Цвет греха. Чёрный - Александра Салиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опекун не верит. Слишком уж тяжёлым чувствуется сверлящий меня взгляд. Будто под кожу пробирается, порождая мириады колючих мурашек. По всему телу. В моём разуме. Становится ещё сильнее не по себе. Не смотрю на собеседника больше. Сцепляю пальцы, уставившись на них. И так и не решаюсь поднять голову, после того, как он отзывается сурово:
— Мне так не показалось.
— А как тебе показалось?
А в дверь снова звонят…
Какой-то проходной двор с утра пораньше!
— Я открою, — хмурится мужчина, очевидно, тоже не ожидая новых гостей.
Хотя, скорее, это всё результат моего допроса. Ему же явно не понравилось то, что он узнал.
Да и кому бы понравилось?
Дерье Шахин вот тоже — нет.
Остальным…
Мне самой не нравится.
Что уж говорить об остальных.
А ещё…
— Для Асии Озджан, — слышится со стороны двери.
Голос — совершенно незнакомый. На пороге совсем не задерживается. А после того, как захлопывается входная дверь, и бывший муж моей матери возвращается на кухню… лучше бы моё сердце остановилось.
В руках мужчины — цветы. Целый букет. Огроменный. Розы — белые и красные, составлены до того искусно, что не приходится сомневаться в том, как бесстыдно дорого это стоит. Если только в том, от кого они.
Да и то совсем ненадолго.
— Это — тоже в качестве извинений?
В цветах есть карточка. На ней подписано:
«Спасибо за то, что согласилась.
К.»
Читаю, но не прикасаюсь: ни к записке, воткнутой в букет, ни к самой красно-белой композиции в обрамлении зелени. Хруст ломающихся в чужих руках стеблей — слишком красноречивое обстоятельство, чтобы настолько приближаться. Как и разлетающиеся по полу лепестки роз._________Если история вам нравится, ставьте ❤️, это поднимает не только рейтинг произведения, но и настроение у автора :)
Глава 15
Глава 15
Адем
Эта девчонка сведёт меня с ума!
Все мои выводы о ней терпят крах. Вместе с выдержкой, которая трещит по швам снова и снова, стоит лишь представить себе всё то, о чём она умалчивает. А то, что так и есть — никаких сомнений, всем нутром чую. Иначе бы не реагировала так, как здесь и сейчас. Даже в глаза смотреть лишний раз не осмеливается. Пробуждая тем самым всё то худшее, что только живёт во мне. Сколько бы ни убеждал себя притормозить, них*ра не выходит. Нет, я не собирался её пугать таким своим поведением. Или как-то давить. Честно, сдерживал себя, как мог. Всё-таки такой невинной девочке не стоит видеть и знать эту мою сторону. По крайней мере, до тех пор, пока возможно её от всего этого оградить. Ещё в тот момент, как взглянул в переполненные слезами глаза, пока она крепко прижималась ко мне, обнимая обеими руками — тогда понял, что не хочу видеть, как она плачет. Не позволю. Никому её обидеть. Тем более, себе.
И уж тем более — кому попало…
Ведь она моя. Пусть подопечная. Но моя. И ни одна сволочь в этом мире не должна забыть о том, что к ней нельзя безнаказанно прикоснуться. Ни один не притронется. А если посмеет, ответит передо мной. И пусть я сам — та ещё сволочь. Если после того, как вытаскиваю её из мусорного контейнера, всячески стараюсь её отвлечь, то после того, как она засыпает, и притворяться хорошим больше никакой нужды нет, просто собираюсь и ухожу. Терпение закончилось. Я ведь ни разу не всепрощающий, как та же Асия.
Иначе откуда у неё такая бездна смирения?
Не заикнулась ни разу о том, кто именно так с ней поступил. Я сам тоже не стал расспрашивать. Ни к чему.
Определить засранцев не составило огромной сложности. И пусть их лица на камерах не видны, спрятаны масками. С вычислениями у меня никогда не было проблем. И тут хватило первой половины ночи, чтобы просмотреть по записям передвижения всех, кто был на территории школы во время происшествия, а затем найти нужные имена. Вторую половину ночи я посвятил тому, чтобы навестить их дома. Вернулся перед рассветом. Она всё ещё спала, подложив обе ладошки себе под щёку, и забавно поморщилась, когда я снял ею же самой нацепленный браслет, после чего устроился на противоположном краю, чтобы не тревожить. Едва ли проходит пара часов, прежде чем просыпаюсь.
И ведь не собирался в последующем тоже устраивать допрос, тем более во время завтрака…
Но так уж выходит.
Слишком яркой оказывается у неё реакция, чтобы дальше промолчать.
Присланный цветочный дар с запиской — как последний гвоздь в крышку того самого гроба, в котором хоронят остатки моего здравомыслия.
И если прежде я ещё помню о том, что девчонка мне не принадлежит в полном смысле того слова, вполне вольна жить своей жизнью, то…
Ни х*ра так не будет!
Не тогда, когда демоны внутри меня совсем не умолкают, вспарывают мозг и выбираются наружу. Ведь она — и есть мои демоны. Осознаю последнее чётко и ясно, пока она нервно кусает губы, опасливо разглядывая свой презент в моих руках. Ближе не подходит. Забирать тоже не спешит. Я же только теперь замечаю, что в порыве вспыхнувших эмоций слегка попортил цветочную композицию, пока кулаки сжимались сами собой. Как и вспоминаю о том, на чём мы остановились:
— Это — тоже в качестве извинений? — интересуюсь.
Кто б знал, чего мне стоит держать ровный, почти бесцветный тон. Тогда, когда внутри зарождается настоящая буря. И дикое желание пойти, найти этого «К.», а затем запихнуть эту флористику ему в зад.
— С чего ты взял? Может это и не… он… — сперва достаточно бодро произносит она, затем скатывается до жалкого полушёпота.
Вероятно потому, что не сразу до неё доходит, чем это ей грозит. Но точно доходит. Неспроста отступает назад, а во взоре цвета топлённого шоколада загорается отчаяние. Цепляется за край стола до побеления кончиков пальцев.
Что ж…
— А кто тогда?
И сколько их ещё?
Пока её искал вчера, насчитал двоих. Сперва тот, который пошёл за ней в раздевалку. После — тот, что поймал её
