Том 8. Рваный барин - Иван Шмелев

– Так что на мосту уж закончили установку. Очень все складно у него, по плану все пригнано! Сам смотрел-с… Как теперь вывезли все на место, а у него каждая планка перемучена, что куда. Как почали этого самого орла образовывать, как почали, – живая машина. В три часа водрузили-с…

– Понимает дело! – сказал отец.

– Очень понимает-с… И публика очень, как слыхать по разговору, одобряет. А на мосту-с Иван Михайлыч-с были-с…

– Ну, и что же? – спросил отец.

– Молчали-с… Так что все глазом оглянули-с, и ни слова, ни-ни…

– Ага… Сейчас туда поеду.

Василий Сергеич опустился на блоке и подошел к отцу.

– Вот-с, – указал он на орла, – орел-с…

– Два!.. – сказал отец.

– Два? – переспросил Василий Сергеич.

Отец взял его за плечи и потряс.

– Этот поменьше…

Василий Сергеич просиял.

– Будьте благонадежны… – заговорил он в волнении. – Кто другой, а вы в грязь лицом не ударите…

Он поперхнулся, закашлялся, точно захлебнулся. Выхватил платок и прикрыл рот. Его лицо стало серым. Кашель бил его, а он судорожно прижимал платок к губам. Алая струйка окрасила его подбородок.

– Что с тобой? болен? – тревожно спросил отец.

Василий Сергеич покачнулся, схватился за край орла и присел на валявшийся здесь чурбан.

– Ничего-с… это… старое… болезнь старая… пройдет… утомление… кха-кха…

Кто-то из рабочих принес ему воды в жестяной кружке и сказал:

– Давеча вот тоже… В грудях у него слабость…

– Тебе бы того… – заговорил отец растерянно, – отдохнуть…

– Что вы-с? разве это можно? – испуганным тоном заговорил Василий Сергеич. – Ничего-с… отойдет… Поспеем… не подведу… в срок…

Он выпил воды, помочил голову, вытер губы и, весь потный, должно быть, от слабости и бледный, поднялся.

– Да погоди ты, отдышись… – говорил встревоженный отец.

– Не время, не время… Скоро… кончу.

Он подошел к доске, стал на нее и приказал:

– Подымай!

А через минуту на высоте двадцати аршин бросал там и сям по желтому телу орла красочные пятна. Быстро-быстро. Он знал, что делал.

Осмотрев орла, мы побежали к мосту. Там уже все было закончено. При концах моста стояло по два исполинских снопа, пущенные в светло-желтую краску. Снопы эти вверху были разбиты на тонкие расходящиеся планки-колосья и уставлены по линиям зеленоватыми стаканчиками. Над ними перекинулись два огромных серпа, пущенные под серебро и установленные светло-голубыми кубастиками. Здесь также толпился народ. Отца мы уже не застали: он проехал на следующую площадь, где, как сказал нам знакомый плотник, должна была находиться «огневая» мельница. После целого часа блужданий мы добрались-таки до нее. И повидали-таки штучку.

На площади стояла одна из тех ветрянок, которые я раньше видал только на картинках, самая настоящая, с крыльями, которые вертелись и даже скрипели. Плотник Семен, приставленный сторожем, стоял и повертывал внизу железную ручку, и крылья вертелись. И мельница, и крылья были унизаны фонариками, которые висели на проволочках так ловко, что все время сохраняли свое положение при повороте крыльев и не опрокидывались.

– Америка! – сказал какой-то старичок-лавочник. – До этого надо дойтить! Да-а!..

В середине мельницы был проезд, и, таким образом, мельница служила как бы аркой.

По указанию плотника Семена мы побывали и еще в одном месте, где узрели какие-то «винтовые» ворота. Это были два столба, вырезанные винтообразно и унизанные спиралями стаканчиков. Как нам сообщили, здесь вся суть будет видна ночью. Этими «винтовыми» воротами Василий Сергеич хотел показать какую-то «живую радугу». Мы только заметили, что окраска стаканчиков изменялась постепенно снизу доверху.

Да, они были не совсем красивы днем, эти винтовые ворота, но потом, ночью…

Мы поздновато вернулись домой, и я получил порядочный нагоняй за самовольство. Но лишь только раскрыл я рот, чтобы криком облегчить скорбь свою, мне погрозили пальцем и сказали: тссс!..

Оказалось, что Василия Сергеича только что привезли с площади. Его привезли без чувств и пригласили доктора. Доктор приказал давать ему кусочки льда внутрь и не беспокоить.

– Только головкой покачали доктор-то!.. – сказала мне старушка-няня.

Вечером, когда началась иллюминация, Василий Сергеич сказал, что выздоровел, и ушел из дому.

– И удержать не могли… Куды тут! Схватился с дивана, бегает, кричит, где шляпа… А сам-то стра-ашный, страшный, чисто упокойник… – Так рассказывала потом няня. – Чисто как помешалось у него тут, в голове-то…

Что было!..

Ночь торжественной иллюминации прошла, как в кошмаре. И где только не побывали мы с Васькой в эту ночь! Разве я мог удержаться от искушения и нарушить данное ему слово: «вместе таскаться по лиминации?» Нет, я сдержал слово и увильнул от удобства смотреть на торжество с мягких подушек экипажа. Но, конечно, не увильнул от кары. Пусть кара, пусть даже две и три кары! Но что лучше, – сидеть чинно, как подобает благовоспитанному мальчику, в коляске и смотреть, что делается позади коляски – ведь «благовоспитанного» мальчика, за неимением свободного места, обыкновенно, сажают спиной к лошадям и сердятся, когда он начинает беспокоить ногами, и одергивают, когда он начинает вертеть головой, – или же, как вольный ветер, переноситься вместе с толпой рука об руку с веселым и ловким босоногим приятелем и гикать, и кричать, как Бог на душу положит? И я принял кару.

Да, где только не побывали мы с Васькой в эту ночь и чего только не насмотрелись! И все же лучше нашего орла, снопов и мельницы мы ничего не нашли. Да и не мы одни. Бродя в толпе, мы слышали возгласы удивления. Да, орел, деревянный, вымазанный в желтую краску… Нет, он не был ни деревянным, ни вымазанным ни в какую краску; это был самый настоящий, живой орел. Ты улыбаешься и не веришь… Нет, опять-таки повторю, – это был самый настоящий орел. Он трепетал своими перьями. Да, Василий Сергеич уловил великий секрет – сделал из деревянного щита существо живое. Те, брошенные там и сям по телу орла пятна краски, освещенные волнующимися по ветру огоньками удачно подобранных цветных кубастиков, ожили и затрепетали, и желтая краска заиграла сочными тонами живого золота. А снопы! Золотисто-зеленые, с вкрапленными голубыми васильками, они, казалось, волновались в трепетном свете фонариков зеленовато-палевого стекла. А голубые васильки были действительные васильки. А серебристые серпы, отливающие холодом металла, эти гигантские полумесяцы!

Должно быть, молва об орле быстро распространилась по городу. Перед орлом, помещенным, действительно, не на видном пункте, стояли такие сплошные массы зрителей, как нигде. А что говорили в толпе!

– А говорили – у нас мало будет, а все за рекой, самое настоящее! Вот тебе и настоящее!

– Глазищи-то у него… моргают! Прямо, как живой! Эн, как на обе стороны-то расправился! Си-ила!

– А сказывали так, будто однорукий мастерил, так, малярок…

– Сказывают! Малярок! За его, может, тыща заплачена! Малярок!

Мы долго шныряли вокруг орла, чувствуя себя, как дома. Еще бы не дома! У самого орла, возле левой его ноги, стоял дядин приказчик, Василий Васильич, следил за порядком и командовал:

– Тише, не напирай! Смотри издаля, явственно-хорошо видать… Семен, оправь шкалик! Какая ваша необразованность, господин… толкаетесь… Нельзя-с с прикосновением! Видите, – качается… шкалики трясутся…

Он был великолепен, Василий Васильевич! Он, конечно, чувствовал, что и на него изливается слава орла. Он дутой выпустил серебряную цепочку с эмалевой передвижкой и кисточками, часто посматривал на часы, покручивал усы и, вообще, старался быть на виду.

– Это, дозвольте вас спросить, кто ж строил-то такого? – спрашивали его из толпы.

– Сами-с… хозяин строил… мы-с… Не напирай, не напирай! Господин городовой, не допущайте напору из публики…

– Вот он, вон! – крикнул Васька и показал пальцем к фонарю.

Около бассейной башни, облокотившись на чугунную колонку фонаря, стоял Василий Сергеич. Он был опять все в том же парусинном пиджачке и котелке, бледный, мертвенно-бледный при ярком освещении. То и дело отирал он лицо красным платком и смотрел, смотрел… Смотрел в одну точку, на орла. Он пришел-таки! И я был рад, что пришел он: значит, он не так сильно болен, как говорили у нас.

Мы пробрались к нему, и я осторожно потянул его за рукав.

– А-а… И вы пришли! Ну, как… нравится?

– Да, очень хорошо! – сказал я.

К нам подбежал дядин приказчик и сказал:

– Вас хозяин требует! Там они-с… – указал он на орла. – И с ними там от города двое… господа комиссия.

Василий Сергеич обдернулся и медленной походкой направился за Василием Васильевичем. Мы тоже юркнули за ним в образовавшийся проход. В воротах орла стоял отец с двумя какими-то господами в цилиндрах и что-то рассказывал.