Во что мы верим, но не можем доказать: Интеллектуалы XXI века о современной науке - Джон Брокман

Марти Херст

Марти Херст – адъюнкт-профессор Школы информационного менеджмента и систем Калифорнийского университета в Беркли, сотрудник подразделения компьютерных наук. Ее основные научные интересы – пользовательский интерфейс и использование зрительных образов для поиска информации, эмпирическая вычислительная лингвистика и интеллектуальный анализ данных.

Я верю, что проблема поиска разрешима. Достижения в сферах компьютерной лингвистики и разработки пользовательского интерфейса в конце концов позволят нам находить ответы на любые вопросы, при условии что ответы закодированы в форме текста и хранятся в открытых источниках. Достижения в создании разумных систем позволят строить умозаключения, способные находить ответы даже в том случае, когда их нет в документах, хранящихся в открытых источниках.

Мои предположения подтверждают некоторые недавние достижения. Во-первых, компьютерная лингвистика (также ее называют обработкой естественных языков, или инжинирингом языков) в последние десятилетия достигла больших успехов прежде всего благодаря доступу к огромным массивам текста, что позволяет получать достоверные статистические данные. Например, современные системы компьютерного перевода почти полностью основаны на статистических паттернах, извлеченных из массивов текста; они действуют так же, как системы ручного перевода, и постоянно совершенствуются.

Компании, создающие поисковые машины, постоянно собирают данные о том, как люди ищут информацию. Эти поведенческие данные можно использовать для улучшения средств и инструментов поиска. Например, некоторые алгоритмы исправления грамматических ошибок основаны на данных о том, как люди исправляют ошибки, проверяя пары в последовательных запросах. Если второй запрос почти идентичен первому, считается, что пользователь просто исправил ошибку в слове. Затем создаются паттерны, позволяющие автоматически исправлять ошибки правописания.

Еще одно достижение компьютерной лингвистики – создание вручную огромных лексических онтологий, к которым впоследствии обращаются при формулировании аксиом и правил использования языка. Эти современные онтологии, в отличие от своих предшественниц, достаточно обширны, просты и потому полезны, хотя сегодня эта работа только началась. Также мы наблюдаем активные попытки автоматического создания таких онтологий на основании больших массивов текста. На мой взгляд, самый перспективный подход – объединить автоматизированный подход и создание онтологий вручную. (Я скептически отношусь к шумихе вокруг семантической сети: очень сложно описывать концепции систематическим образом, а тем более заставить всех, кто создает информацию, следовать единой схеме.)

Наконец, залог улучшения поисковых систем – дальнейшее совершенствование пользовательского интерфейса. За те десять лет, что Интернет стал доступен всем и каждому, мы очень многое узнали о том, как люди ищут информацию в Сети. Но, как часто отмечают специалисты в этой области, сам интерфейс почти не изменился. Мы до сих пор набираем слова в «окошке» поиска, а потом выбираем нужные ответы из списка результатов. Я верю, что в этой области многое изменится, скорее всего, благодаря успехам в анализе естественных языков.

Кай Краузе

Кай Краузе – доктор психологии, магистр в области обработки изображений, обладатель патентов на концепции интерфейса, удостоен награды Клио за первый фильм сериала «Звездный путь», лауреат медали Дэвиса Королевского фотографического общества Великобритании. Основатель исследовательской лаборатории Байтбург (Byteburg), расположенной в тысячелетнем замке на берегу Рейна.

Я всегда считал, хотя и не могу этого доказать, что дзэн-буддизм ошибается. Правда за тем, что будет после. Лозунги в духе «здесь и сейчас», «жить настоящим» и т. д. – заблуждение. Как раз наоборот: я считаю, что самое главное – то, что было до, и что будет после. Предвидение момента и воспоминания о нем, но не само мгновение.

В немецком языке для этого есть красивое слово: Vorfreude. Это не просто «наслаждение», «удовольствие» или даже «предвкушение». Это «преднаслаждение», мгновение «до радости», так сказать, «предсчастье». Это слово описывает связь со временем, радость ожидания следующего мгновения, нетерпение, душевный подъем, надежды, связанные с чем-то, кем-то, каким-то событием. Это может быть мелочь (предвкушение прихода любимого человека, музыкального отрывка или следующей сцены в фильме) или что-то более важное (ожидание отпуска, рождения ребенка или получения Оскара).

Мудрецы, ламы и махариши твердят, что все дело в текущем мгновении – что нужно наслаждаться мгновением и не беспокоиться о времени. Но даже в детстве я каким-то образом понимал, что красота заключена в мгновении до, в надежде на что-то, в ожидании, в тех совершенных образах, которые рисует воображение в предвкушении счастья. А когда мгновение проходит, не успеешь и глазом моргнуть, как от него останется лишь отблеск, воспоминание о том времени.

Нет ничего прекраснее абстрактного образа красоты, увиденного сквозь розовые очки предвкушения. Санта-Клаус, которого так ждут дети накануне Рождества, оказывается просто толстяком в забавном костюме. В ожидании первого поцелуя можно чувствовать, как по спине бегут мурашки, но когда он наконец случается, то оказывается простым соединением молекул и чувством неловкости. Момент предвкушения проникнут невинностью, ведь мы еще ничего о нем не знаем. А в воспоминаниях, пройдя через фильтры памяти, момент счастья освящается и очищается от прочих знаний.

По версии дзэн-буддизма попытки удержать красоту мгновения – бесплодная и печальная затея. Не столько потому, что это невозможно: сегодня есть масса техник, позволяющих нам быть счастливыми, – в буквальном смысле научиться этому. Но эти попытки подразумевают по определению, что все остальные мгновения жизни не заслуживают внимания: это просто обычные, неприятные, подавляющие, незаметные мгновения простой механики жизни.

В моей версии все наоборот: долгие периоды до и после длятся на сотни или тысячи мгновений дольше, чем само мгновение, и совершенно выходят за рамки повседневности.

К чему я все это говорю? Живите в вечном благословении предвкушения, лелейте надежду, ждите, придумывайте планы, которые только предстоит реализовать, мечтайте о том, чего еще нет. Ищите новые точки на горизонте, создавайте их сами. И в то же время оживляйте воспоминания, цените их, делитесь ими, говорите о них.

Стройте планы и делайте фотографии.

Я никак не могу доказать правильность столь возвышенной философской теории, но с нетерпением жду того мгновения, когда смогу это сделать. А когда я это сделаю, то почти наверняка никогда этого не забуду.

Оливер Мортон

Оливер Мортон – писатель, журналист и редактор журнала Wired, автор книги «Составление карты Марса».

Вопрос веры всегда был для меня непростым; почти все, во что я верю, выходит далеко за рамки моей способности это доказать. Насколько мне известно, я потребитель и иногда дистрибьютор доказательств, но не их производитель. Мои убеждения основаны на вере в других людей, в процессы и институты.

То же самое может сказать о себе почти каждый из нас. Иногда мы можем подтвердить свои убеждения в своей профессиональной сфере, но в других сферах верим тому, во что верят другие. Но чтобы каждый раз на это указывать, потребовалось бы любое понятие сопровождать словами «при прочих равных условиях». Но когда возникает вопрос о том, во что мы верим, нужно отдать должное вере в других людей и социальные институты.

Мне кажется, что настоящий вопрос звучит так: во что я верю, хотя этого не может доказать никто? В ответ я бы сказал, что впереди нас ждет светлое будущее, где люди будут меньше страдать, а человеческий потенциал будет больше, чем сейчас. И одна из причин, по которым будущее станет лучше, – более полное и точное понимание мира в целом.

Но если я не могу этого доказать, то почему в это верю? Потому что это лучше, чем верить в альтернативную точку зрения. Потому что эта вера создает контекст для социальных и политических действий, которые в противном случае казались бы бессмысленными. Эта вера призвана убедить других. И при этом, отчасти, она эгоистична. Ведь когда я пытаюсь прояснять и распространять знания (эти слова напоминают мне работу распорядителя столовой для бездомных), я делаю это ради светлого будущего – пусть даже мои усилия очень скромны. Но кроме вопроса «зачем» есть еще и вопрос «как». И ответ на этот вопрос звучит так: «сложно». Мне непросто заставить себя поверить в светлое будущее. Но я хочу в него верить, и в лучшие дни мне это удается.