o bdf4013bc3250c39 - User

Добряков отметил, что курит она куда профессиональнее, чем пьет.

- А что тебе сказать? – выдохнув струю дыма, спросила она.

- Ну, расскажи про себя, - предложил Добряков. – Тебе вон про меня сосед-то

мой уже кое-что рассказал.

- Рассказал, - кивнула она, устремив на него восхищенный взгляд. – А правда

он говорил, что тебе орден дали за спасение солдата?

- Было дело, - скромно отмахнулся Добряков.

207

- А покажи, а?

- Никогда не видела Красную звезду?

- Только на картинке. Яркая такая, красная!

- Никакая она не красная, а темно-бордовая, - поправил он. – Мало ли что

нарисуют на картинках.

- Вот и покажи, знать буду, - не отставала она.

Добряков встал и направился в комнату. Открыл ящик серванта и вытащил

оттуда небольшую коробочку, обшитую синим бархатом. Он и сам не знал,

почему ткань синяя. В этой коробочке ему вручили орден, в ней же он и

хранил его все эти годы.

- На вот, смотри, - протянул ей, вернувшись на кухню, и пошутил: - Смотри, не помри от восторга.

- Уж постараюсь, - ответила она, осторожно принимая орден на раскрытую

ладонь, и зачарованно уставилась на него.

- Давай выпьем, - прервал ее Добряков и наполнил стопки, - потом

разглядишь.

- Ладно, - ответила она, осторожно положила орден на стол и потянулась к

стопке.

Выпили. Язычок у нее развязался, она все нудела и нудела:

- Ну расскажи, а? Расскажи!

«И эта туда же!» - скривился Добряков. А вслух сказал:

- Не хочу я вспоминать, понимаешь? Если честно, то хочется все это забыть

поскорее. Ан не выходит. Но все равно не приставай. Давай-ка лучше

познакомимся, я ведь еще не знаю, как тебя зовут.

208

- Меня Тоней. Антониной, значит. А тебя, я знаю, - Егор.

- А-а, - протянул он. – Соседушка постарался?

- Да что ты так на него? Хороший он парень, пивом, вон, угостил.

- Он? – удивился Добряков. – Интересно, откуда у него деньги взялись. Все

время у меня клянчит.

- Ну, если честно, то это я его угостила, - потупила взгляд Тоня.

- Так бы и говорила. А за какие такие ясные глазки?

- Чтобы с тобой познакомил, - еще сильнее смутилась она.

- Стоп-стоп, я что-то не понял, - выпытывал Добряков. – Ты что, раньше про

меня знала, что ли?

- Да ничего я не знала. Просто стояла у киоска, а мужики, среди них и он

был, заговорили вдруг о тебе…

- В каком, интересно, тоне? – перебил Добряков.

- В самом что ни на есть уважительном. Один там был, здоровенный такой…

(«Ермалюк», - догадался Добряков.) Ну вот, он про тебя соседу твоему все

талдычил. «Если б у меня был такой геройский сосед, - говорит, - как у тебя, я бы его на руках носил, водяры в постель подносил каждое похмельное

утро». Мне интересно стало, какой такой герой. Подождала, когда все

расходиться стали, улучила момент, подошла к соседу твоему. Так и так,

говорю, рассказывай, что у тебя за сосед такой. А он: «Пика купишь?»

Пришлось купить. Пока пил, рассказал. Я а наберись храбрости да спроси:

«А меня познакомишь с ним?» Отвечает: «Познакомлю. Только ты ему

возьми чего-нибудь, он, верно, сегодня опять нездоров». Сходила с ним в

магазин, купила водки, а ему еще бутылку пива. Он меня и привел к тебе. Ох

и стучали мы к тебе, насилу достучались. На звонок никто не отвечал. Потом

209

он начала кулаком садить в дверь, и только тогда ты услышал. – Она немного

помолчала и осторожно спросила: - Что, плохо было?

- Ничего не плохо, - ответил Добряков. Рассказывать всякому про свои дела

не хотелось. – Спал просто крепко. Вчера день трудный был, лег поздно. Так

что брешет твой знакомый, не верь. А с тобой выпил… ну… - он подумал

немного и нашелся: - Вот за встречу нашу выпил!

Ее щеки заметно запунцовели, она растерянно поводила руками по клеенке

на столе.

- Я тебе нравлюсь, что ли? – спросила не поднимая глаз.

- А почему бы и нет? – понесло Добрякова. Ему вдруг внезапно захотелось

дурачиться, водить всех за нос, хоть на этой убогой отыграться за недавний

конфуз с Зиной. – Девушка ты миловидная, видно, что с богатым внутренним

миром.

- Мне таких слов никто еще не говорил, - все так же тихо промолвила она.

«Господи, как скучно! Тошно и скучно», - подумал Добряков.

- Да я и сам мало кому такое говорил, - накручивал Добряков. – Если честно, до тебя вообще никому.

- А мне почему сказал? – Тоня заметно волновалась и все туже скручивала

край клеенки.

Добряков дотронулся до ее руки, потянул и положил к себе на колено.

Клеенка стала медленно раскручиваться и опадать. Они молчали. Добряков

тянул время, пристально глядя на Тоню и все не выпуская ее руки. Она, все

так же не поднимая глаз, слабо, едва слышно дышала, и лишь пульсирующая

на ее шее вена говорила все за нее.

- Почему сказал-то? – повторила она негромко, подняла голову и посмотрела

на него.

210

Он заметил в ее глазах слезы и насторожился: уж не обидел ли ее чем-

нибудь? Этого еще не хватало!

- Эй, ты чего? – спросил, насупившись. – Обиделась, что ли?

- Н-нет, - протянула она и улыбнулась. – Это я от радости…

- Это правильно! – с облегчением вздохнул Добряков, не дослушав ее. – Чего

печалиться-то? Жизнь прекрасна, как сказал поэт, правда?

- Ага, - кивнула она и вытерла слезинки мятым платочком, который поспешно

извлекла из сумочки.

- Ну вот и здорово! Предлагаю выпить за это! – и он наполнил стопки. В

бутылке оставалось еще граммов сто пятьдесят.

- Я, конечно, выпью, - сказала Тоня, поднимая стопку. – Но только… можно

тебя попросить?

- Валяй, чего ж, - кивнул Добряков.

- Я хочу сказать… в общем, если у тебя все это не серьезно, тогда… тогда…

Ну, короче, сразу скажи!

«Ого, - подумал Добряков. – Как ты сразу быка за рога! И откуда ты взялась

такая? Вот еще головная боль!»

Он, конечно, мог сейчас же, в глаза, сказать ей, что ничего, ну совсем

ничегошеньки не питает к ней и ей советует не углубляться. Мог бы. Но что-

то удержало его от откровенности. Может, успел прикинуть, что не стоит

торопиться, мало ли на что еще может сгодиться такая нечаянная гостья. Ну, к примеру, почему бы не раскрутить ее еще на одну бутылку водки? В этой-то

вон почти ничего уже не осталось.

- Ну зачем ты так, - как можно мягче сказал Добряков. – Ты же видишь, что я

к тебе отношусь очень даже по-душевному. Учти, что просто так всякий

211

встречный не войдет ко мне, тут я, можно, сказать, человека чувствую. Война

научила – там от этого жизнь зависела. Ну вот, а если тебя встретил, приветил

– это о чем говорит? – он поднял палец вверх, мгновение посмотрел на

гостью и сам ответил: - Правильно, это говорит о том, что увидел в тебе

натуру… как это говорится… неординарную! Поняла?

- Правда? – рот девушки растянулся еще шире.

- Ну, врать, что ли, буду? У нас, у фронтовиков, это не принято. Да я ведь тебе

сказал уже, что душа твоя мне чем-то приглянулась. Давай выпьем, а то что

это наши стопочки замерли, как неживые, - и опрокинул водку в рот.

Тоня поспешила за ним, и вот они уже дружно закусывали хрустящим

салатом.

- Ой, что это я? – спохватился Добряков. – А сосиски-то, видать, уже

разварились!

Он подскочил к плите, выключил конфорку и снял с нее кипящую кастрюлю.

Слил воду, вилкой вытащил сосиски и пальцем скинул их на тарелку. Они

действительно разварились, вспучились и вывернулись наизнанку.

- Ну вот, опять по женскому типу! – проворчал он. – Разоткровенничались мы

с тобой!

- Как это «по женскому типу»? – не поняла Тоня.

- Ну если сосиски вовремя сняты с огня, - начал объяснять он, сдерживая

усмешку, - значит они сварены по мужскому типу. Они все такие крепенькие, прочные. А если разварились, значит, по женскому типу – раскрылись,

размякли, растелешились. Как тебе еще сказать-то? Поняла?

- Тут мне следовало бы, конечно, покраснеть, но я и так от водки вся красная,

- засмущалась Тоня.

212

- А скажи, классное сравнение, да? – уже вовсю ухмылялся Добряков. – Я

вообще люблю такие вот меткие, крепкие словечки! В армии еще

приохотился, там, знаешь, какие сказители были!

- Ну так расскажи.

- Не буду, сказал, не хочу! Лучше ты про себя расскажи. Ты не москвичка?

- Нет. Из-под Смоленска, - ответила Тоня, надкусывая сосиску.

- А как здесь?

- Тетка тут у меня, матери сестра старшая. Приехала к ней. Осмотрюсь,

может, работу найду какую.

- А у себя под Смоленском, значит, работы нет?

- Копейки платят. А у меня дети.

- Вот те раз! – удивился Добряков. – А чего молчала?

- Так мы еще с тобой толком и не разговаривали, - пережевывая сосиску,

улыбнулась Тоня.

- Так ты их оставила, что ли, одних?

- Почему одних? Мать моя с ними пока. В школу им не надо, им еще два и

три годика. А детский садик у нас закрыли.

- Почему так?

- Да директор с воспитателями проворовались, их уволили, а садик закрыли.