Чарусские лесорубы - Виктор Савин

— Так будьте сейчас человеком. Вы же на совещание приехали.

— Куда? На какое совещание?

— Вы же знаете.

— А где мы?

— В Чарусе.

— Да, да, — потирая лоб, сказал Ошурков. Потом приложил палец к губам: — Молчи, Хрисанфов. Пьяных среди нас — никого! Понятно?

И начал выпутываться из тулупа. Когда встал, к ногам вывалилась пустая бутылка.

— Так вы и дорогой еще пили? — спросил Хрисанфов.

— Молчи, молчи! Это «лесная сказка».

В клубе уже было много народу. Одни подходили к буфету; другие, от нечего делать, бродили по коридору, по комнатам, разглядывая на стенах картины, лозунги, плакаты; третьи сидели за столиками в комнате отдыха, играли в домино. Громко, словно сотрясая стены, говорил радиоприемник.

Ошурков, лишь только зашел в клуб, потянул за собой Хрисанфова к буфету, где на верхних полках стояли заманчивые бутылки с коньяком, шампанским, грузинскими и ашхабадскими винами. Но Хрисанфов, взявший под свою опеку начальника, провел его, упирающегося, мимо буфета и усадил в зрительном зале возле стенки на самом последнем ряду. Сам сел рядом и сказал:

— Только не спать! А то буду тыкать под бока.

С раскрасневшейся ватагой парней и девчат в зал вошел Сергей Ермаков. Увидев его, Хрисанфов обрадовался ему, будто своему старому приятелю.

— Ермаков!

— А, дремучая борода! — сказал Сергей, подавая руку Хрисанфову.

— Садись, брат, посиди!

— Ну, как моя бензомоторка? — спросил Ермаков, подсаживаясь к Хрисанфову.

— Спасибо, брат, большое спасибо! Удружил ты мне. Век не забуду. Ведь ровно руки свои мне отдал. За пилой я шибко слежу. Ночей иногда не сплю из-за нее.

— Старенькая она.

— Старенькая, да удаленькая… А ты как? Освоил электрическую?

— Освоить-то освоил давно. На днях комплексную бригаду организовали, дело идет вроде неплохо… Знаешь, соперник у меня появился в лесу, начал забивать меня. Я выполню полторы нормы, а он две, я две, а он две с половиной. Иной раз нажмешь на все педали, думаешь: «Ну, сегодня меня никто не обгонит». А на другой день смотришь на доску показателей: ты опять на втором месте, хоть на полпроцента, а отстал. А доска показателей поставлена у развилки дорог, ведущих в лесосеки. Стыдно за себя, за всю бригаду.

— Кто же такой у вас герой, что даже тебя обгоняет?

— Да младший Мохов.

— Это Епифан-то, тихоня?

— Недаром говорят: тихая вода может турбины ворочать.

— Вот здорово! Ай да Епишка! А я его мямлей считал. Отец-то его ведь наш, моховский. У них вся фамилия — увальни: здоровые, как медведи, неповоротливые, как боровы… Как же это Епифан-то наловчился работать? Ну и диво!

— Тут главную роль играет не он, а девушка одна.

— Какая девушка?

— Какая-то Медникова. Атлет! Во всей лесосеке она делами заворачивает. Мохов только под ее дудку пляшет. Она вербованная. Прошла огонь и воду. После курсов электропильщиков ее поставили бригадиром на раскряжевку, а Мохова (тоже ездил с ней учиться) — на валку леса. На эстакаде у нее сразу дело пошло хорошо. Бригада оказалась дружная. До работы Медникова, слышно, жадная, неуемная. Как придет в лес и начинает шуровать: давай, давай, поторапливайся! В первые дни на эстакаде большие запасы хлыстов были, так она их тут же подчистила, а потом на мель села. Ну, шум подняла, почему нет хлыстов? Оказывается, дело застопорилось на валке леса у Епифана Мохова: парень не выполняет нормы. Она — к нему. И давай командовать.

— Сама за валку взялась?

— Нет, учить стала парня, как разворачиваться на работе.

— Поди ж ты, какая!

— Мой помощник — Николай Гущин видел, как она муштровала вальщиков… Мохов и его подручный за пилу держатся, а она за ними идет, кабель поддерживает и, как на поводку, водит их за собой. Еще не успеет упасть спиленное дерево, а она уже тянет их к другому, от другого к третьему. Только стон идет по лесу от падающих деревьев! Раньше Мохов работал так: подойдет к дереву, вокруг него соберутся все члены бригады, смотрят на вершину, определяют, куда наклонилась лесина, решают в какую сторону лучше ее свалить. А ведь время-то идет! Медникова каждого поставила на свое место. Подрубщик, знай себе, очищай нижние ветки, определяй сторону повала и с этой стороны делай подруб, иди вперед, тори дорогу в самую гущу леса. Человек с вилкой — не зевай, вовремя воткни вилку в ствол, шест — в землю, урони дерево туда, куда требуется. А дело моториста с помощником — валить и валить лесины, не разгибая спины, не заглядывая вверх, следить только, чтобы вовремя, не спиливая до конца, убирать пилу, не поломать ее.

— Молодец девка, правильно учит! — сказал Хрисанфов. — Я ведь так же работаю. Если топтаться возле каждого дерева — далеко не уйдешь.

— Правильно, да не совсем, — возразил Ермаков.

— Почему «не совсем»?

— Надо спешить, но людей не смешить. За лихачество тоже по головке не гладят.

— А она что, лихач?

— Вот именно. Она так научила Мохова, что тот в погоне за кубометрами забывает о правилах техники безопасности. Когда идешь возле его делянки — надо за полкилометра обходить ее.

— Да ну!

— Вот тебе и «ну»… На днях прихожу в делянку к Мохову. Думаю, нельзя ли поживиться опытом. Встал в сторонке, наблюдаю. Вижу, люди работают действительно по-боевому, зря время не растрачивают, одеты легонько, а парок от них курится. Потом вдруг, смотрю, старая искривленная ель зацепилась за вершину другого дерева и повисла, а бригада в азарте, не дождавшись, когда она упадет, уже подпилила вторую ель, эта ель упала на повисшую, — образовался «шалаш». А Мохов, гляжу, уже перебегает к следующему дереву… Тут я не выдержал, кричу: «Что вы безобразничаете, ухари? Рекорды по «шалашам» решили ставить?» Только тут Мохов увидел свой «балаган», смутился, идет ко мне. Нехорошо ему. Глаза куда-то смотрят в сторону. Чувствует человек, что побивает меня в соревновании не расчетом и сноровкой, а лихачеством. «Ну, — говорю ему, — теперь разбирайте свой «шалаш», посмотрю, как вы это делаете, поучусь…» Тут Епифан совсем растерялся и дает команду подрубить ель, на которой держится весь «шалаш». Подрубщик с топором в руке шагнул было к дереву. Меня словно кто кипятком ошпарил. «Марш обратно! — кричу ему. — Разве жизнь тебе надоела?» Подрубщик, молодой парень, видать, колхозник, отпрыгнул от дерева и смотрит на своего бригадира. У Мохова на лбу выступили крупные капли пота, а маковки ушей надулись, как вишни. «Ты что же, — говорю, — хочешь, чтобы твоих людей прихлопнуло под лесиной?» Он стоит передо мной и хлопает глазами… Тут откуда ни возьмись — белка. Подбежала по земле, чуть не под ноги, увидела людей, опешила, кинулась на повисшее дерево, защелкала языком, помахивая закинутым на спину хвостом, пробежала по стволу и взобралась на вершину ели, поддерживающей весь «шалаш». Сидит на ветке среди золотистых шишек, распушила хвост, поглядывает вниз, словно спрашивает: «Эй, люди, что у вас случилось, почему не работаете?..» Мохов поднял с земли сучок и кинул им в зверька, но промахнулся… Парни, должно быть, поняли затруднение своего бригадира. Нашелся смельчак, паренек с направляющей вилкой, по вине которого дерево упало не туда, куда следовало, он скинул ватную стеженку, заткнул топор за пояс на спине и хотел лезти на ель, где сидела белка. «Ты куда?» — спрашивает его Мохов. А тот отвечает: «Я залезу, срублю сучок и дерево упадет». — «Ну, попробуй, залезь осторожно», — согласился бригадир. А я опять кричу: «Назад, уходи!» Мохов меня и спрашивает: «Ну, а как быть?» Вижу, парень совсем растерялся. «Плохо, — говорю, — вас на курсах учили, или вы сами во время занятий ушами хлопали»… Взял я у подрубщика топор, срубил жердь, подсунул под комель первого повисшего дерева, чуть тряхнул, оно съехало назад и упало на землю, а с ним и второе дерево. Мохов облегченно вздохнул, просиял, трясет мою руку, жмет: «Спасибо, Сергей, спасибо! Это Медникова меня подвела, говорит: «Ты, Епифан, рабочее время сжимай в комок, вали и вали, на вершинки не заглядывай, не жди, пока упадет одно дерево, сразу иди к другому. Покажем Сережке Ермакову, где раки зимуют».

— И показали, ха-ха-ха, как строят «шалаши», — за-ухмылялся Хрисанфов в бороду.

— Шутки шутками, — серьезно сказал Ермаков, — а все-таки Мохов и Медникова бьют меня. Узнали, что я объединил в своей бригаде сучкорубов, трелевщиков и эстакаду, — сделали то же. И сейчас дают выработку больше, чем я. Заработок у всех поднялся.

— Мотоциклы зарабатывают!

— Ты разве слыхал про мотоциклы?

— Как же! Колхозные парни на всех участках лозунг выкинули: ехать домой на мотоциклах, заработанных на лесозаготовках.

— Интересно, какая она из себя, эта Медникова? Поглядеть бы хоть на нее!

— Молодая, говорят, девчонка. Наши парни из Сотого квартала ее видели. Шибко, говорят, красивая. На цыганку походит. Перед тем как на курсы электропильщиков ехать на экскурсии была с нашими ребятами на Водораздельном хребте. Мой помощник Колька Гущин даже влюбился в нее. Как вечер, так и бежит на Новинку. Говорит, на танцы. А танцевать и у нас в Сотом квартале есть где. Раз поманила она его, потанцевала с ним, ну и привязала к себе на веревочку. Колька парень статный, видный из себя. Когда был молодежный вечер на Новинке, она раз протанцевала с замполитом Зыряновым, а потом подошла к Кольке, сама пригласила на вальс. Потом, рассказывает Колька, под руку его взяла, на улицу вышла с ним прохладиться, сразу закрутила парню голову и тут же бросила. Теперь даже на него и не глядит, а он бегает на Новинку, чтобы хоть издали полюбоваться на нее.