Три поцелуя (ЛП) - Тейлор Лэйни

— Да будет так, Мазишта. Благодарю.

Она не выказала удивления, только слишком долго смотрела на него.

— Очень хорошо, — сказала она. — Вангав, — позвала она к себе Друджа. — Наециш должен быть твоим гостем.

Вангав не стал обсуждать ее решение, но Исвант не стал молчать:

— Сраешта, — прорычал он, подходя к ней. — Изгнанник должен сидеть в клетке.

— Тэджбел и есть клетка, — ответила она просто, и Михай был вынужден согласиться. Хотя цитадель Королевы и была в отличие от Герезаян, не такой запустелой и пустынной, все же она навевала неприятные ощущения, благодаря скалам‑бивням, черной бездне и чудовищам, которые там прятались. Он видел только их руки то и дело, выныривающие из‑под мостов, но их зловоние распространилось повсюду, и оно отвращало от этого места. Он не знал, что это за существа, но был уверен, что водятся они только здесь. Зная о могуществе Королевы, он решил, что должно быть это она создала их. Но из чего или кого? Что она превратила в этих мерзких стражей Тэджбела? Каких‑то несчастных людей много лет назад? Друджей, разгневавших ее? При этой мысли он содрогнулся.

— Он может сбежать… — заговорил Исвант, но Королева прервала его:

— Не беспокойся. За ним будут следить. Пойдемте со мной, — приказала она, и они последовали за ней по изогнутой лестнице к дверному проему, приютившегося под ее шпилем. Они стояли на пороге, пока она отпирала дверь, и ждали пока она войдет. В комнате было темно, но Михай смог различить блеск серебра и услышать тихий скрежет маленьких петель. Заглянув внутрь, он увидел глаза, десятки и сотни, наблюдающие за ним из тени. На первый взгляд они могли показаться ордой существ, сгорбившихся в темноте, застывшими кошками, готовые вот‑вот прыгнуть на добычу. Но через мгновение он понял, что нет никаких существ — только бестелесные глаза. Так он впервые познакомился с Обителью шпионов.

Королева вывела из темноты ящерицу. Рептилия была в ошейнике, который был прикован к цепи, другой конец цепи Королева обернула вокруг предплечья Михая. Цепь щелкнула, смыкаясь, и она посадила ящерицу ему на плечо. Ящерица уставилась на него единственным золотым глазом. Другой обитал где‑то в стене под серебряным веком.

— Это тебе, — сказала Королева. — Питомец.

— Шпион, — произнес он.

— Да, разумеется. Но относись к нему, как домашнему питомцу. Корми, дай имя, если хочешь, позаботься, чтобы с ним ничего не случилось. Я буду наблюдать, наециш.

Он дал ей имя не сразу, спустя несколько месяцев, когда привязался к ней и перестал замечать пронзительный взгляд ее золотого глаза. Он назвал ее Зараньей. Золотая. Ее вес на плече, даже щелчки языка помогали ему чувствовать себя менее одиноким в суровом аскетизме Тэджбела.

И все же он был одинок. Даже в окружении толпы Друджей он чувствовал, что он и Заранья — единственные живые существа в городе нежити. Хотя не то чтобы единственные, были еще и чудовища, терзаемые ужасным голодом, казались куда живее Друджей, а еще кошки, и, само собой, юноша и девушка. Но видя их Михай только больше впадал в отчаяние.

В течение нескольких недель, последовавших за их первым спариванием, он украдкой наблюдал за ними. Прожив столько времени среди людей, он замечал то, что не видели остальные Друджи, как между юношей и девушкой начало зарождаться чувство. Хотя синие спирали рисовались снова и снова, а Королева и Исвант почти ежедневно повторяли свои шарады, оставалось еще много часов, в течение которых молодые люди оставались одни. И как в этом месте они могли не обратиться друг к другу за утешением?

Однажды, несколько месяцев спустя, Михай увидел их сидящими бок о бок на солнце в самом высоком окне шпиля Королевы, их тонкие ноги свисали над пропастью. Он наблюдал за тем, как их плечи соприкасались, как застенчиво они смотрели друг на друга сквозь ресницы. Как они сцепили мизинцы, когда поднялись на ноги, чтобы вернуться внутрь, как будто они были просто детьми, идущими к автобусной скамейке, а не пленниками в пустыне демонов.

Увидев эти переплетенные мизинцы, он чуть не заплакал. Он вспомнил о Мажарин, той, которой она когда‑то была. Он вспомнил с таким отчаянием, что душа содрогнулась. Он жаждал этого невинного прикосновения. Он был бы рад всего лишь взгляду. С момента их прибытия в Тэджбеле она едва смотрела в его сторону. Ей нужно было управлять крепостью, и она была очень занята своими юными питомцами, но всякий раз, когда Михай оказывался подле нее, она всегда, казалась, смотрела в другую сторону. Он подумал, что в ее холодности чувствовалась некая сверхосторожность, избегая его, она пыталась не выдать того, что творилось у нее внутри, и он хорошо понимал что это.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это был голод. Когда именно голод заставил его отправиться на край света. Королева пыталась скрыть это, но она жаждала познать, что есть человечность, теплота плоти, быстрый бег крови и воспоминания. Погружение в тело ижи выматывало ее, потому после она запиралась у себя в Обители на несколько часов и наблюдала за жизнью, разворачивающейся в далеких землях глазами сотен ее шпионов. И глазами Зарании она следила за Михаем. Он так бы и не узнал, как часто она смотрела на него глазом ящерицы или насколько лживо ее притворное безразличие, если бы не Исвант.

— Я убью его, — услышал он, как охотник сказал Ерезаву. Эти двое были в трех башнях от него, в жилище Накстуру и Михай не мог как следует их расслышать, но он нашептал ветру и тот принес их слова прямо ему в уши.

— Она наблюдает за ним, — ответил Ерезав. — Она узнает.

— Не может же она вечно за ним следить, — сплюнул Исвант. Затем внезапно пришел в ярость и зарычал: — Да и что она увидит? Наециш вызывает в ней такой же интерес как люди. Заперлась со своим зеркалом! Что там можно разглядеть, кроме изгнанника, которого следует скормить чудовищам?!

— Или превратить в чудовище, — добавил Ерезав.

Ивант издал ужасающий звук, напоминающий смех. Друджи не часто смеялись; им было неведомо, что такое шутка и, в принципе, чувство юмора. Да и это была не шутка, а излияние ярости, жаждущей отмщения, вылившейся в ужасное подобие смеха.

— Именно, — ответил он. — Но только Мазишта обладает подобной силой, и пока она будет им очарована не сделает этого.

— Но она пока так и будет им очарована, — заметил Ерезав.

— Согласен. Но я не хочу пускать все на самотек. Я прикончу его, когда его не будет в поле ее зрения…

— Но она не спускает с него глаз.

— Не всегда. Только не в полнолуние.

Королева заправляла празднеством по случаю полнолуния, стоя на платформе над шпилем своей башни. Она стояла с запрокинутой головой, и белый свет заливал ее, заряжая силой. Михай вспомнил, как она впервые испила лунный свет, давным‑давно. Он был рядом с ней и видел, как она зажглась изнутри. Это было началом всего. Если бы они только знали цену той силы.

Ерезав сказал Исванту:

— Она заметит если ты не обернешься.

— Не заметит, — с горечью сказал он. — Она вообще меня не замечает.

И потому Михай позаботился о том, чтобы Исвант не смог преподнести ему сюрприз ни в какое роде, а к его существованию в Тэджбеле был добавлен еще один уровень отчаяния.

«Она так и будет им очарована», — сказал Ерезав.

Но Михай мог бы с ним поспорить. Он знал, что не может оставаться здесь; если бы он остался, то для него все кончилось бы плохо. Не мог он и убежать; в мире не было места, где он мог бы спрятаться, если бы Королева решила преследовать его… Да он и не хотел никуда бежать. Даже в ее бездушии, лицо этой женщины было подобно проводнику к его самым старым воспоминаниям: ее коже, теплой, соприкасающейся с его кожей. Ее живот, такой прекрасный, вынашивающий дитя. Их темноокие дочери, к которым было так приятно прикасаться как к бархату.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Воспоминания погрузили его в лимбо.

Пока ижа Королевы не забеременела, Михай не признавался себе, что у него давно созрел план где‑то на задворках сознания — в жизни, которая росла в той рыжеволосой девушке, подобно жемчужине, заключенной в раковину. Тринадцать раз он погружал свой анимус в темноту несформированной души и сливался с ней. Когда он смотрел на плавную линию растущего живота девушки, он думал совсем о другом амнимусе. О том, что принадлежал Королеве.