Кто я? - Лора Кейли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему он поступил с ней так, почему избил ее в мотеле и как приволок в то логово? Он боялся суда. Да, он испугался. В пьяном бреду принял ее за другого и чуть не убил, а после… Что было после? Как он притащил ее туда? Что это за место и неужели он удерживал ее там насильно? И эта ярость, он не мог с собой совладать. Сейчас бы он и не посмотрел на ту девушку, без водки он бы на нее не залез. Но тогда желание и похоть творили с ним что-то ужасное. Он хотел убить ее, точно хотел. Макс вспомнил Марию, с ней все было по-другому, и она была другой.
Ему вдруг представилось, что он проживет здесь долгие годы, что Мария еще больше состарится, а он еще больше будет ее любить. Он не спрашивал, сколько ей. Наверное, около сорока. Ну и что. Разве это проблема? Она свободная и красивая – вся, до кончиков пальцев. Ему бы только раздобыть гитару, и он был бы счастлив.
К черту правительство, к черту те правила. Он будет изгоем, он будет на острове сортировать мусор, сжигать его в топках, купаться в море и спать с Марией.
Они не мужчины…
Он вспомнил слова Марии и съежился.
Не мужчины…
Если его найдут… Надо бежать! Но куда? В пески, в котлованы?
Стало как-то непривычно холодно, он взял одеяло и закутался. Его прошибал озноб или страх.
Нас забросили сюда, как скот…
И он тоже скот. Чем он лучше скота? Он сбежал из загона, и его еще не заклеймили.
Но его найдут, точно найдут…
– Никто тебя здесь не найдет, не переживай.
Он обернулся. Мария стояла в дверях с тазиком для белья.
– Откуда ты, как ты…
– Да тут страхом за версту пахнет. Не бойся, – она поставила тазик на пол и подсела, – с мужиками я поговорю. Никто о тебе не обмолвится, да и к нам никто не заходит. А лишние руки здесь всегда нужны.
Он оглядел проржавевшие стены бытовки.
– Если мне можно перекантоваться…
Мария изменилась в лице, но не подала виду, она скривила натужную улыбку и погладила его по плечу.
– Ты оделся уже, милый?
«Милый», – повторил про он себя.
– Пойдем, нужно вытащить сети.
– Сети?
– А что ты думал? Рыба нам с небес падает? – улыбнулась она.
– Нет, я думал, завозят.
– Никто ничего не завозит, за продуктами мы сами ездим. Да есть небольшая теплица.
Макс вздохнул.
Лишь бы не тюрьма…
Она потянулась к нему, он ответил на поцелуй. Ее теплое тело было мягким, упругим, а руки такими крепкими. Макс опять забыл обо всем на какие-то десять минут.
Она встала с кровати, собрала волосы в большую копну и одернула платье.
– А за что вы все здесь? – спросил он.
– За преступления, – сказала она, и легко так сказала, как будто это было чем-то обыденным и нормальным.
– За что?
Она не услышала или сделала вид.
– Я постирала твои вещи.
– Да можно было и выкинуть.
Она пожала плечами, видно, хотела услышать другое.
– Спасибо, Мария.
Она кинулась к нему в колени и разрыдалась.
Макс хотел приподнять ее, но не смог, она целовала его ноги, руки, весь он был в ее слезах.
– Ну, перестань, перестань, не надо.
– Я так давно, так давно не… Прости меня, – выдохнула она, – не хотела тебя напугать.
– Ты и не напугала. – Он обхватил ее щеки руками и посмотрел ей в лицо. Первые признаки увядающей молодости уже виднелись на нем. Беглые морщинки переходили от глаз к переносице, от щек к глазам. Но все ему в ней нравилось, вся она, до белесых паутинок в жгуче-угольных волосах.
– Ты думаешь, я стара для тебя? Да? – как-то стыдливо улыбнулась она.
– Нет-нет, я так не думаю. – Он посмотрел на нее еще пристальнее. – Мария, мне нужно знать правду, я ничего больше не хочу, только правду, какая бы она ни была. Кто здесь, что это за место? За какие преступления вас сюда загнали? И что вообще происходит?
Мария вытерла слезы подолом платья и посмотрела в окно, одним ударом прихлопнула муху, стряхнула ее на пол и начала подметать. Когда в жилище было убрано, она взглянула на Макса и сказала, не пошевелив ни единым мускулом:
– За убийство, как и тебя.
Через секунду лицо ее уже просветлело, она улыбнулась желтоватыми ровными зубами, взяла ведро и пошла к двери.
– Ты идешь? – обернулась она. – Или мне самой с сетью возиться?
Макс приподнялся, вдел ноги в новые тапки.
– Я тебе по размеру нашла.
Натянул футболку.
– Как же тебе идет.
И вышел следом за ней.
С сетью возились не больше часа. Мария ловкая, движения уверенные. Макс пару раз порезался леской, но достал-таки тройку рыбех. Приготовили их на песке. Макс вырыл небольшую яму, заложил в нее хворост и подвесил котел.
Запах рыбного бульона возбудил все пазухи, они сидели по щиколотки в песке и хлебали горячий суп. Мария улыбалась как ни в чем не бывало, причавкивая, закусывая постной булкой.
Максу и кусок в горло не лез, он то и дело покашливал, непроизвольно давясь.
– Не нравится? – спросила Мария.
– Нравится, – только ответил он.
Разговор дальше не шел, да и как он мог идти, если главное, о чем он хотел спросить, никак не сходило с его губ.
– Да говори уже, – не выдержала она.
– Что говорить?
– А нечего?
Макс доел свою рыбу, тщательно и долго дожевывая каждый кусок, сполоснул тарелку и встал напротив.
– Я никого не убивал, Мария.
– Ты просто забыл, – щурясь, сказала она. – Это нормально, все вспоминают со временем.
Он сел рядом и сжал ее запястья.
– Ты не понимаешь, я никого не убивал.
– Пусть так, – улыбнулась она, даже не пытаясь освободиться. Ему казалось, ей это нравится. – Пусть так, но только не ной, когда вспомнишь.
– Мне нечего вспоминать! Нечего!
– Совсем?
Она смотрела на него, не моргая. Макс разжал руки и упал на песок. Он помнил, он не мог такое забыть. Ярость, жажду насилия, крики.
– Я не знаю, – простонал он.
– Все нормально. – Она всадила пальцы в его песочные волосы и пару раз расчесала их. – Здесь все такие. Других не держат.
– Как же вы живете с этим? – повернулся он.
– А как живем? Нормально. Не решетка, не тюрьма. Вон тебе солнце, вон небо, рыбы ешь сколько влезет. Разве оно плохо?
– Кого ты убила? – еле выговорил он.
– Грабителя.
– Грабителя? Но это же самозащита.
– Я думала, он грабитель, а это оказался посыльный. Представляешь? – засмеялась она. – Вот не повезло.
Ее смех был волнистым, как море, такой заливистый и заразительный, Макс и сам чуть не начал смеяться, но потом испугался и стих.
28 глава
Адвокат быстрым шагом ходил от одной стены к другой, его стертые посеревшие ботинки с потрескавшейся в разных местах подошвой ступали на бетонный пол с характерным скрипучим скрежетом. Каждый его шаг эхом разлетался по камере, отбивался от стен, застревая в голове. Рукава его пиджака блестели