o bdf4013bc3250c39 - User

моджахедам. Во сне он так до конца и не понял, на кой черт он сделал это и

зачем он противнику. Ладно б генералом был каким, а то обычный старлейт, командир взвода! Но поэтика сна была настолько стремительной, что не

191

оставляла места для глубоких размышлений, события нанизывались друг на

друга и закономерно одно из другого вытекали.

Он видел себя сидевшим на полу высокогорного глинобитного домишки, под

гневным взглядом какого-то высокого моджахедского начальника,

восседавшего на куске кошмы. Руки Добрякова были связаны, над ним с

винтовкой в руках стоял боевик и что-то быстро говорил начальнику. Их

языка Добряков не знал, но почему-то смысл сказанного четко отпечатывался

в его мозгу, словно какой-то невидимый переводчик-синхронист шептал ему

в ухо грамотно и добротно вылепленные русские фразы. Эти фразы были

короткими, резкими, предельно конкретными, из чего Добряков сделал

вывод, что попал он в ситуацию далеко не завидную и, судя по суровому

взгляда начальника, не сулящую ему ничего хорошего.

«Он перебежал через наши посты, - рассказывал боевик начальнику. –

Сказал, что сдается. В подтверждение своей доброй воли принес вот это».

Боевик вытащил что-то из мешка, валявшегося у его ног. Добряков чуть

повернул голову, но боевик грубо ткнул его в шею прикладом винтовки, и

Добряков снова уставился в глаза начальнику. Несмотря на то, что

перебежчик не видел, что появилось из мешка, но (странное дело) почему-то

понял, что боевик достал оттуда отрезанную голову русского солдата.

Добряков обомлел, когда понял, что это его рук дело, и очевидная

алогичность собственного поступка повергла его в шок. Он попытался что-то

сказать, громко выкрикнуть в глаза начальнику, но слова застревали в горле, неловко и лениво ворочались на языке, в то время как четкий и

пронзительный голос боевика раздавался над самым его ухом, и слова эти

были разяще-безжалостными:

«Говорит, что убил своего караульного, когда тот заподозрил измену. Говорит, что вынул нож, вот этот (боевик снова что-то показал начальнику), и одним

движением, вот так (опять жест), перерезал ему горло».

192

«Эх, какой профессиональный, грамотный удар, - нахваливал начальник. –

Наш удар! – и после короткой паузы спросил: - И что он хочет?»

«Говорит, что желает уничтожить еще по меньшей мере тридцать советских

солдат. Например, свой взвод, которым он командовал еще сегодня», -

отчеканил боевик настолько несуразное, что даже Добрякову (в его-то

теперешнем положении) и то показалось, что все это похоже на какой-то

забавный фарс, на театральную интермедию, следом за которой непременно

жди смены декораций, которая будет отнюдь не в его пользу.

«Лжет, наверное, этот дошман! – сурово и медленно проговорил начальник. –

Но это нетрудно проверить. Пусть сходит на дело с группой Абдулбаки, ты

пойдешь с ними, понаблюдаешь за ним. Все ясно?»

«Ясно, господин!» – отчеканил боевик и коснулся рукой сидящего

перебежчика.

Добряков, вставая, хотел спросить, что ему будет за то, что он уничтожит

свой взвод, получит ли он свободу, но, подталкиваемый прикладом боевика, он не успел и слова вымолвить, как оказался на улице. Осмотрелся. Селение

небольшое, домишек на двадцать пять, кири.9 Прямо перед собой увидел

огороженную камнями площадку, которая в таких поселениях обычно играла

роль мечети. Боевик повел его по узкой улочке и вывел на центральную

площадь с хаузом10 и несколькими деревьями. Под деревьями сидели трое

стариков и, о чем-то перешептываясь, кивали на Добрякова.

Боевик подвел его к какому-то сараю и втолкнул внутрь. Послышался

громкий разговор, в нос ударил густой и ядреный запах сырой кожи. Воины

группы Абдулбаки готовились к предстоящей операции: чистили оружие,

обговаривали очередность действий. Добряков уселся на ковре в углу

помещения и понурил голову. Он чувствовал, что все в нем протестует

9 Кири - небольшое селение, состоящее из ближайших родственников.

10 Хауз – бассейн.

193

против уготованной ему роли, но жажда жизни все-таки переборола мерзость

затевавшегося. «Поскорее бы, - подумал он. – А потом застрелиться!»

Долгие и томительные потекли часы. Его кормили чем-то острым и

невкусным. Потом нарядили в афганское одеяние, облачили, как полагается, в

изар, перухан, васкат, на голову натянули пакуль.11 Затем навесили на грудь

пулеметные ленты. Потом, когда стемнело, вытолкнули на улицу и поставили

в колонну вместе с боевиками. Под пронзительную команду Абдулбаки,

молодого воина с орлиным взглядом, колонна медленно выступила из кири и

часа через полтора (Добряков засек время по наручным часам) подошла к

расположению полка, в котором перебежчик служил командиром взвода.

Боевики окружили лагерь полукольцом, рассыпались по кустам,

замаскировались и приготовили оружие. Абдулбаки сказал, что атака

начнется, когда стемнеет.

Как всегда на юге, стемнело быстро. Отряды быстрыми перебежками стали

бесшумно приближаться к лагерю. Добряков бежал рядом с боевиком,

который был приставлен наблюдать за ним, и сжимал в руках тяжелую

винтовку Ли-Энфилд образца 1904 года с примкнутым штыком. «И на кой

черт мне дали эту дуру? – смятенно думал он. – Все равно не умею с ней

обращаться, да и не пристрелянная к тому же». А потом с облегчением

подумал: «Ну и хорошо, что не умею, значит, в горячке боя вряд ли в кого-то

попаду!» Чувствовал, что устал, через каждый шаг спотыкался, потом вдруг

упал, больно ударился о корягу, а тут еще этот чертов душман подталкивал в

спину чем-то острым и все понукал: «Давай, давай, поднимайся!» Насилу

поднялся, ковыляя побежал за боевиками, которые уже ворвались в лагерь и

открыли оглушительную стрельбу.

«Вон твои выбегают! Стреляй, ну! – заорал на него боевик. – А то самого

пристрелю!»

11 Предметы афганской национальной одежды.

194

Добряков приложился, прицелился в бегущего с пулеметом солдата и в тот

момент, когда нажимал спусковой крючок, узнал в нем сержанта Коняхина.

Выстрела в таком грохоте слышно не было, но Коняхин споткнулся, выронил

пулемет, как-то смешно перелетел через него, плюхнулся лицом в землю и

затих.

«Молодец! – кричал в ухо боевик. – Вон еще бегут! Огонь!»

Добряков прицелился еще раз, но произошла осечка. Он передернул затвор, выстрелил снова – опять осечка. С недоумением посмотрев на винтовку, он

отшвырнул ее в сторону. Боевик злобно посмотрел на него и, ругнувшись

сквозь зубы, изо всей силы ударил его по голове прикладом своей М-16…

Очнулся Добряков в том же домишке, где разговаривал с главным

моджахедом. Сейчас тот потрясал перед его носом пистолетом и выкрикивал

ему в лицо непонятные ругательства. «Странно, - подумалось Добрякову, -

почему это я теперь ничего не понимаю? Ведь раньше-то понимал…» И едва

только подумал это, как услышал, как моджахед громко и отчетливо бросил

боевику, сопровождавшему Добрякова: «Голову с плеч!» Тот кивнул,

подхватил обреченного под руки, выволок на улицу и оттащил в какой-то

сырой и темный сарай. Обессилевший Добряков бросился на пучок соломы и

забылся тяжелым сном.

Сколько прошло времени до того, как за ним пришли, он не отследил.

Помнил только томительную ночь, пронизывающую свежесть раннего утра,

восход солнца, бросившего в узкое отверстие в потолке тоненький яркий

лучик. Потом дверь открылась, двое моджахедов вошли и навалились на

Добрякова, тяжелые, вонючие. Один взял его за ноги, другой за руки.

Вынесли из сарая и опустили посреди улицы возле сухого бревна. Потом

подошел третий моджахед, рослый и сильный, знаком приказал Добрякову

положить голову на бревно и вытащил из-за пояса огромный лохар.12

12 Лохар – афганский кинжал-топор с лезвием длиной около 15 см.

195

Выдвинув лезвие, замахнулся над головой Добрякова. Тот едва успел

подумать: «Как же можно таким? Все ж не топор. Больно будет…» - как

здоровяк с шумным выдохом опустил мелькнувшее лезвие на шею

приговоренного…

Добряков вздрогнул, вскочил, как ошпаренный, и, тяжело дыша, осмотрелся

по сторонам. Он сидел на холодном кафельном полу Зининой кухни, в ногах

валялся сбившийся в комок толстый плед. Попробовал подняться и сделал

это с большим трудом. Шатаясь, подошел к окну. За стеклами занималось

яркое весеннее утро.

Оглянулся. Никого. «А где Зина?» - подумал вскользь и приметил на столе

бутылку с остатками водки. Жадно припал к ней и выпил в два глотка.

Поискал, чем закусить, но ничего не нашел и открыл холодильник. Схватил

кусок сыра и, не отрезая, откусил. Прожевал, сел за стол и закурил.