Око тайфуна - Сергей Переслегин

Понять, почему — выше моих сил.

Я не знаю, какой должна быть фонетика цивилизации, иная парадигма человеческого мышления. Для новых сущностей не придумано имен. Можно пользоваться синонимами, можно давать описательные определения, но нет замены у имени.

Свободомыслие.

Независимость.

Терпимость.

Оппозиция к сильному.

Свобода, наконец.

Лишь лингвы, буквы старого алфавита, использованные и затертые. Мы знаем уже, что ИМЕНА будут состоять из этих букв. Больше мы ничего не знаем.

ЛИТЕРАТУРА

1. Столяров А. Изгнание беса. — М.: Прометей, 1989.

2. Степанов Ю. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. — М., 1985.

3. Веркор. Люди или животные? — М., 1957.

4. Келасьев В. Н. Системные принципы порождения психической активности. — Вестник ЛГУ, 1986, сер.6, вып.2, с. 55–66.

5. Переслегин С. Скованные одной цепью. — В кн.: Стругацкие А. и Б. Отягощенные злом, или Сорок лет спустя. М.: Прометей, 1989.

6. Толкиен Д. Р. Р. Хранители. — М., 1983.

7. Шерред Т. Попытка. — В сб.: Фантастические изобретения. М.: Мир, 1971.

8. Шварц Е. Дракон.

9. Стругацкие А. и Б. Волны гасят ветер. Перефраз эпиграфа.

10. Нейштадт Я. Зигьерт Тарраш. — М., 1983.

11. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. — М., 1986. (Перефраз.)

12. Борн М. Физика в жизни моего поколения. — М., 1963.

Эдем

Послесловие к роману Вячеслава Рыбакова «Очаг на башне» — третьей книге в серии «Новая фантастика» (Рига: Астрал, 1990)

© Сергей Переслегин, 1990

«В конце года Воды, такой-то год по новому исчислению, центробежные процессы в древней Империи стали значимыми. Воспользовавшись этим, Святой Орден, представляющий, по сути, интересы наиболее реакционных…»(1)

Будем говорить так. Абстрагируемся от боли и страха, подменим жизнь Схемой, — сделаем все, чтобы ответить.

«Это называется неразрешимый вопрос. Сколько бы их не было — всегда приходится заново мучиться. И помочь никто не может. И никогда не знаешь, прав ты или нет»(2).

«Очаг на башне». Неразрешимый вопрос. Роман с большой натяжкой можно назвать фантастическим. В реалиях быта не имеет аналогов лишь биоспектралистика, и то я бы не стал ручаться. Ведущие идеи этой науки слишком красивы, чтобы не быть истиной. Вполне вероятно, что в каких-то полузакрытых НИИ уже разворачивают спектры и выясняют природу латентных точек.

Но если «Очаг» — реалистическое произведение, если в нем изображен мир, в котором нам приходится жить, тогда все (неразрешимые) вопросы превращаются в один — зачем жить? Чтобы придумывать новый смысл и объявлять себя «винтиками организованного мира»? Этого мира?

Классический треугольник: Симагин — Ася — Вербицкий решен автором вполне традиционно. Тонкость в том, что Вербицкий убивает любовь Аси при помощи изобретения Симагина, тем самым раз и навсегда выигрывает спор.

«…кто хватается за искусственные возможности? В первую очередь тот, кто уже не может сам. Тот, кто не в силах создавать и потому стремится заставлять»(2).

Разговор идет о прогрессе, его оценке.

«— Мы не можем отказаться от электромагнитного аспекта цивилизации», — говорит Симагин, и Вербицкий отвечает:

«— Полтора века играть с магнетизмом, набить атмосферу излучениями, убедиться, что включать друг друга куда легче при помощи телевизоров, радаров, лучей наведения, помехосистем и помехозащит, вещания и глушения — и открыть, наконец, что беззащитная живая плоть не выдерживает этих удобств!»(2)

(Недавно слышал очередную экологическую истерику: не надо энергетики, не надо пластмасс, не надо космоса, не надо вашего прогресса. Ну, хорошо, ну, не надо. Но что надо? «Бога ради, Тихий, неужели у вас нет положительных идеалов?»(3))

Но известный ответ: все есть яд и все есть лекарство, — уже не может устроить. Что есть прогресс в нашем мире, где Друг убивает твою Любовь, используя твою же Работу?

Неизбежность? Нет, разумеется, именно такой исход счастья двоих не был предопределен. Следует, однако, рассмотреть класс подобных ситуаций.

«— Восемнадцати, дура, вышла за него. Такая любовь — ах! Молодой, талантливый, добрый. Глаза светятся, детей ласкает. С братом моим младшим души друг в друге не чаяли. Только и разговору, когда пойдем опять играть к дяде Коле? Ну, думаю, судьба. Теперь брат приходит из плавания, сквозь зубы цедит: брось, пока не поздно, эту падаль…

— За Европами погнались, — забормотал он, свесив жирную голову и косо уставясь в потолок. — А что мы без Бога? Пшик! Человеку нельзя без веры, а во что? Чудо где? Нету!.. — а потом переломился пополам, свесив голову ниже выкрутившихся рук, и в горле у него заклокотало… с каждым выдохом из него вырывалось: „О господи… о господи…“

…Нет, не поздно. Мне двадцать восемь лет, и я твердо знаю теперь, что главное в мужчине — ум и деньги»(2).

Это тоже можно было описать — как медленно, годами, умирала любовь Риты к Ляпишеву.

Плохо, когда кажется, что нет выхода. Раньше мы спрашивали, кто виноват. Сейчас знаем, или думаем, что знаем. Все равно дышать нечем.

«Я оскорблен этим несуразным государством не только как гражданин, но стократ как мужчина, потому что оно не только вырастило возможностью бесконтрольной власти двух-трех-пятерых Рашидовых, но отнимающим все силы, выматывающим душу скотским бытом, мало-мальски улучшить который можно единственно приближением к той или иной кормушке, поголовно сделало красавиц проститутками, пусть и разных сортов: от толкающихся при интуристах до толкающих в мужнину спину: „Вступай в партию, ученым секретарем назначат…“»(2)

Анализ запутался во взаимосцепленных проблемах, к которым не привыкать жителям несуразного государства. Потому выберем цель.

Не комментарий к роману — «Очаг» не нуждается в разъяснениях. Тем паче, не перестроечное социальное исследование. «Как у нас плохо» известно всему миру, и писать об этом стало слишком разрешено.

Поиск решения.

«Наверное, тогда станет еще тяжелее. Потому что рывком выдвинутся из мглы недомыслия давящие глыбы прежних ошибок»(2).

Шаг первый: Социум

Роман создан до перестройки. Остановившийся 1984 год повторяется из вечности в вечность, над гниющей страной «клубится душная, беспощадная ненависть»(4). Деструкция. Распад социальной ткани.

В новом варианте потребовалось изменить несколько фраз. Вербицкий перечисляет иные дежурные темы («раньше не могли писать, какой социализм хороший, теперь не могут писать, какой Сталин плохой»(2)), да пару раз упоминает новые веяния Сашенька Роткин:

«— От застойщиков получал по морде? И от перестройщиков будешь получать…»(2)

Главное менять не понадобилось. Дети гибнут.

Значит, преобразования, ставшие предметом гордости одних, страха и ненависти других, затронули лишь самые верхние, лабильные слои общественного сознания. Изменилась форма реакции социума на мир, но никак не содержание.

От свидетельства В. Рыбакова можно отмахнуться, назвав «Очаг» клеветой на человека, но ярлыки сейчас не в моде. Можно, впрочем, сказать, что роман на семейную тему потерял актуальность, и отложить его публикацию, как и было сделано в 1987 году. А можно вспомнить навыки застоя, провести косвенный анализ прессы и понять, что мы продолжаем жить в проклятом мире.

«Вспомни, как было. Не бежать невозможно, каждая мышца поет, звенит, словно парус. А теперь? Насилие над собой, становящееся привычным, но не способное радовать. Истошный бег не к радости, а от стыда. Радость дают лишь результат и его оценка, но не бег»(2).

Вспомни, как это было.

Революция, инициировавшая построение в стране классического фашизма. Исторические вехи теперь широко известны — как же, «дежурная тема — это тема, которая дает взятки». Нас не должен интересовать объективный ход событий. Важнее субъективное содержание, отражение истории в коллективной психике.

Влияние идей социализма на широкую массу сделавших революцию преувеличивается. Абстрактные теории классиков были этим людям просто непонятны. Воспринимались лозунги. Организованность революционного процесса обеспечивалась с одной стороны общностью вполне эгоистических интересов рабоче-крестьянской массы, с другой — авторитарным руководством тончайшего слоя интеллигентов, создавших партию. «Внутренняя» самоорганизация, основанная прежде всего на личном интересе, провоцировала анархию. Соответственно, в условиях гражданской войны она усиленно вытеснялась «внешней». Доверия, завоеванного партией в предреволюционные годы, оказалось достаточно, чтобы в стане победителей этот процесс не встретил серьезного сопротивления.