Песнь Соломона - Тони Моррисон

Как-то утром Цирцея взобралась на третий этаж, неся накрытое крышкой блюдо со свининой, запеченной в тесте из кукурузной муки, и обнаружила, что обе комнаты пусты. Беглецы не взяли даже одеяло. Только нож и жестяную кружку.

В первый день они готовы были плясать от радости. Ели яблоки и малину, сняли башмаки и наслаждались прикосновением росистой травы и прогретой солнышком земли к босым подошвам. На ночлег они устроились в стогу и так радовались, что спят под открытым небом, что им казалось вполне приятным соседство полевых мышей и клещей.

Был хорош и следующий день, хотя ликовали они уже не так бурно. Они искупались в Саскуэханне, а затем полями, лесами, по заброшенным тропам и берегам небольших рек побрели, как они полагали, к югу, в Виргинию, где, по мнению Мейкона, жила их родня.

На третье утро, проснувшись, они увидели ярдах в пятидесяти сидящего на пне человека, который был как вылитый похож на их отца. Он не смотрел в их сторону — просто сидел на пне. Они хотели его окликнуть и подбежать к нему, но он смотрел как бы сквозь них, как-то странно смотрел, будто вдаль, и ребятам стало жутко. Они убежали в испуге. Весь день время от времени он попадался им на глаза: то он вглядывался в воду пруда, где плавали домашние утки, то возникал в развилке платана, то, заслоняя рукой глаза от солнца, обозревал простиравшуюся перед ними широкую и плоскую долину. Каждый раз, заметив его, они отходили назад потихоньку и шли в обратном направлении. Теперь уж им внушала ужас и сама земля, такая родная, такая знакомая. Сверкало солнце, воздух был ласковый и теплый, но стоило пробежать по листьям ветерку, с легким шорохом пройти фазаньей курочке по зарослям многолетнего клевера — ужас множеством иголок вонзался в них. Кардиналы, белки, ужи, бабочки, лесные сурки и кролики — все эти добрые создания, окружавшие их всю жизнь, внезапно превратились в зловещих вестников чего-то, что рыскало вокруг, преследовало их. Даже журчание реки звучало словно клич огромной глотки, река струилась, поджидая, подкарауливая их. И это днем! А ночью-то совсем жуть!

Перед самым наступлением темноты, когда солнце их покинуло и ребята, выйдя на опушку леса, огляделись, нет ли на вершине ближнего холма какой-нибудь фермы или заброшенного сарая — словом, чего-нибудь, где можно переночевать, они увидели пещеру, а у входа в пещеру стоял отец. На этот раз он поманил их к себе. Оказавшись перед выбором, провести ли бесконечную ночь в лесу или пойти за человеком, похожим на их отца, ребята предпочли последнее. Ведь если это в самом деле отец, он, конечно же, их не обидит.

Они медленно приблизились к пещере и вошли туда, а отец время от времени оглядывался на них и манил за собой.

Заглянув в пещеру, они ничего не увидели, лишь бездонную утробу тьмы. Отец исчез. Они решили, что если пристроиться здесь у самого входа, то, пожалуй, лучшего места для ночевки не найти; может, он и поманил их сюда, просто чтобы показать им, где заночевать. Из высокого, по пояс, нагромождения камней выступала будто гладкая скамья, и они отлично на ней устроились. В глубине пещеры не видно ни зги, лишь чуть тревожно делалось при мысли, что там наверняка есть летучие мыши. Но ведь это сущие пустяки по сравнению со страшной темнотой там, снаружи.

На рассвете Мейкон, спавший неглубоким, беспокойным сном, проснулся от резкой боли в животе — сказалась жизнь на воле: они уже три дня питались только дичками. Потихоньку, чтобы не разбудить сестру, Мейкон слез с каменной скамьи; он постыдился справлять нужду на вершине холма при свете восходящего солнца и отошел в глубь пещеры. Спустя немного времени окружающая его тьма слегка рассеялась, и он увидел футах в пятнадцати от себя спящего человека. Мейкону хотелось потихоньку застегнуться и отойти, не разбудив его, но сучки и листья захрустели у него под ногами, и незнакомец, который, очевидно, и так некрепко спал — он все время вздрагивал во сне, — окончательно проснулся. Он поднял голову, посмотрел на Мейкона и улыбнулся. Он был очень стар, очень бел, и улыбка его была ужасна.

Мейкон попятился, вытянув руку назад, и почему-то ему в тот миг вспомнилось, как дергалось в предсмертных судорогах тело отца на земле. Продолжая пятиться, он прикоснулся к степе пещеры, и внезапно от нее отвалился камень. Мейкон зажал его в руке и швырнул в ухмыляющееся лицо старика. Удар пришелся прямо над бровью, кровь хлынула и смыла с бледного лица улыбку, но старик не остановился, он подходил ближе, ближе и все время вытирал лицо рубашкой, пачкая ее кровью. Мейкон схватил еще один камень, но на этот раз промахнулся. А старик все приближался.

Мейкон уже подумал, что пришел его последний час, как вдруг громкий крик разнесся по пещере и всполошил летучих мышей. Раненый оглянулся на крик, увидел чернокожую девочку, и, пока он глядел на нее, Мейкон вытащил нож и всадил его в спину старика. Тот упал ничком, но затем обернулся и взглянул на них. Его губы шевельнулись, и он пробормотал какие-то слова, что-то вроде: «За что?» Мейкон вонзил в него нож еще раз и еще и вонзал его до тех пор, пока старик не перестал шевелить губами, стараясь им что-то сказать, и его лежащее на земле тело не перестало подскакивать и дергаться. Тяжело дыша от напряжения, ведь каждый удар ножа пробивал грудную клетку старика, Мейкон побежал за его одеялом. Он хотел, чтобы мертвец исчез, хотел закрыть его, спрятать, хотел от него избавиться. Он поднял рывком одеяло и вместе с ним большой брезентовый мешок и увидел три доски, положенные, как ему показалось, поверх небольшого углубления. Немного подумав, он отшвырнул доски ногой. Внизу лежали, как яйца в гнезде, маленькие серые, туго набитые мешочки, завязанные проволокой. Мейкон поднял один из них и подивился, до чего он тяжелый.

— Пилат! — окликнул он сестру. — Пилат!

Но она как приросла к месту и, приоткрыв рот, смотрела на мертвеца. Мейкон схватил ее за руку и потащил к ямке, где лежали серые мешочки. Ему не сразу удалось развязать стянутую узлом проволоку, даже пришлось пустить в ход зубы, но наконец он все же раскрыл один мешочек и вытряхнул на валявшиеся у них под ногами сучки и листья его содержимое — золотые самородки.

— Золото, — прошептал он и тут же, как грабитель, в первый раз участвующий в «деле», вскочил и помочился.

Жизнь, безопасность, роскошь — неожиданно дарованные ему блага — замаячили перед ним, сверкая, как павлиний хвост, и, пока Мейкон с восхищением разглядывал самородки, он вдруг заметил по другую сторону ямки покрытые пылью ботинки отца.

— Это папа! — вскрикнула Пилат. И отец, словно в ответ, со вздохом закатил глаза, прошептал загробным голосом: «Пой. Пой» — и вновь растаял в воздухе.

Пилат бросилась искать его, она бегала по пещере, кричала: «Папа! Папа!», а Мейкон тем временем укладывал мешочки с золотом в брезентовый мешок.

— Пойдем, Пилат! Нам пора уходить.

— Нельзя брать с собой это, — сказала она, указывая пальцем на мешок.

— Что? Оставить тут? Да ты с ума сошла!

— Это ведь кража. Мы его убили. За нами пошлют погоню, будут нас искать. Если мы заберем с собой деньги, подумают, что мы из-за денег его убили. Это нужно здесь оставить, Мейкон. Боже упаси, чтобы нас поймали с деньгами.

— Да это ведь не деньги, тут золото. Его хватит нам на всю жизнь. Мы сможем купить себе новую ферму. Мы сможем…

— Хватит, Мейкон! Хватит! Пусть его найдут на том самом месте, где оно лежало. — И она снова принялась кричать: «Папа! Папа!»

Мейкон ударил ее по лицу, и медная коробочка закачалась под ухом. Пилат придержала ее ладонями, а потом прыгнула на Мейкона, как антилопа. Они колотили друг друга в двух шагах от мертвеца, глядевшего на них неподвижным взглядом. Пилат почти не уступала Мейкону в силе, но, конечно, ей было не сладить с ним, и он, может быть, избил бы ее до потери сознания, если бы девочка не завладела ножом, на котором еще не просохла кровь старика, и не приставила его прямо к сердцу Мейкона.

Мейкон замер и не мигая смотрел ей в глаза. Он стал ругать ее обидными словами, но она молчала. Тогда он, пятясь, вышел и отошел в сторонку от пещеры, но недалеко.

Весь день он ждал, когда появится Пилат. Весь день она не покидала пещеру. Спустилась ночь, он сел под деревом, и все, казавшееся таким жутким вчера, сегодня его не пугало; он следил во все глаза за входом в пещеру — не высунется ли лохматая голова Пилат. Так он прождал всю ночь, ничего не увидел и не услышал ни звука. На рассвете он потихоньку пополз к пещере, приостанавливаясь на каждом шагу, чтобы не разбудить Пилат и напасть на нее, пока она спит. И тут он вдруг услышал лай собак и понял: где-то близко идет охота. Он стремглав помчался по лесу и остановился, лишь когда собачий лай остался далеко позади.

Затем он целый день и целую ночь пытался разыскать обратный путь к пещере и не наткнуться на охотников, если они еще где-то тут. Он добрался до нее три дня и две ночи спустя. Мертвец глядел на Мейкона все тем же безмятежным взглядом, а брезентовый мешок и золото исчезли…