Днем с огнем (СИ) - Вран Карина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре шуметь пришлось уже по делу: меня прицельно атаковала туча мошкары, и я отломил от какого-то деревца ветку с листьями, чтобы отмахиваться. Начал понимать, за что деревенские ценят и любят ласточек: те ловят на лету насекомышей, и мелкие кровопийцы меньше досаждают людям и домашним животным.
К мошке вскоре присоединились комары. Гудящие, крупные, голодные. Никаких средств защиты у меня с собой не было — не предусмотрел. Только и оставалось, что обмахиваться. Минус себе за забывчивость, а плату брали с меня моей же кровушкой особо рьяные насекомые.
Кроме меня и комарья, шумел еще и ветер. В лесу он был не так ощутим, зато поскрипывал затрухлявевшими стволами и листвою шелестел только так. Птицы, наоборот, притихли.
Я шел по тропке, лупил по плечам и спине своей веточкой. И вспоминал — просто, чтобы отвлечься — ночную беседу с Кошаром. После его сна и нашего совместного ночного перекуса я спросил его, почему мне с усилием даются малые лепестки пламени, а он может чуть ли не воздух воспламенять. Хотя я, по его же, Кошара, заверениям, должен повелевать любым огнем, во всех его проявлениях.
— Наклони головушку, — вкрадчиво сказал в ответ манул; когда я это пожелание исполнил, кошачья лапа постучала мне по лбу. — В этом дело. Разум в путах. Силушку вбухивать — тщета, ежели разума нету.
— Так красиво по моим умственным способностям давно никто не проходился, — хмыкнул я с легкой обидцей. — А как же: сила есть — ума не надо?
— Ты слишком людь, Андрей, — вздохнул овинник. — Мера на все — вбитая, как у всякого человека. Ты делаешь шаги в мир Ночи, но только ногами. И то, словно тать. Голова твоя в мире людском. Как сбросишь путы, как осознаешь но́чное бытие — все сменится. Тогда ты пойдешь не как тать, а как сильник, и потуги мои с шерстинами померкнут на фоне великого твоего жара.
— Неужели нельзя слова попроще подбирать? — я потер виски: перенервничал, голова разболелась. — Молоко прокиснет, если ты вдруг станешь выражаться понятным мне языком?
— Привыкай верить в себя, — махнул лапой Кошар. — Сходу пламень до небес вызывать не стоит, но научиться принимать суть свою ты должен. Для того мы и здесь — учить тебя скидывать путы.
— Инакомыслию? — ввернул и я занятное словцо.
— Познаванию.
Мы еще немного поперекидывались словами прежде, чем я отправился на боковую.
"Принимать суть", — хлопнув себе по лбу измочаленным листом, подумал я. — "Сейчас кому-то мы поджарим хоботки".
Остановившись на мшистом камушке, я позвал живой огонь. Сразу прошел зуд с прокушенных участков кожи, а гудящее облако отшатнулось в сторону. Я вздохнул с облегчением.
— Не во вред тебе и лесу огонь мой, — сказал вслух.
На пеньке за опушкой я успел оставить ароматный кругляш, сказать слова приветственные и даже отвесить поклон. Но вежливости много не бывает, особенно после проявления чуждого лесу огня.
— Гух-гу-ук, — не менее вежливо ответил мне лес.
Ноги мои как приросли к камню, на ярком мху которого после моего эксперимента образовалась пара черных пятен. До носа как раз дошел нехороший запах, надеюсь, что от погоревшего мха.
Возможно, за елками, осинками и лещинками голос подавал крошка енот. Или другая безобидная живность. Но, зная мое "везение" в последнее время…
— Я сейчас ускорюсь и покину этот чудесный лесок, — сообщил вслух свои намерения, по-прежнему надеясь на расход в разные стороны с диким зверем. — Не буду злоупотреблять гостеприимством.
Заросли снова гукнули. Кажется, подальше. Я постоял еще немножко, чтобы не показывать спину неизвестному лесному обитателю. А после стал быстро-быстро перебирать ногами, топая по тропе и не отвлекаясь на пустяки вроде вернувшейся к прерванной трапезе тучи кровососов.
— Куда идем мы с пятачком, большой-большой секрет, — напевал без особой бодрости в голосе я, ожидая выйти уже к ориентиру — ручейку, обещанному Кириллом.
Ручья не было. Гуки за спиной то пропадали, то появлялись. На всякое похрустывание и поскрипывание я чуток прибавлял громкости к пению.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Когда от меня отстали насекомые, я и не заметил. Не обратил внимания и на то, как сменились деревья: я смотрел под ноги и прямо перед собой. Не хотелось поскользнуться на склизкой ветке или попасть ногой в яму. Я понял, что что-то не так, когда резко ухудшилась видимость.
"Ветер нагнал туч", — подумал я и поднял голову, чтоб осмотреться.
Поднял — и обомлел. Над головой сплетались голые черные корявые ветви, оставляя крохотные узорные оконца в тускло-серое небо. Грабы, дубы? Без понятия, но деревья были огромные, ветвистые. Мертвые.
Куда делась зеленая опушка с гудящей мошкарой? Когда травка и мох сменились сухой безжизненной землей, больше похожей на пепел, чем на почву?
Я принялся соображать: что же было сделано не так? Неправильный пенек для подношения? Приветствие было недостаточно учтивое? Живой огонь, вызванный в ответ на комариные атаки?
— Гу-у-гу-у-гу, — как-то очень обыденно прозвучало совсем близко. — Хры-у.
Я осторожно повернул корпус. Что же, хоть в этом не произошло осечки: обещали возможность встречи с кабаном? Пожалуйста: получите, распишитесь. Черно-бурая живая горка с длиннющей щетиной, длинное рыло с черным подвижным пятаком, острые клыки.
— Если встретится тебе все же кабан одинец, не беги от него, — процитировал я давешние слова Кошара и добавил свой к ним комментарий. — Помрешь уставшим.
— Уху, — согласился мордатый хрюндель, поскреб по земле копытом и ринулся на меня.
Когда кабаньи копыта оторвались от земли, между нами было метров пять. На глаз. Неповоротливая с виду туша набирала скорость, как гоночный болид. Счет шел на секунды, а я стоял китайским болванчиком и тупил. Деревья? Взобраться? Мне примерещилось, что стволы темной пущи расступились, отодвинулись подальше от меня.
"Привыкай верить в себя", — успело мелькнуть в сознании за миг до столкновения. — "Струны-ступени, спуск-подъем…"
Задумка не успевала оформиться, пыхтящая гора поспевала быстрее мысли.
"Для того мы и здесь — учить тебя", — я прыгнул в сторону и вверх, силясь воплотить в воздухе огненную черту, вроде тех струн от Кошара. И линию огня по земле — звери должны бояться пламени.
Видимо, не только тело хотело жить и здравствовать. Дар пламенный послушно откликнулся на мой зов. Я подтянулся, взобрался на свое мерно гудящее творение, и только потом позволил себе поискать взглядом противника. Дикий свин не попер сквозь огонь, он ухитрился свернуть, пробежать мимо пламенной преграды. Вот и верь тем, кто утверждает, что разогнавшийся кабан мчит строго по прямой и, если отскочить с его пути, пронесется мимо жертвы…
— Пошел прочь! — прикрикнул я. — А не то запеку кабанину.
Черта на земле, повинуясь моему желанию, полыхнула сильней, поднялась на метр, расширилась. Моя "встроенная паранормальщина" рвалась на волю, предвкушая… Что?
Я резко разорвал связь с огнем, спрыгнул на землю. Испуганный зверь бежал прочь, признав поражение.
"Лихо будет, ежели возобладает огонь над тобой", — нет, нам такой вариации будущего от Кошара не нужно совсем.
— Учиться, значит, — я присел на корточки, прислонившись рюкзаком с продуктами (хорошо, додумался рюкзак взять, не пакет или сумку) к коряге. — Как завещал дедушка Кошар.
Навалилась слабость. И апатия. И ноги заныли, что столько прошагал, и все не по ровненькому асфальту. И пить захотелось, а питья, как на зло, я и не купил.
Тут меня в спину толкнуло что-то. Я наскреб силенок, чтобы обернуться — слабость, как перина с пухом, затягивала все сильнее. Случись вернуться хрюнделю, толчком безобидным дело бы не обошлось, значит, жилы рвать на последнем издыхании нужды не имелось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Ничего за спиной не было. Коряга черная да черные стволы.
— Показалось? — вопрос самому себе.
Я поскреб затылок и принялся поднимать свою тушку с земли. Ослабшие, обмякшие конечности слушаться не спешили. Им бы так и сиделось, а лучше — лежалось бы — эдакой киселеобразной массой.