Холодная нефть с горячим запахом крови - Владимир Контровский

Японцы не стреляли. "Наверно, — подумал командир ракетного катера, — им уже не до нас. Продержаться бы на воде до подхода помощи — вот какая у них сейчас задача. Крепко мы им врезали…". И только потом у него появилась мысль, что японцы умышленно дают ему уйти: как бы ни были они озлоблены тяжёлыми потерями, понесёнными в бою, кодекс самурайской чести требовал уважать мужество врага. А союзнический долг они выполнили: русский крейсер потоплен.

Однако вскоре командир "Корейца" думал только о том, как бы побыстрее добраться до Находки, и молил всех богов и святых (начиная с Перуна и кончая Николой-угодником), чтобы в воздухе не появились китайские истребители-бомбардировщики — на великодушие "новых чингизидов" Беляков не рассчитывал. И ещё — чтобы дожил до берегового госпиталя тяжело раненый Чебрецов, лежавший без сознания в крошечной командирской каюте.

…Японский адмирал допустил ошибку, сблизившись с "Варягом" на убийственно короткую дистанцию в расчёте на красочный спектакль под названием "Капитуляция в море". Японцы помнили, что когда-то в этих водах русские корабли сдавались в плен, но забыли, что одни корабли спускали флаги, а другие дрались до последнего снаряда…

— Князь Алексей — предатель.

Морской воевода, командующий подводным флотом Камчатского княжества, сделал паузу, словно очищая рот от ядовитой горечи, которой было пропитано слово "предатель". Командиры атомных крейсеров — ударной силы флота — молчали. Одно дело недовольство князем, давно копившееся среди воевод, и совсем другое — высказанное вслух (пусть даже в тесном кругу) открытое обвинение властителя Камчатки в предательстве. Да, Алексей уже несколько лет уклонялся от предложений Константина объединить два их княжества в одно, попутно поставив по стойке "смирно" мелких князей вроде сахалинского или магаданского, хотя интеграция всех княжеств Дальнего Востока в единую державу назрела и перед лицом растущей угрозы со стороны Поднебесной Империи была уже просто необходимой. Однако такие действия "камчатской лисы" не подпадали под категорию "предательство": Алексей обоснованно полагал, что в объединённом княжестве власть достанется хозяину Приморья — Константин была куда более энергичен, и главное — пользовался куда большим авторитетом и среди военачальников, и среди простого люда. Единственным козырем камчатского князя были ядерные ракеты подводных атомоходов, и Алексей пользовался этим козырем, упорно "не замечая" жестов доброй воли со стороны Константина вроде безвозмездного принятия на ремонт АПЛ "Самара" или перегона на Камчатку нескольких дальних противолодочных самолётов "Ту-142" взамен пришедших в негодность древних "Ил-38".

— Алексей — предатель, — повторил адмирал. — Константин просил его о помощи, но наш князь не соизволил её оказать.

Командиры боевых кораблей, прибывшие по приказу воеводы, быстро переглянулись — это было уже серьёзнее.

— Константин мёртв, — продолжал командующий. — Владивосток захвачен ханьцами, Хабаровск окружён, бои идут на подступах к Комсомольску. Самураи уже высадились на Сахалине и готовят десант на Курилы. Очередь дойдёт и до нас — это очевидно.

— Ну, нас им так легко не взять, — уверено произнёс один из командиров. — На моём "Петропавловске" пятьдесят две термоядерные боеголовки калибром от ста до четырёхсот пятидесяти килотонн: мы "поднебесным" такую Хиросиму с Нагасакой устроим — мало не покажется.

— Мало иметь оружие, нужно иметь решимость его применить. А вот как раз с этим-то большая проблема… — адмирал тяжело вздохнул. — Я ещё не всё сказал. Князь Алексей на днях тайно встречался с одним японским дипломатом, хотя дипломат из этого самурая такой же, как из меня балерина. Не будет ни Хиросимы, ни Нагасаки — наш князь готов признать себя вассалом Японии, оставаясь при этом властителем Камчатки. А в подтверждение своей верности микадо он намерен передать ему весь наш флот в неповреждённом состоянии. Вот так. Сведения достоверны: у меня есть запись этого разговора. Князь Алексей — предатель.

— Камень на шею, и в воду, — прогудел плечистый командир "Томска". — Авачинская губа — она широкая, места хватит. Выберем другого князя, и покажем богдыхану с микадой большой и толстый.

— Не так-то это просто, — с сомнением в голосе произнёс командир "Челябинска". — У Алексея сторонников не меньше, чем противников. Хитёр, ничего не скажешь: как есть лиса. Хотя попробовать можно…

— Затевать усобицу, когда враг у ворот, — последнее дело, — остудил их адмирал. — Да и поздно уже. С падением Приморья судьба наша решена — Камчатке в одиночку не выжить. Устоять-то мы устоим, оружием нас не возьмёшь, но что дальше? Окраина мы — ни заводов, ни сельского хозяйства толкового. Объединяться надо было с приморцами, вместе мы были бы силой. Алексей крутил хвостом, а я ему верил, старый я дурак, — думал, само рассосётся. Вот и дождался…

— Так что же теперь, сдавать наши корабли японцам? — сердито засопел командир "Магадана". — Или топиться прямо в бухте, чтобы потом посмотреть, как самураи повесят князя Алексея на первой подходящей березе? Мало в том радости, воевода…

— Зачем же топиться? — адмирал слегка улыбнулся (впервые за всё время разговора). — Пойдём в море — в дальний поход. Лодки-то наши по военному времени в полной боевой.

— Куда? — недоумённо спросил командир "Кашалота". — И зачем?

— На север. Тем же путём, каким не раз приходили сюда, только в обратную сторону. Думаю, князь Александр Холодный примет нас под крыло. А зачем пойдём — затем, что там, за Уралом, — русская земля, и наши корабли очень ей пригодятся. Придёт время, и мы — а не мы, так сыны наши, — сюда вернёмся, и проводим гостей незваных пинком под зад. Вот такое моё слово, капитаны.

— Накроют нас в Чукотском море, как пескарей в луже, — задумчиво проговорил один из офицеров. — Мелкое оно, это море.

— Лужа эта сверху ледком подёрнута, — возразил командующий, — пескарей в ней не разглядишь. И некому нас там накрывать — не те времена. А что до риска — на то мы и люди военные. Но топить самим, а тем более сдавать врагу исправные боевые корабли никак нельзя — это преступление воинское. Командир "Варяга" это хорошо знал.

— Семьи…

— Что семьи?

— У многих офицеров здесь семьи, воевода, — командир "Петропавловска" взялся за краешек стола, и адмирал видел, как у него побелели костяшки пальцев. — Что будет с ними? Как бы не отыгрались на них самураи за то, что мы увели у них из-под носа атомные лодки. И как люди пойдут в море, зная, что расстаются с жёнами навсегда, да ещё оставляют их на милость врага?

Воцарилось тяжёлое молчание.

— Думал я об этом, — спокойно сказал командующий. — Семьи отправим самолётами в Анадырь — есть такая возможность, летуны из Елизово не откажут. А оттуда через Певек и Тикси — на Мурманск. Долетят: так далеко на север пилоты богдыхана не забираются. Там уже владения сибирских князей, а с ними ссориться ханьцам не с руки. А жён помоложе, тех возьмём на борт, я не возражаю. И мужьям веселее будет, — адмирал снова улыбнулся.

— Опасное дело… А ну как с боем прорываться придётся?

— Настоящая жена, — веско возразил воевода, — пойдёт за мужем не только под воду, но и в огонь. И последнее: сомневающихся моряков заменим — у нас половина субмарин на приколе, какая по ветхости, какая разоружёна, какая город греет реакторами. В море пойдут только добровольцы, даже если будет некомплект, — ясен приказ? Всё, товарищи офицеры, дискуссия закончена. Времени у нас в обрез: на всё про всё двадцать четыре часа.

Из бухты Крашенинникова вышли на прорыв пять атомоходов — это было всё, что осталось от некогда мощной подводной эскадры Камчатской флотилии разнородных сил. Первой из Авачинской губы выскользнула многоцелевая АПЛ "Кашалот" — выскользнула, и тут же погрузилась, ушла на перископную глубину, чутко вслушиваясь акустикой в шумы моря. За ней последовал подводный крейсер "Томск", несущий на борту двадцать четыре крылатые ракеты "гранит". Третьим вышел стратегический ракетоносец "Петропавловск-Камчатский" — ветеран флота, последний "кальмар" русского флота, отслуживший полвека. Многие сомневались, стоит ли "старику" идти в поход — его однотипный собрат "Георгий Победоносец" давно уже использовался как плавучая атомная электростанция, а все прочие их ровесники окончили жизнь под газовыми резаками у разделочных пирсов. Но воевода был непреклонен: ядерные боеголовки "Петропавловска" были слишком грозной силой, чтобы ею пренебрегать. И словно желая доказать всем — и самому себе, — что старый конь борозды не испортит, командующий сам пошёл на "Петропавловске", сделав его флагманом эскадры прорыва. За "Петропавловском" шёл крейсер "Челябинск", а замыкала строй многоцелевая субмарина "Магадан", родная сестра "Кашалота". Не хватало "Самары", взорванной на верфи в Большом Камне, и пришлось оставить крейсер "Иркутск" — корабль был не на ходу, и его должны были затопить на внешнем рейде, предварительно подорвав механизмы. Ещё пять камчатских атомоходов боевой ценности уже не имели, доживая свой век у отстойных причалов, однако морской воевода приказал затопить и их, чтобы не тешить самураев даже символическими трофеями.