вам, Сергей Пионович, думаю, меньфе тридцати?

— Двадцать шесть. Вам что за дело?

— Есть силы послужить отечеству, а возможностей нет? Наполеоновское сердце бьется в клетке. Хочется великих сверфений, побед и грома литавров. Даже семью не заводите ради великого будуфего. Понимаю, сам такой.

Выгодский от души хлопнул ладонью по столу:

— Врешь!

— Подлостям не обучен, — твердо сказал Ванзаров. — Но знаю: начатое кровью — в крови и потонет. Закон и только закон, как ни был бы плох, рефает, чему быть, а чего миновать.

Стряпчий засмеялся так, что запрыгала цепочка на животе. Сергей Пионович отер набежавшую слезу и сказал:

— Вот потому, дружок, ты и бродишь в трех соснах. Иди с богом, нечего тебе тут делать.

Родион Георгиевич послушно встал:

— Что ж, дело вафе… Кстати, не желаете ли проехаться в морг военной академии?

— Зачем?

— Попрофаетесь с телом господина Морозова.

— Кого? — Стряпчий явно впервые слышал это имя.

— То есть, Ленского Петра Александровича, — быстро поправился Ванзаров. — Такой милый юнофа. Жаль, погиб от излияния спермы в горло, а потом был разделан под «чурку». Руки и ноги нафли в разных частях столицы, а голову ифут до сей поры.

Игры не осталось и в помине, Сергей Пионович растерялся.

— А вот этого быть не может! — выговорил он.

Уже привычным жестом была продемонстрирована «живая картина»:

— Узнаете? Сей «Мемнон» мертв больфе трех суток. И «Эос» его, князь Одоленский, мертв. И Менфиков. Осталось совсем немного. Вы — ближайфий кандидат. Ради чего быть жертвой? Ответьте, содал!