Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

27 сентября

За последние несколько дней сова стала более нервной и активной. Заслышав мое появление, она забивается в угол ночной клетки, а запрыгнув на мое плечо, надолго на нем не задерживается. Чаще всего она не стремится к близкому контакту, и наши утренние ласки длятся считанные минуты, а потом Мамбл целый час носится по кухне. Аппетит у нее снова разгулялся, я кормлю ее утром и вечером. Стоит мне свистнуть, и она тут же летит за своим цыпленком.

Судя по записям в блокнотах, одной осенью обычно независимое поведение совы не проявилось – и я так и не понял, почему это произошло. Примерно три недели с конца сентября до середины октября 1990 года сова сохраняла игривое настроение и оставалась очень тихой и ласковой. Она по утрам демонстрировала свою привязанность ко мне (в разумных пределах), потом долго сидела на моем плече, терлась о лицо и пощипывала бороду, прежде чем отправиться по своим делам. Точно так же птица вела себя и по вечерам. Я заметил, что Мамбл очень внимательно оценивает окружающую среду и сразу же перелетает в ночную клетку, как только я вношу ее в дом. Аппетит у нее ослабел. Хотя она не требовала завтрака, но и прятать часть цыпленка на утро тоже перестала.

Часто ей не хотелось покидать вольер на ночь, и тогда я кормил ее в вольере и оставлял на свежем воздухе. Сырой, холодной ночью в третью неделю октября я вышел забрать ее примерно в половине двенадцатого ночи, когда перестал идти дождь. Увидев, что сова сидит на жердочке и недовольно отряхивается, я решил, что она с удовольствием залезет в корзинку. Но она не проявила ко мне ни малейшего интереса. Спрыгнув с жердочки, она направилась не к корзине, а к миске с водой. Как следует поплескавшись, Мамбл уселась на край миски, встряхнулась, а потом снова плюхнулась прямо в воду, подняв кучу брызг. Я понял, что сова демонстрирует мне полную независимость. Устыдившись своей слабости, я скромно положил цыпленка на полку для кормления и оставил Мамбл в покое.

К ноябрю поведение совы стало сугубо зимним, «типично британским». Сова вела себя пристойно, но очень сдержанно. Нежность проявляла крайне редко. Каждое утро она ворковала в углу ночной клетки, приветствуя меня. На порог она прыгала не сразу. Короткое приветствие ей нравилось, но потом она либо возвращалась на жердочку в уголке, либо прыгала на мое плечо и тут же взмывала на высокий шкаф. Обычно она сидела на шкафу столько, сколько я ей позволял. В выходные примерно через час она спускалась на мое плечо или на кухонный стол, предлагая немного понежничать.

Когда наступало время усаживаться в корзину и отправляться в вольер, сова делала это абсолютно спокойно. Большую часть зимнего дня она проводила без движения, этаким клубком перьев на любимой жердочке, замаскировавшимся между двумя стенами и зарослями плюща. По вечерам она садилась на мое плечо, но ненадолго. Мне приходилось уговаривать ее сесть в корзинку, а то и усаживать насильно. Настроение у совы было не самым лучшим, но вполне спокойным. Она не лазила по потолку, не ухала и не исполняла боевых плясок. Зимой мы обычно мирно и спокойно жили рядом, не мешая друг другу.

Мне было совершенно ясно, что в новой обстановке наши отношения станут более прохладными – не только буквально, но и психологически. Мы с Мамбл больше не проводили все вечера плечом к плечу. За первые два года жизни в квартире наши отношения стали привычными и устоявшимися. Поскольку большую часть вечеров мы проводили вместе, то наше внимание было целиком и полностью сосредоточено друг на друге. Но в Сассексе мы больше не делили одну территорию – разве что по утрам в выходные. У совы была собственная территория – и новая, сосредоточенная ментальная жизнь. И жизнь эта преимущественно проистекала на улице. Неудивительно, что среда, где постоянно что-то происходило, занимала ее куда больше, чем я. А я с удовольствием наблюдал за тем, как она приспосабливается к новым условиям и радостям жизни за городом.

Часть IX

Настоящие деревья и свободные мыши

В первую осень и зиму в Сассексе в 1981 году нам с Мамбл пришлось приспосабливаться к новой жизни. Я знакомился с деревней, городом и окрестностями, искал магазины и сервисные службы, которые могли мне понадобиться (главным образом меня интересовало, кто сможет постоянно снабжать меня цыплятами). Мамбл привыкала к саду, кустам и живой изгороди, где постоянно кто-то копошился, чирикал и пищал. Вокруг летали птицы, собиравшие ягоды, семена и орехи. Когда из Северной Европы прилетали птицы, активность возрастала на порядок. Со временем Мамбл привыкла терпеть появление очень красивого фазана, который прилетал в мой сад и гулял по нему с видом собственника, издавая резкие характерные крики (рядом было большое охотничье поместье, кроме того, на холме над нашей деревней рос густой лес, где тоже разводили птиц для охоты).

Все это привлекало внимание не только Мамбл. Я никогда не слышал о том, чтобы в Сассексе водились канюки, и не видел этих птиц. Но как-то утром за ближайшим полем раздались истеричные птичьи крики. Крупная голубовато-серая птица камнем упала с небес, подняв вокруг себя вихрь листьев. Однажды я обходил сад вечером и услышал, как лиса поймала кролика примерно в сотне метров от нашего дома. Я порадовался, что не стал экономить на устройстве вольера (хотя я сомневаюсь, что лиса оказалась бы настолько глупой или отчаянной, чтобы попытать удачу со взрослой неясытью на ее собственной территории).

В городе первые морозы никак не сказываются на жизни – разве что тротуары становятся скользкими. Здесь мне приходилось каждое утро идти мимо кустов, которые покрывал иней, поблескивая на солнце. К городу я ехал между покатыми холмами, а воздух напоминал ледяное шампанское – как все это было не похоже на то, к чему я привык за пятнадцать лет жизни в городской квартире. Конечно, лишний час дороги утомлял, но, когда утром в субботу я распахивал шторы, награда была очевидной – и прекрасной.

В дикой природе зима для сов, живущих на значительно большей территории, чем маленький садик, имеет и преимущества, и недостатки. В ледяной мороз совам нужно поддерживать силы регулярным питанием. Хорошо, что в этот период голод настигает и грызунов. Они становятся менее осторожными и совершают более далекие вылазки. Тонкая, сухая трава не прячет полевок так хорошо, как летом. Но когда выпадает снег, заметить, как мыши прокладывают туннели в сугробах, становится сложнее. Хотя совы обладают очень острым слухом, который позволяет им выслеживать грызунов даже под невероятно толстым слоем снега, в такую погоду мелким птичкам, живущим на территории совы, лучше прятаться как можно тщательнее.

Дневник

20 декабря 1981 года

В последние два дня снег шел почти непрерывно. Хотя укромный уголок Мамбл был надежно закрыт сверху, снег падал сквозь проволочную клетку и толстым слоем покрыл полку для кормления. Вода в миске замерзла. Мамбл должна была к этому привыкать, поэтому по утрам я, как обычно, выносил ее в вольер. Снег и лед были для нее в новинку, но не производили никакого впечатления. Она встала на замерзшую миску, пару раз клюнула поверхность, а потом с отвращением бросила это занятие. Затем она попрыгала по заснеженной полке и попыталась съесть снег. Это явно было ошибкой. Сова яростно затрясла головой, чтобы избавиться от этой гадости. Дни сова проводит как обычно: сидит, нахохлившись, на своей жердочке. Мне кажется, что она не мерзнет (в конце концов, природа создала сов не для того, чтобы они мерзли зимой). Ест Мамбл с аппетитом, но без жадности. По вечерам я забираю ее домой пораньше. Прошлым вечером я оставил кухонный кран приоткрытым на случай, если сове захочется пить. Но она предпочла пить из блюдца с водой, которое я оставил в раковине.

9 января 1982 года

Сегодня суббота – я работал в кабинете (спальня с видом на сад) и вдруг услышал необычный шум, заливистый лай собак и гудение рогов. Я выглянул из окна, и меня ослепили яркие вспышки у ближайшей изгороди. Выйдя в сад, я увидел местных охотников, скачущих по полю. Буквально в паре метров от вольера Мамбл возбужденно лаяли гончие – их было хорошо видно через отверстие в живой изгороди. Собаки ни за кем не гнались, но шум подняли серьезный.

Мамбл взлетела на самую высокую жердочку, максимально удаленную от места действия. Я читал, что птиц гораздо сильнее беспокоят вибрации почвы, чем реальный звук – передавался ли шум, производимый гончими, по веткам, которые поддерживали жердочку Мамбл?

Вдруг появилась лошадь без всадника. Она положила голову на изгородь. Мамбл повела себя так, словно увидела голубя: выпрямилась, вытянулась и замерла. Следом за лошадью появился плотный джентльмен в заляпанном грязью черно-белом охотничьем костюме. Он успокоил лошадь и повел ее прочь. К этому времени гончие уже описывали круги по пустому полю. На излюбленное место Мамбл не вернулась до тех пор, пока шумная кавалькада не исчезла вдали. Когда лай гончих стал еле слышен в морозном воздухе, она наконец-то вернулась на свое место, хотя и с неохотой.