Эверест-82 - Юрий Рост

Промахнув без остановки в промежуточном лагере тысячу двести метров по высоте, четверка останавливается на ночлег в первом лагере. И у этой команды главная радость-голоса из дома. Это было большое, замечательное событие-услышать друзей, близких и особенно детей. Там, внизу, в базовом лагере и Тхъянгбоге, получив кассеты на руки, альпинисты групп Ильинского и Хомутова ходили друг к другу хвастаться и радоваться; здесь, на Горе, слушали и вспоминали. «Около двух часов, — пишет в дневнике Иванов, — слушали мы в первом лагере звуковые письма родных, друзей, знакомых, переживающих за нас там, в Москве, Свердловске, Харькове и других городах страны. Отлично понимаем, что за нами пристально следят миллионы людей, и не только дома. Одни желают успеха, а другие жаждут провала. Но те люди, голоса которых мы сейчас слышим, и днем и ночью мысленно с нами. И неизвестно, кому из нас проще. Мы решаем свои задачи и о себе знаем все, а у них сплошная неизвестность. Те скупые сведения, что до них доходят, конечно же, заставляют многое додумывать, о многом догадываться, а воображение всегда достраивает ситуации сложные и неприятные…»

День 30 апреля был холодным и неуютным. Мысловскому, Балыбердину и Навангу предстояло пройти по самому сложному из участков проложенного пути. Именно между лагерями III и IV были вертикальные стены, о которых альпинисты думали с тревогой. Рюкзаки были невероятно тяжелы. Когда Балыбердин сказал Тамму, что, по их подсчетам, они с Эдиком понесут килограммов по двадцать пять, в базовом лагере забеспокоились. Слишком много взвалили на себя мужики, слишком велик груз. Балыбердин, кроме того, взял кинокамеру «Красногорск», которую в третий лагерь принес Шопин. Эта камера якобы могла выдержать очень низкую температуру, и предполагалось, что восходители возьмут ее с собой на вершину.

Пока Мысловский собирается (он несколько вяловато начинал день, и приходилось его поторапливать), я расскажу немного о киногруппе, раз мы вспомнили о камере. Мне представляется, что оснащение аппаратурой альпинистов было не очень продумано. По-моему, каждая группа восходителей должна была иметь свою простую восьмимиллиметровую камеру с широкоугольным объективом. Зарядка камер должна быть кассетной, чтобы не мучиться на морозе. И всех альпинистов надо было обучить пользоваться аппаратурой. Тогда бы мы имели хоть несколько кадров восхождения.

Фотооснащение было простым и надежным. Легкая, неприхотливая «Смена» оказалась хорошим помощником — почти все высотные съемки в этой книге сделаны ею.

Организаторы несколько недооценили значение киносъемки для последующей жизни. Надо было сделать все, чтобы «остальной мир» переживал их восхождение, мог стать соучастником, пусть хотя бы в кинозале. Для того чтобы событие было понято и принято людьми в нем не участвующими, надо, чтобы люди знали о нем (как минимум).

Но у Тамма, да и у самих альпинистов ни к режиссеру, ни к оператору не было творческого доверия, видимо потому, что участники экспедиции не могли понять, что именно снимают Венделовский с Коваленко (а киношники и сами не знали). А раз характер фильма был непонятен, то некоторые съемки стали восприниматься настороженно. Драматические ситуации казались опасными для съемок, а они-то, собственно, впоследствии и были тем, увы, немногим в фильме, что давало представление о работе на Горе. Кто видел картину, помнит кадр, как Туркевич с Бершовым ведут Онищенко по ледопаду. Оператор Коваленко услышал о себе много интересного во время съемки, Бершов даже кулак ему показал. Зачем, мол, снимаешь!

В нас почему-то живет уверенность, что кинодокументалисты, фоторепортеры, журналисты — это люди, которые в процессе событий путаются под ногами, мешают, отвлекают от дела. Занятия их кажутся несерьезными, а просьбы чрезмерными. Процесс сбора материала вместо радостного или делового содействия превращается часто в борьбу. Одни скрывают детали, другие их добывают, а не найдя — порой фальсифицируют. Почему альпинисты не хотели, чтобы кино и телевидение снимали все в экспедиции? Потому, что они не знали ее задач, и потому, что реальные трудности участников экспедиции не казались киногеничными, а определить ценность событий для пленки они, конечно, как непрофессионалы, не могли.

У Венделовского не хватило аргументов убедить Тамма и альпинистов (хотя это было возможно), вызвать у них доверие и уважение к киноработе, сделать их союзниками, соавторами в полном смысле этого слова. Жаль! Мог бы получиться замечательный, достойный события фильм.

А пока Балыбердин, Наванг и Мысловский вышли из лагеря III. Они все выбрались поздно, верно, только в двенадцатом часу. И все очень сильно загруженные.

Балыбердин, поднявшись метров на сто пятьдесят и выйдя на гребень, занялся съемкой. Скоро он увидел Наванга внизу под собой. Наванг, однако, не двигался дальше. Когда Мысловский дошел до него, то узнал, что Наванг не может идти дальше — жалуется на глаза, которые заболели (он обжег их на солнце в прошлом выходе), к тому же ему было очень тяжело идти вверх. Немного не дойдя до высоты 8000, сильнейший из высотных носильщиков, работавших с нашей экспедицией, Наванг повернул вниз, оставив груз.

Теперь путь к четвертому лагерю продолжали двое — Балыбердин и Мысловский, догрузивший свой рюкзак кислородом, который нес Наванг. Со своим неподъемным грузом они шли невероятно медленно. К шестнадцати часам пройдя всего половину пути от лагеря III до лагеря IV, Балыбердин, шедший впереди веревки на две, предложил Мысловскому, когда они вышли на участок, где скалы не перекрывали видимость, оставить часть груза, иначе им предстояло бы идти к лагерю 8250 ночью. Светлого времени оставалось часа три. Выложив из рюкзаков по три кислородных баллона, они двинулись дальше.

Группа Иванова к этому времени поднялась в лагерь III и, приводя в порядок палатки, готовила ужин и отдыхала.

В базовом лагере Тамму и Овчинникову было ясно, что двойка движется медленно и самый сложный участок Балыбердину с Мысловским предстоит преодолевать в темноте, потому что, выйдя в восемнадцать часов на связь, Балыбердин сообщил, что он на одиннадцатой веревке (из двадцати), а Мысловский на девятой… Оставались еще час света и короткие сумерки.

В двадцать часов двойка не вышла на связь. Сверху мимо лагеря III летели камни. Четверка Иванова определила по этому, что с ребятами все в порядке и что они продолжают работу. В двадцать два часа, не дождавшись вестей, о приходе двойки на место четвертого лагеря, Иванов, Ефимов, Бершов и Туркевич легли спать.

Балыбердин подошел к палатке четвертого лагеря в полной темноте и вдруг совсем рядом услышал голос Эдика. Мысловский, правильно рассчитав силы, понял, что с рюкзаком ему ползти вверх очень долго. Оставив рюкзак веревок за пять до лагеря, он налегке пошел вслед за Балыбердиным. Не оставь он ношу, ему пришлось бы преодолевать самый сложный участок маршрута по вертикальным заснеженным стенам добрую половину ночи.