Коппола. Семья, изменившая кинематограф - Айан Натан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я не могу назвать его другом», – так откликнулся на эти признания Уиллис.
В Лас-Вегасе – городе, где подбрасывают мертвых проституток и шантажируют сенаторов, – Аль Пачино закапризничал. Теперь он сам стал звездой, важной персоной, и экстравагантные манеры Копполы начали его раздражать. «Неужели, черт возьми, действительно нужно столько времени, чтобы снять одну-единственную сцену? – он кипел негодованием. – Вон Люмет снял «Серпико» за восемнадцать дней! Когда у меня возникает проблема, о которой я хочу поговорить с Фрэнсисом, я подхожу к нему… Так что он делает? Он начинает рассказывать мне о своих проблемах! Зачем мне его проблемы? Здесь же он режиссер!»
Для Аль Пачино это была очень трудная роль. Майкл теперь стал похож на Мефистофеля, на загадочное существо, которое медленно съедает себя заживо. Он так долго лгал, что в его жизни совсем не осталось правды. «Но при этом он от начала до конца – один и тот же человек», – считал Коппола. Непоколебимая природа его характера во второй части – один из тех элементов, которые в конечном итоге сделали сиквел менее масштабным. Мы забываем, что когда-то этот человек был другим.
Нагрузка на режиссера нарастала с каждым днем. Когда он начинал снимать «Крестного отца 2», то думал, что будет работать над ним по будням, а по выходным – курировать монтаж «Разговора». Этого не получилось. Однако и в возникшем хаосе Коппола нашел возможности для творчества. Впрочем, как оказалось, даже у режиссера, который находится на пике своего могущества, есть не так много средств для управления ситуацией (что, кстати сказать, обнаружил и Майкл).
Из Тахо они переехали сначала в Лас-Вегас, потом в Нью-Йорк и наконец в город Санто-Доминго в Доминиканской Республике, который в фильме играл роли Майами и Гаваны. Именно здесь Майкл вкладывает деньги в казино вместе со скользким типом по имени Хайман Рот, и в жарком тропическом воздухе разливается предательство. До поездки на Карибы они заехали в Лос-Анджелес, чтобы провести интерьерные съемки на территории Paramount. Неужели Эванс не видел их в павильонах, неужели он не удивлялся? Именно здесь они сняли сцену заседания Комиссии по расследованию Сената США (в число актеров, задействованных в ней, вошли Роджер Корман и Билл Фельдман, первый агент Копполы в Голливуде). Задумчивого Фрэнки Пентанджели по прозвищу Пять Ангелов играл говорливый нью-йоркский драматург и актер Майкл Гаццо. По сюжету этот старый бандит должен был выдать своих сообщников и стать свидетелем обвинения. А вообще-то, это была сюжетная линия, отведенная Клеменце, – именно он должен был предать Майкла.
Гаццо с его бульдожьим лицом и вечно укоризненным взглядом оказался прекрасным актером, способным показать и вспыльчивость, и снисходительность выходца с Восточного побережья. В сцене званого ужина, потребовавшей шести разных ракурсов, то есть шести разных постановок камеры, он постоянно пил вино, и потому с каждым дублем его подбородок медленно, но неуклонно приближался к столу. Именно при съемке этой сцены Дайан Китон быстро поворачивается к камере и с усмешкой произносит: «А все ли у нас хорошо проводят время? Я так точно…»
Сцена заседания сенатского комитета – это еще одно чудо фильма. Вид брата, привезенного с Сицилии, словно бритва, полоснул Пентанджели по глазам. Актеру Сальваторе По не пришлось произносить ни единой реплики, чтобы предотвратить грех по крови. Увидев брата, Фрэнки отказывается от своих показаний и замолкает, чем срывает громкий судебный процесс над семьей Корлеоне. Теперь даже Вашингтон оставляет Майкла в покое.
Рядом со съемочной площадкой можно было часто видеть Де Ниро, который в свободное время без грима и костюма со стороны наблюдал, как работает его друг Аль Пачино.
В марте 1974 года все члены съемочной группы, находившиеся в Санто-Доминго, заболели, и сильнее всех – Аль Пачино. Врач диагностировал у актера пневмонию и назначил ему месяц постельного режима. Кажется, Майкл все-таки отравил всю свою систему…
На время болезни Аль Пачино Коппола переехал в Нью-Йорк, чтобы снять сцены с молодым Вито. Это очень мощные кадры. Наверное, в середине 1970-х годов в мире не было более уверенного в себе режиссера, чем Коппола. Разве можно забыть Вито в исполнении Де Ниро, который пробирается по крышам среди каминных труб, выслеживая дона Фануччи (актер Гастоне Москин из «Конформиста»)? Разве можно забыть, как тщеславный рэкетир в белом костюме, который держит в страхе всю округу, пробирается сквозь толпу, держа в руке апельсин – символ смерти?
Вглядитесь еще раз в эту последовательность кадров: многочисленные детали, походка мачо, никакой спешки… Напряжение нарастает, как будто кто-то задержал дыхание на вдохе… Камера следит за Фануччи во время уличного праздника одним длиннейшим непрерывным кадром, на котором также отображается параллельное движение Вито, наблюдающего за гангстером сверху. А между ними – яркая полоса из собравшихся на праздник иммигрантов.
На съемки этой уличной сцены ушло полгода. После долгих поисков нужной локации Тавуларис в конце концов нашел то, что им было нужно, на Шестой Восточной улице Нижнего Манхэттена – в этом районе жили иммигранты с Украины. Люди из съемочной группы обошли весь район, дверь за дверью, и получили согласие на съемку более чем у трехсот человек – бакалейщиков, мясников, гробовщиков… Все объекты съемок тщательно обмерили, сфотографировали, а затем отправили в прошлое – в 1918 год, когда дороги здесь еще были покрыты гравием. Для съемок построили продуктовую палатку, добавили волшебный свет гирлянд, натягиваемых через улицу в дни торжеств. К съемкам привлекли более 700 статистов. Коппола бродил среди них и поедал свой любимый миндаль в шоколаде.
«Убийство нужно было как-то выделить, – объяснял Фрэнсис. – Насилие в кино – затертая тема. Чтобы отличиться, нужно было осторожно украсить эту сцену мелкими, но незабываемыми штрихами: выкрученная лампочка погружает лестницу в полумрак; когда пуля пробивает сердце Фануччи, он срывает пуговицы с жилета; вторая пуля разрывает его щеку; полотенце, обернутое вокруг пистолета Вито, чтобы заглушить выстрелы, воспламеняется, озаряя застывшее лицо Де Ниро. И мы видим тот же самый взгляд, каким Аль Пачино смотрел на убитого Солоццо».
Не стирая со своих рук следы смерти, Вито приходит домой, берет на руки сына, сажает его себе на колени и шепчет: «Майкл, твой отец очень тебя любит». Печать наложена. Игра Де Ниро подобна научному труду – он
