Всем смертям назло - Вадим Давыдов

– Вы поэтому сюда так стремились в своё время? – улыбнулся Гурьев.

– Не только. Это уже, к сожалению, не совсем действительность. Девятнадцатый век – да, это, несомненно, по праву, – Век Британии. Если в восемнадцатом веке Нидерланды отстояли право нового общественного уклада жизни, то в девятнадцатом веке именно Британская Империя, кнутом и пряником, заставила признать весь мир первенство силы и привлекательности Европейского прогресса. Но сейчас совсем другое время! Сейчас и скорости возросли, и масштабы, и прогрессу стали тесны рамки британских доспехов, эстафету первенства принимает Америка. А могла бы – и Россия! Тот же атом…

– Это мне ясно. Атом – это очень интересно. Это одно из самых перспективных направлений. Но меня волнуют ещё две вещи. Даже три. Это связь, дороги – и дураки.

– Связь – я понимаю. В России возможна только беспроводная связь. У меня есть несколько мыслей на эту тему. Вот послушайте. Если поднять антенну на очень большую высоту…

– А как?

– Вот! Это – вопрос!

– Мачта до неба? Дорого.

– Мачта – дорого. А стратостат? Дирижабль? Дирижабль. Дирижабль, – Ладягин вдруг застыл с выпученными глазами, и секунду спустя – завопил так, что всё присутствующие повскакали, решив, что начался пожар: – Гелий! Гелий! Яков Кириллович, гелий!

– Владимир Иванович, не надо так… громко.

– Да вы что?! Гелий вместо водорода! Понимаете?! Инертный газ! Не горит, не взрывается!

Кто-то из лётчиков, заинтересовавшись, пересел поближе:

– А что? Это, действительно, идея! А гелий где взять?

– Это сопутствующий газ при нефтедобыче. Его уже научились собирать и превращать в жидкое состояние!

– То есть технически это возможно – гелий вместо водорода?

– Владимир Иванович хочет сказать – для такого проекта, как, например, этот, нужна поддержка государства, – прищурился Гурьев. – Правильно?

– Конечно! Никакой коммерсант это не вытянет…

– А обледенение? Там такие поверхности…

– А среднезимняя температура в России – чуть не минус десять по Цельсию… И восемь месяцев!

– Господа, господа! Но ведь у дирижабля есть двигатели? Можно поставить динамо…

– И?

– В оболочке пусть будет тонкая проволока, а по ней – электрический ток! Вот вам нагрев – и никакого льда!

– Пишите патент, Владимир Иванович, – кивнул Гурьев под одобрительный смех офицеров.

– На самом деле ничего смешного не вижу, – покачал головой генерал Матюшин. – Если связать с помощью грузового и пассажирского воздухоплавания те пространства, на которых совершенно невообразима прокладка железнодорожного полотна, и как следует подумать над тем, как правильно использовать великие русские реки в роли транспортных артерий – вполне вероятно, это могло бы решить проблему дорог, которая вас, Яков Кириллович, так озадачивает. Да не только вас одного, к слову сказать.

– А дураки?

– Перевоспитывать дураков – артель «Напрасный труд», знаете ли. Это – как если бы мы пытались переделать какую-нибудь из наших русских организаций здесь, за рубежом, для выполнения наших задач. Ничего не выйдет. Мы пошли по совершенно другому пути – и посмотрите на наши результаты!

– Где были бы мы, а где – результаты, если бы не ваше… душевное электричество, голубчик Яков Кириллович. Надо сразу воспитывать умных, я с вами абсолютно согласен. Это, разумеется, требует времени. Но державу не построишь ни за месяц, ни за полгода.

– И как же вы собираетесь это делать, Николай Саулович?!

– Есть кое-какие мысли…

А всё это ещё надо было как-то систематизировать, записать: голова – хорошо, но никто не в состоянии будет достать мысли из его головы, случись что. Писать Гурьев не любил – выручала стенография, и сильно. Стенография здорово экономила самое дорогое – время.

В марте тридцать пятого пришла долгожданная посылка с бумагами из Ватикана. Из этих сведений он смог, наконец, восстановить недостающее звено в цепи, связанное с кольцом: направленный в ещё в екатерининские времена на Мальту обучаться у иоаннитов корабельному делу, предок Гурьевых, видимо, причастился там мальтийской тайны, которую и привёз с собой по возвращении в Россию. Почему, отчего безвестному гостю из бесконечно далёкой страны доверили какую-то, судя по ценности кольца, значительную тайну – это установить не удалось, да и не слишком, в свете открывшейся массы дополнительных обстоятельств, Гурьева интересовало. Не стало яснее и то, что же, на самом деле, прятали Мальтийские рыцари. Зато выяснилось, где: Крым.

– Какой же вы сделались нелюбопытный, Яков Кириллович, – посетовал Матюшин.

– Да нет у меня ни времени, ни здоровья на всю эту чепуху, – поморщился Гурьев. – Ясно же – чепуха это всё, выеденного яйца не стоит. Что и кому можно по нынешним временам доказать самыми фантастическими бумагами, Николай Саулович? Ничего. Ровным счётом. Вы же сами – кадровый разведчик, штабист. При существующих технологиях изготовить любой памятник письменности, освящённый авторитетом хоть самого Гуттенберга, не стоит просто ничего. Да я сейчас выйду через наших новых парижских знакомых на специалистов – они нам оригинал Моисеева Пятикнижия, собственной рукой пророка начертанный, в момент сварганят. Не вижу я в этом никакого смысла – давайте мы это потому оставим. Нам есть, на чём сосредоточиться.

– И всё же – поверьте интуиции старого разведчика и генштабиста, Яков Кириллович, – прищурился генерал, – за всем этим что-то кроется, и что-то – для наших с вами планов весьма важное.

– А вы, Николай Саулович, поверьте моей, – возразил Гурьев. – Если от этой тайны что-то важное зависит – для нашего дела – она нам в соответствующий момент и откроется. Как то самое пророчество. А ломиться мы не станем. Раз такая каша из всего этого на сегодняшний день получается – это может означать только одно: мы не готовы. Ни духом, ни техникой. Вот и давайте будем готовиться.

– Откуда же такая уверенность, Яков Кириллович?

– Из опыта изучения текстографии и текстологии Священного Писания, – усмехнулся Гурьев.

Генерал только недоумённо головой в ответ покачал.

Да, время появилось, но и забот – не убавилось, хотя очень многое работало в автономном, автоматическом режиме. На Мотли-авеню не переводились гости со всего света. Нашлись подходы к Ильину [32], Крамаржам [33], вытащили через Финляндию Солоневича, эмиссары банка вовсю трудились в Китае и Индонезии. Гурьев и сам частенько отправлялся в вояжи – как правило, ненадолго, на два, на три дня, всегда – аэропланом и непременно в сопровождении Тэдди, двух офицеров и кого-нибудь из высокопоставленных сотрудников банка, иногда – самого Брукса. География этих поездок была более чем обширной – он даже побывал в Палестине, где разговаривал с Рутенбергом и раввином Авраамом Куком [34], и Рэйчел видела, каким довольным он вернулся из этой поездки. Как и Тэдди, который взрослел просто на глазах. Они никогда – никогда, никогда! – не брали её с собой. Никогда. Рэйчел понимала – так он приучает её к мысли о разлуке.

Он и сам всё время жил с этой мыслью. И странным, непостижимым образом эта мысль нисколько не отдаляла их друг от друга – наоборот. Они оба – и Гурьев, и Рэйчел – научились ценить каждую секунду, проведённую вдвоём. Никогда время ещё не было таким плотным.

Только один раз он взял Рэйчел с собой, а Андорру – в июле тридцать пятого, на праздник в честь дня рождения наследника великокняжеского престола – Кириллу исполнялось четыре года. Рэйчел так хотелось побольше узнать о Гурьеве, познакомиться с теми, кто знал его ещё в Москве, в России, что она даже не думала о ревности и не испытывала никакой неловкости. Всё было просто чудесно, – Рэйчел безоглядно влюбилась в пейзажи крошечной горной страны, и они провели восхитительную, незабываемую ночь в пастушеской хижине у открытого очага, под огромными, яркими звёздами, в такой тишине, какой невозможно представить себе, не услышав её своими ушами. Только вдвоём. Вдвоём под огромным и чёрным куполом неба.

Ревновать его можно было, пожалуй, только к Тэдди. С мальчиком он по-прежнему проводил уйму времени – и не только в занятиях. Рэйчел пришла в ужас, когда в августе того же года на поле перед домом появился сверкающий самолёт – подарок для Тэдди. А через месяц Тэдди уже был в воздухе – за штурвалом. Она понимала: иначе нельзя. Судьба этого мальчика – это судьба воина и государя, даже если он никогда не наденет настоящую корону, и глупо, немыслимо этому мешать. Она знала – конечно, знала. Но то, как Гурьев воплощал эту судьбу в реальность, всё равно приводило её в ужас, хотя Рэйчел отчётливо понимала – никто, кроме Джейка, не сможет этого сделать. Никто, никогда не сможет сделать это лучше него.

О, Господи. Джейк. Мой Боже, мой храм. Моё счастье-судьба, моя боль. Мой ласковый зверь, мой Серебряный Рыцарь.