Краткая история всего - Кен Уилбер

В.: Они отрицали искусство и мораль и предпочитали им науку?

К. У.: В каком-то смысле да. Но лучше всего уловить отрицательные грани модерна и парадигмы Просвещения можно, придя к пониманию их положительного вклада. Важно помнить, что каждой стадии развития свойственна «диалектика прогресса»: говоря простым языком, каждая новая ступень развития приносит хорошие и плохие новости. И мы подчёркивали некоторые плохие новости, однако это мало что проясняет, если мы сперва не поймём соответствующие хорошие новости. Поэтому я хотел бы вкратце коснуться хороших новостей модерна, иначе мы окажемся в ловушке простой анти­модернистской риторики, от которой не будет никакой пользы. Хорошие новости: дифференциация Большой тройки

В.: Хорошо, хочу спросить из чистого любопытства: можно ли выразить данные «хорошие новости» и при помощи понятия Большой тройки?

К. У.: Да. Согласно различным теоретикам (от Вебера до Хабермаса), хорошие новости современности, или модерна, состояли в том, что она смогла, впервые в истории, полностью и крупномасштабно дифференцировать Большую тройку. То есть провести различия между искусством, моралью и наукой; или самостью, культурой и природой. Эти сферы, или измерения, более не были слиты друг с другом, более не были синкретически смешаны и спутаны.

Мы, современные люди, настолько привыкли принимать данную дифференциацию за нечто само собой разумеющееся, что, как правило, забываем, что же происходило в предыдущем мифологическом мировоззрении, когда искусство, наука и религиозные нормы морали не различались и были слиты воедино. Не интегрированы, а просто смешаны! В этом-то и состоит огромная разница.

Вот прекрасный пример. Следующая цитата из высоко оценённого и широко признанного «опровержения» открытия Галилеем спутников Юпитера: «Животным в куполе их головы даны семь окон, через которые воздух принимается в сосуд тела, дабы озарять, согревать и питать его. Каковы эти части микрокосма? Две ноздри, два глаза, два уха и рот. Так же и в небесах, как макрокосме, есть две благоприятные звезды, две неблагоприятные, два светила и Меркурий, который переменчив и безразличен. Исходя из этих и множества других подобий, обнаруживаемых в природе, как то семь металлов и тому подобное, перечислять которые было бы утомительно, мы заключаем, что число планет непременно равно семи».

В.: То, что в голове есть семь отверстий, означает, что должно быть семь планет?

К. У.: Да. Иными словами, субъективное пространство и объективное пространство были разграничены настолько плохо, что происходящее в одном из них считалось тем, что должно управлять происходящим в другом. Аналогичным образом, коль скоро субъективное и культурное пространства были всё ещё плохо разграничены, если вы выражали несогласие с догмами Церкви, с культурным фоном, то вы были не просто еретиком, вы были ещё и политическим преступником: Церковь вас могла бы осудить за ересь, а Государство за измену, ведь они ещё не отделились друг от друга.

Иначе говоря, во всех этих случаях измерения «я», «мы» и «оно» ещё чётко не отделились друг от друга. И дело не в том, что они были интегрированы, а в том, что они попросту ещё не были дифференцированы! В этом уточнении заключена огромная разница.

Итак, я понимаю, что есть определённые теоретики «новой парадигмы», которые желают видеть в этой мифической нерасщеплённости что-то вроде холистического рая, но я считаю, что ни одному из них на самом деле не понравилось бы жить в подобной атмосфере. В большинстве их концепций о «новой парадигме» незамедлительно были бы усмотрены признаки как ереси, так и государственной измены, — и для лечения этого недуга имперские культуры мира придумали множество пренеприятных методов. Другими словами, я думаю, что они либо не очень хорошо осведомлены, либо не вполне искренни в своём воспевании мифического мировоззрения про­шлого.

В.: Стало быть, в эпоху Просвещения, или современности, Большая тройка была дифференцирована впервые?

К. У.: Да, в сколь-нибудь крупных масштабах. Три «Критики» Канта являются прекрасным примером этого.

Это было поистине квантовым скачком в возможностях человечества. Именно поэтому данную экстраординарную дифференциацию Большой тройки (разграничение искусства, морали и науки) Вебер и Хабермас назвали заслугой современности, и я всецело с этим согласен. Это была «заслуга», потому что измерения «я», «мы» и «оно» получили возможность заниматься накоплением своих знаний без опасности насильственного вмешательства и даже суровой расправы со стороны других измерений.

Отныне можно было смотреть в телескоп Галилея, и вас бы не сожгли за это на костре. А это уж и вправду хорошие новости!

Дифференциация Большой тройки имела огромное количество благотворных последствий. Вот лишь некоторые из них:

• Разграничение личности («я») и культуры («мы») напрямую способствовало подъёму демократии, позволившей каждой личности обрести право голоса, а не просто быть подавленной доминирующей мифической иерархией Церкви или государства.

• Разграничение разума («я») и природы («оно») способствовало возникновению освободительных движений, включая движение за освобождение женщин и рабов, ведь право биологической силы более не действовало в ноосфере. Подъём либерального феминизма и аболиционизма24 как широкомасштабных и эффективных культурных движений.

• Разграничение культуры («мы») и природы («оно») способствовало подъёму эмпирической науки, медицины, физики, биологии, ведь истина более не подчинялась государственной или церковной мифологии. Подъём экологических наук. И так далее, и тому подобное...

В.: Стало быть, либеральная демократия, феминизм, экологические науки, отмена рабства — всё это порция хороших новостей современности, соотносящихся напрямую с разграничением Большой тройки. А каковы же плохие новости? Плохие новости: диссоциация Большой тройки

К. У.: Мы видели, что один из двадцати принципов гласит о том, что эволюция движется путём дифференциации и интеграции. Хорошие новости современности состояли в том, что она научилась дифференцировать Большую тройку; плохие новости состоят в том, что она всё ещё не научилась их интегрировать.

А посему благо современности стало превращаться в катастрофу модерна: Большая тройка не просто дифференцировалась, она начала диссоциироваться!

И это было очень плохой новостью. Поскольку она оказалась диссоциирована, то есть поскольку Большая тройка не была гармонично сбалансирована и интегрирована, она стала богатой мишенью для разграбления со стороны более агрессивных подходов сферы «оно».

И поэтому ввиду различных причин, которые мы можем обсудить, бурный и взрывной рост в сфере «оно» (необычайные достижения в эмпирических и технических науках) отодвинули на задний план и затмили достижения в сферах «я» и «мы». Наука стала вытеснять сознание, эстетику и мораль.

Величественные и неоспоримые достижения эмпирических наук, начиная с Ренессанса и заканчивая эпохой Просвещения, создавали впечатление, что вся реальность могла быть рассмотрена и описана с позиций «оно»-языка с объективно научной точки зрения. И напротив, если что-то нельзя было изучить и описать объективным и эмпирическим образом, то оно не являлось «по-на­сто­ящему реальным». Большая тройка была сведена к «Большой единице» научного материализма, научных наружностей, объектов и систем.

И поэтому «оно»-подходы стали колонизировать сферы «я» и «мы». Всему знанию требовалось быть «оно»-знанием, а посему вся реальность начала выглядеть как набор «оно», в котором не было места ни субъектам, ни сознанию, ни личности, ни морали, ни добродетелям, ни ценностям, ни внутренним измерениям, ни глубине. Левосторонние измерения «я» и «мы» схлопнулись в правостороннее царство «Большого Оно».

В.: Большая тройка схлопнулась в Большую единицу флатландии?

К. У.: Вот именно. И данный проект поначалу может показаться довольно осмысленным именно по той причине, что каждый холон и вправду имеет объективный, или правосторонний, аспект! Каждый компонент левых квадрантов имеет эмпирические, объективные и правосторонние корреляты (как вы с лёгкостью могли видеть на рис. 5.2). Даже если я и переживаю опыт выхода из тела, его сопровождают какие-то изменения в эмпирическом мозге!

И коль скоро эмпирические и монологические исследования осуществлять безгранично проще, нежели запутанную интерпретацию, межсубъективную герменевтику и эмпатийное взаимопонимание, то поначалу казалось, что есть смысл в том, чтобы ограничить познание эмпирической сферой — правосторонними измерениями. Это вполне понятно и даже по-своему благородно.