Любовник тетушки Маргарет - Мейвис Чик

Видимо, уловив мою менторскую интонацию, он по-школьному поднял руку и мирно спросил:

— Как насчет девятого апреля?

— Что? — не поняла я.

— Девятого апреля. Подходит вам это число в качестве заключительной даты? Разумеется, при условии, что нам не захочется расстаться раньше. — Он окинул меня критическим взглядом. — Но, думаю, этого не произойдет. Если, конечно, у вас нет тайных пороков. Впрочем, не похоже. Вы кажетесь существом сердечным, разумным и привлекательным, к тому же — с собственными убеждениями. — Его взгляд стал еще более критическим. — Вы, случайно, не расистка? Не сторонница смертной казни? Не — упаси Бог! — строгая вегетарианка? — Он расхохотался. — Нет, конечно, нет. Уж последнее точно — нет.

— Откуда вы знаете? Может, и вегетарианка.

— Знаю, потому что вы съели почти все бутерброды с ветчиной.

Я инстинктивно оттолкнула тарелку. На ней сиротливо лежал последний оставшийся бутерброд. Когда живешь одна, невольно становишься эгоисткой.

— Господи! — виновато воскликнула я. — Простите.

Саймон Филлипс встал. На миг мне показалось, что, потрясенный моей неслыханной прожорливостью и жадностью, он решил уйти. Немудрено: что бы подумала я сама, если бы на первом же любовном рандеву купила гору бутербродов, а он съел бы их все, практически ничего мне не оставив? Предполагается, что при знакомстве люди должны проявлять максимум воспитанности. Сжевать же весь его «паек» в ответ на вежливое приглашение угощаться едва ли вежливо.

— Мне действительно очень стыдно, — полушутя призналась я. — Очень, очень. Я больше не буду.

— Надеюсь, — усмехнулся он и, взяв мой стакан, направился к стойке.

Я с облегчением вздохнула, расслабилась, насколько смогла, и вдруг поняла, что так толком и не разглядела его. Думаю, если бы меня попросили очень коротко описать его, то могла бы сказать лишь, что у него дружелюбное выражение лица и с ним легко разговаривать, ну еще что он, слава Богу, не носит блейзеров и мятых фланелевых брюк.

Я уставилась ему в спину. Серый джемпер, хлопчатобумажная рубашка, вельветовые брюки цвета морской волны, парусиновые туфли. Безупречно разумен. Но совершенно чужой. Незнакомое тело, прикрытое одеждой, — ни истинной формы его, ни фактуры я не знаю. Как он пахнет, какие у него привычки, манера жестикулировать, запросы? Меня пробрал холодок. Все это полное безумие. И что мы будем делать дальше? Выйдем на деревенскую улицу, пройдемся, потом углубимся в какой-нибудь лесок и начнем трахаться? Трахаться я в любом случае не хотела. То есть хотела… но не трахаться, а… как бы это поточнее выразиться? Я хотела жаркого секса, но все же слегка приправленного особыми отношениями. Без клятв в вечной любви.

Нет, все это было хуже, чем безумие. Продолжение вдруг показалось мне абсолютно невозможным. Даже опасным. Совершенно очевидно, что передо мной был не распутник. Он явно стремился к нормальному развитию событий: от симпатии к любви, от любви — к вечной любви со всеми ее грустными разочарованиями. Нет, нет и нет! Для меня все это далеко позади. Безнадежно. Все равно ничего не получится. Я приготовилась объявить ему это прямо в лицо, как только он вернется. Барменша, отсчитывая сдачу, сказала, что позовет его, когда сандвичи будут готовы. И вдруг, уже поворачиваясь, чтобы идти назад, и попутно переговариваясь с оранжевой кариатидой, которая плотоядно улыбалась ему, он посмотрел на меня поверх горного кряжа мощной груди и весело подмигнул. После чего, бросив красотке еще что-то на прощание, вернулся и сел за стол. И тут я сказала себе: «К черту сомнения! Он будет моим любовником». Я поклялась, вернувшись домой, жадно припасть к Овидию. Нет лучшего противоядия от романтической любви. У Овидия, как в жизни, все всегда кончается слезами.

— Что она вам сказала?

— Что сандвичи будут готовы через минуту.

— Не барменша, а та — оранжевая ракетоносица.

— Ах эта. Сказала, что у меня симпатичный зад.

— Так и заявила? — Я разрывалась между желанием казаться хладнокровной и уже явно обозначившимся инстинктом собственницы. — А он действительно симпатичный? — Ничего другого я, конечно, не могла придумать.

Он взял оставшийся бутерброд и ухмыльнулся:

— Это уж вам судить…

Я потянулась было к стакану, но отдернула руку. За все то время, что мы с Роджером знали друг друга (в библейском и других смыслах), он ни разу не сказал ничего, что заставило бы меня задрожать от предвкушения удовольствия. Я улыбнулась безо всякого притворства и напомнила себе: с любовником сначала нужно поиграть, не следует сразу выдавать все свои секреты. Я вовсе не хотела, чтобы Саймон Филлипс понял, что поразил мишень в самое яблочко.

Пока он задумчиво жевал бутерброд, я отчаянно пыталась чем-нибудь занять дрожащие руки, но взять стакан не решалась, чтобы ненароком не выронить. Лучше всего было держать руки под столом, потому что в том состоянии, в какое он меня вогнал, я была способна даже начать грызть пустую пластмассовую тарелку. Как мужчинам удается так хорошо скрывать свои эмоции? Вот этот, например: выдал весьма провокационное заявление и сидит как ни в чем не бывало, словно сказал ничего не значащую фразу вроде: «Неплохая погода для мая». Должна ли я затронуть интимную тему прямо здесь и сейчас? Не зная, как вообще положено вести себя в подобных ситуациях, я с безразличной улыбкой, неестественно приклеившейся к губам, спросила:

— А почему именно девятое апреля?

— Потому что в этот день я отправляюсь в Никарагуа, — ответил он и, наклонившись ко мне, добавил: — Но не на отдых. — Его взгляд стал более серьезным. — Еду работать. Буду прилагать свои инженерные умения в каком-нибудь медвежьем углу, из которого, вероятно, никогда не выберусь. — И поднес стакан к губам, глядя на меня поверх него.

— Что ж… — растерянно протянула я, — звучит очень… м-м… увлекательно.

Он снова откинулся на спинку стула, поставил стакан и улыбнулся пенной шапке.

— О да, очень. И к тому же опасно. Я еду туда бескорыстно, добровольно и считаю, что поступаю правильно. Это слово, данное мной тамошним моим знакомым, я не могу его нарушить. Вот почему ваше условие оказалось столь соблазнительным для меня. Я должен буду уехать, что бы ни случилось. Боюсь до чертиков. Не исключено, что я умру там от змеиного укуса. Или от пули какого-нибудь цээрушника. Или просто от болотной лихорадки. — Он нарочито беззаботно развел руками. — Самоубийственная миссия, если хотите.

— Не хочу. — Я подозревала, что меня разыгрывают. — Вы говорите, как герой романа девятнадцатого века. Хаггарда, например.