Блуд на крови. Книга первая - Валентин Лавров

— Один все сделал. Хотел зараз разбогатеть, да не вышло.

— От кого узнал про покупку ожерелья? Кадык на жилистой шее Федорова заходил

вверх— вниз. Он хрипло попросил:

— Дайте воды! Попил, продолжил:

— Шел я по Тверскому бульвару. Навстречу мой знакомец движется — Аронов. Он в мастерах служит в ювелирном магазине на Рождественке. Разговорились. Стал хвастать Аронов: «У моих хозяев дело большое, миллионное!»

Говорю: «Буде врать, скажи, что кое-какое, а то — „миллионное“!»

Разгорячился Аронов. «Озолин завтра из Ростова покупку за 58 тысяч везет, одних бриллиантов штук сто. Мы его встречать не сумеем, заказ срочный, а автомобиль пошлем — к поезду № 29, вагон 3-й».

Заиграли у меня мысли. Я Озолина в лицо знал, по соседству, считайте, работаем. У меня как раз портсигар с монограммой «К» был. На Смоленской толкучке купил портмоне с такой же буквой, а платок лежал в этом портмоне. Ну, думаю, прямо судьба мне — вмиг стать богатым, а то бьюсь, бьюсь в своей мастерской — лишь на хлеб да квас хватает.

Перво— наперво купил в оружейном магазине на Неглинке нож подходящий, а в «Мюр и Мерилизе» — большую куклу. Когда дома никого не было, я на ней руку набивал. Чтоб, значит, при настоящем деле не промазать, точно в сердце попасть.

— И где она, эта кукла? — спросил Кошко.

— А вы еще не нашли? — удивился Федоров. — Знать бы, не сказал об этом. Ну да ладно! В сарайчике моем лежит, под дрова ее забросил. Всю ей грудь, стало быть, в труху превратил. — И с тайной, но все же заметной похвальбой произнес: — Зато потом, при деле, точно все удалось! Озолин, когда я открыл дверь и к нему вошел, спал на диванчике — уже одетый, решил перед Москвой отдохнуть.

— Что, дверь в купе была не заперта?

— Заперта, а я ключ припас. Вошел, а он во сне улыбается. А я дальше, представил, что это лишь кукла. Точно стукнул! — еще раз повторил Федоров.

— А где вы встретили поезд?

— В Туле! Я приехал раньше на два часа. Погулял малость по городу, билет купил — в этот же, третий вагон. Вижу, на вокзальной площади в лавке отменными пряниками торгуют. Купил большой, с вареньем, да в несколько слоев — вкуснятина! В этот момент 29-й поезд подошел. И что бы вы думали? Спрыгнул с подножки и направился ко мне, прямо ко мне… сам Озолин. Посмотрел, узнал — руку пожал, очень удивился нашей встрече. «Я, говорит, для внучки тульских пряничков купить хочу!»

Как— то тошно мне стало. Поспешил скорее к поезду, закрылся в своем купе. Оно у меня такое же, как у Озолина, отдельное.

— Когда вы узнали, что у Озолина купе отдельное?

— Да еще в Москве! Мне об этом Аронов сказал. Я спросил: «Как же наш друг Озолин такое сокровище не боится один в вагоне везти?» Аронов ответил: «Во-первых, никто не знает. Во-вторых, у него купе маленькое, отдельное!»

Вот я себе и взял такое же.

…Поезд вновь продолжал путь. Миновали Серпухов. Думаю себе: пора, брат, пора! И всем своим нутром ощущаю, что Озолин спит. Прямо удивительно!

И вышло все точно, словно бес меня за руку водил. Своим ключом открыл, дело сделал. Чтобы не поняли, что ради корысти все это, засунул ему в один карман брюк портсигар, в другой портмоне, а его себе забрал. Потом в нем оказалось всего рублей четыреста. Ну и, конечно, из бокового пиджачного кармана достал ожерелье.

Вышел из поезда на Москве 2-й, домой поплелся пешком. Дальше вы все сами знаете.

— Скажите, Федоров, вы перед тем, как отправились в купе Озолина, сладкое что-нибудь ели?

Выпучил от удивления убийца глаза и со страхом спрашивает:

— А как вы догадались? Действительно, было дело. Мне надо идти к Озолину, а на меня прямо жор напал, пряника захотелось. К тому же, понимаю, что после того я есть не смогу, а объедок домой тащить не хочется. Вот я перед самыми дверями озолинского купе дожевывал. А как вы догадались?

— А я этому прянику сто раз спасибо сказал! От липких пальцев отличный отпечаток на портсигаре остался. Не будь его, глядишь, мы это дело и не раскрыли бы.

ЭПИЛОГ

О том, что в Москве впервые по отпечаткам пальцев найден убийца, в то время писали и говорили много. Приказом Столыпина Кошко и его помощники были отмечены денежным вознаграждением согласно их званиям и заслугам.

Семен Шмигайло так вошел во вкус полицейской работы, что забросил свое прежнее ремесло часовщика и стал работать агентом по розыску пропавших собачек и кошек (была такая служба).

Что касается Федорова, то он получил восемь лет каторжных работ. Во время нэпа его следы вновь обнаружились в Москве. Он работал в большой фотографии «Рембрандт», что на Сретенке в доме 2/28. Специализировался на печатании фотоизображений вождей революции. Фотографии наклеивались на большого размера красивое паспарту и в газетных киосках продавались всем желающим. Если вам попадется такая фотография, то вспомните, кто к ней приложил руку.

КРОВАВАЯ ПЛАХА

В багажном отделении Брест-Литовской железной дороги служащие уже несколько дней жаловались на сильный и тяжелый запах, исходивший от большой корзины. После того, как была наконец вызвана полиция, груз вскрыли. Присутствовавшим предстала ужасная картина. Завернутая в клеенку, там лежала обнаженная мертвая женщина. Щеки были вырезаны, глаза выколоты. Впрочем, и само туловище было расчленено: отрубленные руки и ноги лежали в этой же корзине.

Начались трудные поиски преступника…

ЗА КУЛИСАМИ ИППОДРОМА

Наездник Прахов был когда-то московской знаменитостью. Маленького роста, жилистый, чрезвычайно ловкий, он мало говорил, не курил и никогда не пил. Он один выиграл столько заездов, сколько, кажется, не выиграли все остальные жокеи вместе взятые.

Но шли годы. Прахов немного погрузнел, потерял былую лихость и куражность. И к прежним восхищенным мнениям все чаще стали примешиваться разговоры, что он допускает разные махинации и торгует сведениями, называя будущих победителей.

Вот он стоит во дворике ипподрома, что-то отлаживая в своей качалке — легкой как пушинка беговой коляске. Заезды должны были скоро начаться, и во дворик с порывами ветра порой доносился голос распорядителя и глухой ропот толпы.

Откуда— то появился рослый человек гвардейской выправки и с лихо закрученными вверх усами. Это было нарушением правил. Во время заездов посторонних не пускали к наездникам. Но этот господин составлял, кажется, единственное исключение. Он великолепно знал ветеринарное дело, порой оказывал помощь в лечении заболевших лошадей, и к нему давно привыкли. Звали его Николай Николаевич.

Сейчас он подошел к Прахову, они обменялись двумя-тремя словами. Причем на лице Николая Николаевича появилось искреннее недоумение. Но Прахов произнес что-то, и его собеседник заспешил прочь.

За этой сценой внимательно наблюдал тщедушный человечек с нездоровым, серым цветом лица и непропорционально длинными руками. Стараясь не привлекать к себе внимания, он сбросил халат, в который был облачен поверх кумачовой рубахи, поставил в угол ведро с водой и швабру — свои рабочие инструменты и быстрыми мелкими шагами засеменил к воротам.

Преодолев их, он едва ли не бегом устремился в соседний скверик. Там он приблизился к скамейке, где сидела пара: маленький, слабо развитый человек, очень похожий внешностью на подошедшего, и симпатичная девица, густо намазанная и сильно надушенная.

Подошедший что-то быстро произнес, ткнул рукой в сторону входа, и собеседники стремительно разошлись. Пара отправилась ко входу на ипподром и там проследовала к кассам.

Человечек вновь прошел на дворик, надел халат и продолжил уборку территории.

Прахов сел в качалку и отправился промять лошадь по кличке Ночь. Сегодня она считалась фаворитом.

Главный приз летнего сезона «Всероссийский дерби» ждал удачливых.

ДВЕНАДЦАТЬ СТАВОК

Знакомая нам пара проследовала к кассам, зорко выискивая взглядами кого-то в шумной, возбужденной предстоящими состязаниями толпе.

Но вот их взгляды остановились над возвышавшимся над толпой Николаем Николаевичем.

Завсегдатаи раскланивались с ним, задавали вопрос:

— На кого ставим?

Николай Николаевич пожимал плечами и неопределенно отвечал:

— Нынче все в фаворе, все хороши. Сам он ставку делать не стал.

Лениво размахивая программкой, он отправился на трибуны.

Возле входа у Николая Николаевича словно какая-то заминка вышла. Он как бы столкнулся невзначай с неприметным, скромно одетым человеком. Извинился, что-то произнес и прошел на трибуну.

Кассы вот-вот должны были прекратить прием ставок.

Неприметный человек достал деньги.

Девица отделилась от маленького человека и устремилась за этим игроком. Тот протянул несколько кредитных билетов и очень тихо произнес:

— На Улова…

Кассирша положила на стеклянную подставку три билета.