o bdf4013bc3250c39 - User

он сейчас и переживал, значит, действительно крепко зацепила его эта

женщина, случайно встреченная им вчера?… позавчера?.. у пивного киоска.

«Зачем тогда надо было про жизнь свою мне рассказывать? – ворошил он в

душе обиду. – Про любовь свою, про отца-алкоголика. Про турецкие связи

свои, будь они неладны!»

«Все, что я забыть не смогла, забыть пора, только почему-то мне хочется

помнить», - так искренне и проникновенно переживала певица, что Добряков

вслед своим чувствам вторил: «Так еще никто не шутил, как я и он…»

- Шутила? – вдруг вымолвил он, скрежеща зубами и плача от обиды. –

Шуточки любите, Зинаида Николаевна?.. – и, рванув дверцу холодильника,

откупорил следующую бутылку и стал пить прямо из горлышко. Пиво на этот

раз показалось горьким и противным, но он знал, что только оно способно

сейчас облегчить его страдания. Утирая кухонным полотенцем слезы и

жалобно поскуливая, он подошел к стене и что есть силы ударил лбом в

оклеенный дешевыми обоями бетон. В голове загудело, тупым спазмом

отозвалась в висках боль, но странным образом это ему помогло: кривясь и

постанывая, он сел за стол и немного отвлекся от переживаний.

202

Успокоился, закурил, вытер остатки слез рукой. Вспомнилась мать и ее слова

выпившему отцу: «Это ведь не ты, Павел, плачешь. Это алкоголь в тебе

плачет».

«И во мне, видать, тоже? - удивился он. – Странная, однако штука –

наследственность. Другие вон, когда нажрутся, мебель крушат или родных

гоняют. А мы с отцом, выходит, плачем…»

Он открыл еще одну поллитру, плеснул в стакан и, прошептав: «Бог тебе

судия, Зинаида Николаевна», - залпом выпил.

После этого была еще одна бутылка, потом еще одна. Прослушанная раз

десять за утро кассета сама докрутилась до конца и остановилась с

негромким резким щелчком. Добряков его уже не слышал, так как мирно

посапывал на толстом кухонном паласе, успев притянуть на себя старый

продырявленный плед, подаренный матерью давным-давно - еще на первую

его свадьбу.

В такие пьяные часы – часы позднего утра – ему всегда спалось хорошо,

спокойно и крепко. Ни один сон не тревожил затуманенные мозги, ни один

шум с улицы не коснулся придавленного тяжелой ладонью уха. Дыхание его

было ровным, он лишь слабо посапывал и причмокивал губами, пустив на

грудь тонкую полоску вязкой слюны. Это его сопение никогда в такие часы

не переходило в тяжелый, изможденный храп, каким всегда отличались

ранние утренние пробуждения, ужасные и мучительные.

Обычно для такого сна – немного освежающего, слегка бодрящего – ему

требовалось часа три. Просыпаясь, он всегда подсознательно чувствовал, что

все, вполне можно остановиться, прекратить пить. Но понимая это умом,

никак не желал сообразовать с этой мыслью свое дальнейшее поведение и

всякий раз малодушно пасовал при виде бутылки пива, а если ее не

оказывалось перед глазами, чувствовал себя неуютно, на душе словно что-то

свербело, ворочалось и требовало успокоения. Успокоение, разумеется, было

203

только одно – в выпивке. И он наспех одевался, выбегал к пивному киоску, и

все повторялось по заведенному.

В это утро ему, однако, не выпало даже и трех положенных часов. Минут

пять он боролся с каким-то грохотом, вклинивающимся в его

пробуждающееся сознание, пытался одолеть помеху и снова уснуть,

натягивал на ухо плед и сквозь сон неловко бормотал пересохшими губами.

Одолеть шум не получилось, и громко выругавшись, Добряков скинул с себя

плед, сел на полу и прислушался.

Колотили во входную дверь квартиры. Стучали, видимо, кулаком и так

сильно, что гудел пол на кухне.

«Это не она», - зачем-то мелькнула мысль. Добряков вскочил и, запинаясь

после сна, проковылял в прихожую. Как раз в это время раздалась очередная

серия ударов, и он раздраженно выматерился в полный голос:

- Мать твою! Хорош долбить-то! Щас открою.

Он повернул вертушку дверного замка, потянул на себя дверь, готовясь

высказать нежданному гостю по полной, но от неожиданности замер с

раскрытым ртом. На пороге стоял Рюмин и широко улыбался гнилозубым

ртом. За его спиной жалась незнакомая Добрякову еще молодая бабенка –

низенькая, невзрачная, тощая, какая-то прозрачно-бестелесная, словно

скрученная из папиросной бумаги. И как папиросная бумага, бабенка гнулась, похрустывала сухими ручонками, казалось, что вот-вот переломится

напополам.

- Чо долбишь-то?! – набросился Добряков на соседа. – Звонка, что ли, нет?

- Да мы уж не надеялись тебя звонком-то поднять, - Рюмин на этот раз не

испугался, продолжая ухмыляться, подмигивая и лукаво кивая на бабенку. –

Вот, в гости к тебе пришла.

204

- Здрасьте, - неловко промямлила та, выглянув из-за плеча Рюмина, и снова

юркнула за его спину.

- В гости просто так не ходят, - уже спокойнее буркнул Добряков.

- Так это поправимо, поправимо, - услужливо закивал головой сосед. – У нее

вот с собой и бутылочка есть!

- Есть, - снова показалась бабенка и потянула что-то из обремкавшейся

сумочки, а потом быстро спрятала обратно. Добряков успел заметить

горлышко прозрачной бутылки и сообразил: «Водка! Уже лучше!»

- Ну, проходите, - он распахнул дверь и отступил на шаг назад.

- Да нет, Егорыч, нет, - отнекивался Рюмин. – Ты уж меня извиняй, я уж не

буду проходить. Это вот она выразила желание с тобой познакомиться… А у

меня… ну, дела, одним словом. Приятного знакомства! – и еще раз лукаво

усмехнулся, подмигнув Добрякову.

- Смотри, как хочешь, - пожал плечами Добряков, пропустил гостью и уже

готов был закрыть дверь, как увидел, что Рюмин молча кивает ему, приглашая

выйти в коридор.

- Подожди, - бросил Добряков бабенке, вышел в холл и слегка притворил

дверь.

- Пару слов наедине, чтоб ты знал, - шептал Рюмин, отводя Добрякова за руку

подальше и бросая осторожные взгляды на дверь. – Она приезжая, живет тут

у каких-то родственников. Разведена. Мы с ней выпили по бутылке пива у

Сашкиного киоска, я ей про тебя рассказал…

- Чего ты рассказал? – насторожился Добряков.

- Да все самое хорошее, не боись, - заискивающе замахал руками Рюмин. –

Сказал, что ты афганский герой, что орден имеешь, что холостой, между

прочим, - он прищурился и осмелился слегка похлопать соседа по плечу. –

205

Она сразу в интерес! Хочу, говорит, с героем познакомиться!.. Так что,

говорю, приятного знакомства! А я побежал. У меня дела, - и, выйдя на

лифтовую площадку, захлопнул за собой дверь холла.

Добряков вернулся к себе и увидел, что гостья уже скинула свою курточку, повесила ее на вешалку, а теперь стоит перед небольшим настенным

зеркалом и расчесывает волосы.

«Как она, однако, сразу», - подумал Добряков, а вслух сказал:

- Ну, проходи на кухню. Извини, в комнате не принимаю, там даже стола нет.

- Ничего, сойдет, я не привередливая, - отмахнулась она и, вытащив из

сумочки бутылку «Столичной», прошла следом за хозяином.

- Наливай пока, - Добряков поставил на стол две стопки. – Я соображу чего-

нибудь закусить.

- Ага, - кивнула она, улыбнувшись, и ее крохотный птичий носик совсем

пропал в ложбинках между щек.

Он открыл холодильник, окинул взглядом скудные припасы, извлек из

морозильной камеры четыре завалявшихся и уже почерневших сосиски,

поставил на плиту воду в маленькой кастрюльке. Помыл два помидора,

обрезав загнившие бока, покрошил в глубокую пластиковую тарелку.

- Масла нет, - пожал плечами, – так что будем так.

- Ничего, ничего, - снова усмехнулась она. – Я же сказала, мы неприхотливые.

- Пока варится, давай за знакомство, - предложил он, поднимая стопку и глядя

ей в глаза.

- Давай, - она поморщилась, поднесла стопку ко рту и выпила медленно,

мелкими глотками.

206

- Фу, - передернулся Добряков. – Как же так можно водку пить. Мурашки по

коже, когда вижу, что так водку пьют.

- А… как… надо? – она открыла рот и замахала перед ним руками.

- Да закуси ты, - надоумил Добряков.

- Да-да, - она ткнула вилкой в помидоры, подцепила кусочек, шустро

закинула в рот. – Как надо-то, спрашиваю, водку пить? – спросила,

прожевывая.

- Да кто его знает, как, - пожал плечами Добряков. – Я вот так пью, например,

- и, запрокинув голову, он вылил содержимое стопки себе в глотку. Шумно

выдохнул, обнюхивая помидор, неторопливо закусил. – Вкуса-то у нее нет

никакого, чего ее смаковать-то?

- Не знаю, - хихикнула она. – Я так привыкла.

- Ну, привыкла, так привыкла. Кому как нравится.

- Вот-вот, верно заметил, кому как нравится.

- Тебе что, больше сказать нечего? – подивился Добряков и закурил. –

Куришь? Бери.

- Отчего же, балуюсь, - она вытащила из пачки сигарету и тоже закурила.