Блуд на крови. Книга первая - Валентин Лавров

Едва игрок удалился, зазвенел звонок, кассу стали закрывать. Девица все же успела сунуть в окошко деньги и взволнованно произнесла:

— Двенадцать ставок — на Улова!

Улов был знаменит тем, что никогда не побеждал, и ни один нормальный игрок на него не ставил. Поставить на него — все равно, что швырнуть деньги в конский навоз.

Кассирша протянула двенадцать красненьких билетов и захлопнула окно.

На Ночь было так много ставок, что в кассе собралась большая сумма.

Как обычно, Ночь резво ушла со старта. Уже к концу второго круга она на полтора корпуса опережала остальных. Но финишный столб по непонятной причине Ночь прошла галопом и была дисквалифицирована. Победу отдали Улову, неожиданно вырвавшемуся на вторую позицию.

На трибунах творилось нечто невообразимое. Ругали «убравшуюся» Ночь, кляли Прахова. Тем временем девица получила в кассе громадный выигрыш, села в поджидавшего ее лихача и укатила в неизвестном направлении.

Давно известно: там, где есть азарт, тотализатор и деньги, всегда найдутся лихие люди.

СОБЛАЗНЫ

Ресторан «Крым» на Цветном бульваре в доме № 2 пользовался у полиции самой дурной славой. Здесь обретались карточные шулера, конокрады, удачливые воры и прочая шваль.

Именно сюда приехала знакомая нам компания — девица и двое мужчин. Девицу звали Настей Новичковой. До весны прошлого года она жила в старинном городке Углич. Но приехав в Москву на короткую побывку к дальним родственникам, она познакомилась с некой тетей Клавой. Это была веселая толстая старуха, носившая яркие платки и знавшая решительно всех в громадном городе. Родом она тоже была с Волги, но еще в молодом возрасте перебралась в столичный град, где и прижилась.

— Вот, Насть, погляди ты на себя в зеркало: румяна, полна, уста у тебя алые — ну просто загляденье! Прямо картина какая! Тебе бы надо жениха хорошего, купца богатого!

Девушка застенчиво опускала глаза:

— У меня есть жених в Угличе, маляром работает!

— На кой ляд он тебе нужен? От него краской будет пахнуть, в дом не войдешь. И сколько он в месяц наработает со своей малярной кистью? От силы рублей сорок. А ты за день можешь сотенную иметь. Только захочи, тетя Клава завсегда симпатичной красавице поможет.

Настя отлично понимала, о чем идет речь. Первый раз она испытала жгучий стыд. Во второй задумалась: «Все так делают! Не обманывает ведь тетя Клава, и впрямь сто рублей заработаю. И про какого купца она все твердит? Может, он мне полюбится, а я ему покажусь? Может, он еще не просватанный? И так я ему понравлюсь, что предложит руку и сердце, поведет под венец!»

Тетя Клава, словно мысли подслушала, твердила:

— А что, бывает! Вроде хотел только разок,

только вечерок провести, а там, глядишь, голову потерял. Вот у нас одна девица в Зарядье…

И далее следовали истории про «счастливых девушек».

Все сроки возвращения домой давно прошли. Отец, учитель гимназии, прислал сердитое письмо, в котором грозил, что ее в Углич «доставит полиция».

Но шум большого города, блестящие витрины богатых магазинов, нарядные женщины и прекрасно ухоженные мужчины притягивали девушку со страшной силой. Однако деньги все кончились, и Настя давно жила на хлебах тети Клавы.

Наконец, преодолевая застенчивость, Настя сказала:

— Посмотреть бы, какой он, этот купец?

Тетя Клава обняла девушку:

— Наконец-то, вот и умница! Я скажу дяде Прохору, он и обрадуется. Твое дело — вести себя скромно и ни в чем ему не перечить. Тогда «катюшу» получишь.

Дня через два приехал дядя Прохор — мужик купеческого вида лет сорока с громадной бородой. Тетя Клава нарядила, намазала девушку и свела ее вниз. Там в карете сидел новый знакомый.

Карета повезла их на близкую Неглинку, в маленький, продымленный ресторанчик под пышным названием «Роше-де-Канкаль». Купец заставил девушку пить шампанское. Она вначале слабо сопротивлялась, потом, выпив бокал шипящего, разошлась, развеселилась. Купец оказался веселым и щедрым. Вынув из кармана коробочку, протянул:

— Вам наш сурпризец!

Настя раскрыла коробочку и ахнула:

— Какие прелестные сережки, золотые! Потом пили еще и еще.

…Очнулась девушка в незнакомой комнате: широкая кровать, плюшевые портьеры, ковер на полу. Выяснилось: в гостинице, лишь этажом выше ресторана. Купца уже не было, но на столике лежали обещанные сто рублей.

Девушка разрыдалась. Решила: «Отравлюсь! Или утоплюсь. Такой позор! Если узнали бы родители, какой дурной стала их дочь».

Но дня через два успокоилась. Купила себе новую шляпку с алыми лентами и платье из полубархата, но очень хорошего, от настоящего не отличить. Еще десять рублей дала тете Клаве — на харчи!

И уже без угрызений совести и страданий она встречалась с новыми «гостями»: молодыми, старыми, симпатичными, беззубыми, но всегда одинаково отвратительными. Тетя Клава все больше забирала денег себе, все меньше доставалось Насте.

Пришел день, когда они разругались и Настя ушла жить в меблированные комнаты в Столешниковом переулке. Хозяином комнат был 45-летний мужичишка Николай Викторов, служивший еще и на ипподроме: то конюхом, то рабочим, то контролером.

Началась для Насти жизнь столичная.

Сейчас она сидела с Николаем и его братом Василием в «Крыму», курила папиросы и слушала разглагольствования собеседников.

НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ

Братья были веселые — и не без причины. Николай, осушив фужер с водкой, хрустел во рту малосольным огурчиком и хвастал:

— Я еще в прошлый раз заметил, что Прахов усатому весь расклад на бега выдал. Шельмуют, стервецы! Но по-умному, не зарываются. Усатый не может делать ставок, тут же заметят, стремно это.

Василий солидно поддакнул:

— Понимаю так, что на мелочи они не размениваются. «Всероссийский дерби» ждали.

— Я об этом смекнул, — уточнил Николай. — Стал наблюдать за Праховым. На весеннем дерби на моих глазах усатый подошел к Прахову, тот шепнул ему что-то — точно как нынче. Не мог же я за ним в кассу бежать! Тогда фавориты тоже проиграли.

Василий усмехнулся:

— Сегодня мы все не оплошали, вот сорвали девять «катюш» — капитал! Гуляй со смаком! Эх, жизнь хороша! И брательник мой — что надо!

Еще выпили.

Николай самодовольно произнес, обращаясь к Насте:

— Вообще-то я с детства был особый, не то что все.

Брат согласно кивнул головой, рот у него был набит закуской.

ПОЛОЖЕНИЕ ВО ГРОБ

— Мне, Насть, всего семь годков было, а я на спор голубям головы рвал. Сам малыш, а в руках железо! Брал евонную голову, зажимал намертво меж пальцев — ррраз! — и кровь из горла хлещет. За полстакана водки представлял.

— Даже мужики на тебя удивлялись, — промычал Василий, — крутой ты был. Водку хлестать стаканами стал лет с 13…

— С 12, — уточнил Николай. — А с 15 бабам под юбку лазить научился. Шустрый я был на это дело, нисколько не стеснялся. А в тридцать лет мне счастье привалило…

— А, это когда дядюшка Терентий Григорьевич тебе наследство оставил!

— Правильно, Вась! Одному мне. Я на те деньги и завел себе меблированные комнаты. Если бы на бегах я столько капиталу не просаживал, я бы оченно роскошно жил.

— Ты, Коль, расскажи Настасье, как тебя после получения наследства хоронили.

Николай аж весь засветился, расцвел от приятных воспоминаний:

— Что было, вспоминать жутко! Вошел я во все права владения, пил от радости неделю или две, не помню.

Василий хихикнул:

— Это ты тогда заспал!

— Не перебивай, я для Насти рассказываю. Пил я, пил, а однажды утром мать ко мне в комнату пришла, а я лежу весь уже зеленый и не дышу. Заголосила: «Колька, дескать, от перепою помер!»

Пришел полицейский доктор, потому как дело темное. Я уже с богатством — вдруг отравили?

Дело требует следствия. Послушал он меня, пощупал, в глаза посмотрел и сделал резолюкцию:

— Есть серьезные основания думать, что труп помер от введения в организм большого количества яду. Забираем для вскрытия!

Мать заголосила:

— Не дам портить мертвого сыночка, ножами тело белое резать!

Врач уперся:

— Надоть вскрывать, и никаких сомнений!

Спасибо Ваське, он доктору «красненькую» сунул, тот и отвял, написал разрешение на похороны.

Василий пошутил:

— За светлые воспоминания надо пропустить «светленькой»!

Выпили водки. Николай повернулся к Василию:

— Много мне венков натащили?

— Гроб богатый, с глазетью заказали! Цветы, веночки, милостыня нищим, стол для поминок накрыли — все в лучшем варианте. Как у людей. Я сам проверял, чтобы могилу на Алексеевском кладбище внутри досками обложили и лапника накидали — не день брательнику лежать, века!

— Ты об этом, как со мной прощались, расскажи!

— Не гони, не лошадь! В общем, приготовили дорогого Коленьку в последнюю дорогу. Обмыли, обрядили, в гроб положили, венчик на лоб — покойник первый сорт. За службу заплатили, на ночь в церковь поставили. Прямая дорога на небо!