Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– Что случилось?

– Успокойтесь, ничего серьезного. Но я бы хотела попросить вас сказать генералу Тьебо, что мне хотелось бы поговорить с ним с глазу на глаз. Где и когда, пусть он скажет.

Разговор состоялся час спустя в саду особняка, предоставленного в распоряжение губернатора Парижа. А самого губернатора, по-прежнему крепко спящего, перенесли в его спальню.

Лаура знала, что может положиться на генерала Тьебо, надежного друга, любезного и доброго человека. Благодаря своему спокойствию он порой гасил вспышки своего начальника, к которому питал искреннюю привязанность. Лаура любила его и считала чем-то вроде члена семьи. Озадаченное лицо молодой женщины встревожило генерала.

– Что-то не так? – спросил он, усаживаясь с ней рядом на скамейку.

– Думаю, для вас это не секрет. Что-то не так с Жюно, и вы знаете об этом лучше меня.

Она замолчала, словно все еще не решалась задать главный вопрос, и он терпеливо ждал, не торопя ее. Наконец она заговорила:

– Я обращаюсь к вашим дружеским чувствам, Тьебо! Скажите мне правду. Что на самом деле произошло в Вимейро? Можно ли было взять этот город?

– Да, можно. И если вы хотите знать правду, ему не нужно было давать сражение у Вимейро вообще.

– То есть как это?

– Сейчас объясню. Жюно великолепный солдат, чья отвага справедливо известна повсюду, но он не силен в стратегии сражения. Мы не приняли во внимание редут Сетубаль, где могли поджидать и где поджидали нас англичане. Я знаю, вы будете упрекать меня и будете совершенно правы: я должен был воздействовать на него, проявить большую энергию, помочь принять меры вовремя… Но как бы ни были велики дружба и взаимное уважение, нелегко заставить другого человека принять решение, а уж тем более отказаться от уже принятого. Мы бы одобрили любое, но господин герцог так ничего и не решил. И я должен прибавить, что…

– Вы называете Александра господин герцог? После стольких боевых походов?

– Он настаивает. Почему не доставить ему удовольствие? Герцог стал очень чувствителен. Он не терпит советов, особенно от нетитулованных. Мне бы надо было подвести его к мысли, что это его собственные идеи, а не мои, иначе он просто возмущается…

– Так. Это я поняла. И что же случилось под Вимейро?

– Как объяснишь необъяснимое? Несмотря на то что нас было меньше, чем противника, мы могли бы выиграть это сражение! Вы не представляете себе, госпожа гер…

– Нет, нет, только не со мной. Мы с вами такие давние друзья…

– Я не забыл этого… Но только не в его присутствии… Вы представить себе не можете, как он был великолепен в начале битвы, когда с безумной храбростью повел в бой солдат и офицеров! И внезапно стал отдавать немыслимые приказы. Они погрузили нас в ступор, а потом вызвали панику… И все было кончено. Но…

– Продолжайте, прошу вас! Ради нашей старинной дружбы!

– Видите ли, можно было бы ждать, что он будет подавлен, глядя на такое множество погибших. Но нет! Он выехал в открытой карете вместе с мадам Фуа, и они, улыбаясь, проехали по полю битвы, приветствуя направо и налево раненых офицеров и солдат. Можете себе представить, что чувствовали эти люди. Никто ничего не понял. Кто знает, может, это было под воздействием вина? Он слишком много выпил за завтраком?

– Вино за завтраком? Обычно он пил кофе!

– Он пьет то и другое.

– А в промежутках?

– Я не всегда стою у него за спиной, – улыбнулся Тьебо. – Прибавлю, что в Синтре он принимал военные почести и вел себя с невероятной властностью. Думаю, что англичане до сих пор не опомнились, – добавил он со смехом. – А затем так ловко повел дело с Артуром Уэлсли, что тот даже получил порицание от Адмиралтейства.

– Невероятно! Император должен был разрешить ему приехать в Париж и объясниться, а не посылать меня в качестве лечебного снадобья! Жюно мне нисколько не благодарен. Я даже не уверена, рад ли он видеть меня!

– На этот счет могу вас успокоить, – галантно отвечал Тьебо. – Он ждал вас с нетерпением.

– Все это страшно несправедливо по отношению к его боевым товарищам. Я вас еще не спросила, как себя чувствует баронесса?

– Спасибо, Зозот в добром здравии. Я посылаю ей песенки, которые пишу ей для гитары. Она, как вы знаете, не любительница придворной жизни, так что музыки и забот о цветах в саду ей вполне довольно для счастья.

– Завидую вашему счастливому покою. Вы созданы друг для друга. Я вышла замуж за Бурю, и мне приходится приспосабливаться.

Жюно покинул Ла-Рошель в ноябре, отчасти разочарованный, отчасти довольный. Разочарованный тем, что ему не позволили хоть на день приехать в Париж. Довольный тем, что его кумир доверил ему важное подразделение, которое должно взять Сарагосу, запирающую дорогу на Мадрид. Жозеф Бонапарт должен был вновь туда вернуться, занять испанский трон и покончить раз и навсегда с проблемами неудобного полуострова. А потом вновь идти на Лиссабон, где, вполне возможно, коронуют герцога д’Абрантеса…

Лаура приехала в Париж вместе с Фиссоном и де Нарбонном и узнала, что австрийского посланника там нет. На этот раз поговаривали о новой войне с Австрией. Меттерниху пришлось уехать в Вену. Он уезжал в прескверном расположении духа и оставил Лауре длинное письмо, уверяя в своем скором возвращении и жажде ее видеть.

«Все женщины меркнут и кажутся глупыми по сравнению с вами. Я только и думаю, как бы вернуться в наш благословенный грот!..»

Ох уж этот благословенный грот! Лаура думала о нем, пожалуй, даже слишком часто, спрашивая себя, не будет ли слишком большой дерзостью продолжать и дальше их нежный роман. Во время ее пребывания в Ла-Рошели Жюно в разговорах допускал туманные намеки, позволяя предполагать, что он знает несколько больше желательного относительно верности своей супруги. Такое случалось в особенности ночью, в минуты их близости, которую грубость Жюно превращала в кошмар.

Графиня Эга, которая вызывала сочувствие, а не осуждение, постаралась завязать с Лаурой тесную дружбу, тогда как мадам Фуа вела себя с обескураживающим бесстыдством, пила наравне с Жюно и обменивалась с ним вульгарными намеками, не оставляющими сомнений относительно связывающих их отношений.

Так что герцогиня с живейшим удовольствием попрощалась с башнями Ла-Рошели, скрывшимися за пеленой ноябрьского дождя, наслаждаясь отныне спокойными ночами.

Оставался Меттерних. Лаура не могла понять, нужен ли он ей на самом деле. Но не сомневалась, что грот без него теряет всю свою прелесть. И она заперла до новых светлых дней свой дом в Нейи и переселилась со всем своим маленьким семейством в особняк на Шан-Зэлизэ.

Император принял Лауру вскоре после ее возвращения и сообщил, что зима в Париже обещает быть необыкновенно праздничной и веселой. Жюно по-прежнему оставался губернатором Парижа, так что его блистательная супруга обязана была принимать участие во всех зимних радостях столицы. Любой ценой нужно было поддержать моральный дух парижан, поскольку император собирался лично отправиться в Испанию, чтобы навести там порядок, который другие медлили навести. Воля Наполеона была непререкаема: Жозеф должен был вернуться в Мадрид, сколько бы ни сопротивлялся – король Испании должен находиться в Испании.

Полина, как только у нее появилась свободная минутка, прилетела к подруге поболтать по душам. Она считала, что брат берет на себя слишком много.

– У Напо просто мания сгонять королей с их тронов и сажать на них членов своей семьи. И что получается? Одним эти троны очень нравятся, и они вцепляются в них клещами, другие знать их не хотят и творят бог весть что! Жозеф был так счастлив, путешествуя между Неаполем и своим обожаемым Морфонтеном!

– Пусть так, но Неаполь понравился и Каролине тоже.

– Думаешь, Мадрид ее напугает? Святая простота! Да Каролина спит и видит себя королевой Испании! И вовсе не для того, чтобы стать покорной союзницей Франции!

– Ты так думаешь? А почему?

– Из-за престижа и накопленного за века американского золота! Скажи лучше, как ты? Есть новости от Меттерниха?

– Да. Он пишет мне милые письма, и я не могу не признаться, что мне его не хватает. Но меня пугает Жюно, боюсь, как бы он не покончил жизнь самоубийством. Я прочитаю тебе, что он мне пишет.

«Как рассказать о Сарагосе тому, кто читает письмо в Париже? Я бы сказал, что этот город одержим дьяволом! Все его население против нас. Монастыри, окружающие его, превращены в крепости и ощетинились пушками. В каждом доме есть хотя бы по одному ружью, все улицы забаррикадированы. Горожане уже наладили производство пороха, пуль и пушечных ядер, и у них огромные запасы боеприпасов. Друг принца Астурийского, граф Палафокс, который присутствовал при отречении в Байонне, руководит обороной этого дьявольского города… Крестьяне просто ужасны! Они вошли в город с женами, детьми и скотиной, их укрыли с условием защищаться до последней капли крови. Они живут вместе с животными в невероятной грязи. Разумеется, появились болезни. Люди мрут как мухи. Живые их не хоронят. Им некогда, они стреляют в нас…»