Грань - Джеффри Дивер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вот, значит, как вы шутите?
— Это не шутка.
— Выходит, какие-то чужие люди прочтут, что я напишу?
— Да. Трое или четверо. Но первым их должен буду прочитать я.
— Тогда извините, но я предпочту нечто более интересное… Например, отправиться спать. — С недовольным видом Мари удалилась по коридору.
Джоанн посмотрела вслед сестре, которая шла, покачивая стройными бедрами под тонкой тканью юбки, словно все еще пыталась соблазнить кого-то.
— Что она принимает? — спросил я.
— Велбутрин, — ответила сестра после некоторого замешательства.
— Что-нибудь еще?
— Ативан. Одну-две таблетки.
— И все?
— Больше ей ничего не прописано. У Мари никогда не было своей медицинской страховки, поэтому за все ее лекарства плачу я. Но… как вы догадались?
— По манере разговаривать и кое-каким особенностям поведения, — ответил я. — Кроме того, мне известно, что она лежала в лечебницах. Дважды. Ведь так?
Джоанн грустно улыбнулась:
— Так вы и об этом знаете?
— Моя помощница собрала всю информацию, которая могла оказаться важной. Она ведь пыталась покончить с собой? Так сказано в полученном мной донесении.
Джоанн кивнула:
— По словам врача, с ее стороны это был скорее демонстративный жест, чем реальная попытка наложить на себя руки. Ее тогда бросил жених. Впрочем, какой там жених! Они встречались месяцев шесть, а Мари начала настаивать, что им нужно жить вместе, мечтала забеременеть от него. Вам такие истории знакомы, полагаю.
Ее голос затих, и она оглядела меня, словно вдруг задавшись вопросом, а знакомы ли мне такие жизненные коллизии. Вероятно, Райан сказал ей, что я холостяк и детей у меня нет.
— Записка, небольшая передозировка, — продолжала Джоанн затем. — Второй раз та же ситуация, только немного хуже. И снова из-за мужчины. Остается только жалеть, что она не хочет вложить столько же пыла в лечение, сколько вкладывает в отношения с любовниками.
Я посмотрел в глубину коридора и спросил, похлопав себя по руке:
— Это сделал Эндрю?
Джоанн удивленно вскинула брови.
— Вы хорошо разбираетесь… — Но потом только помотала головой. — Если честно, я не знаю. Ему уже случалось избивать ее. Однажды она угодила после этого в больницу, но уверяла, что все произошло случайно. Мари для него — бессловесная жертва, и он этим пользуется. Знает, что в крайнем случае она всегда возьмет вину на себя. Вот и в этот раз придумала вполне убедительную историю, как некий тип случайно сбил ее с ног. Но я уж не знаю, можно ли ей верить.
— А переадресация почты? Она порвала с Эндрю и перебралась жить к вам?
Джоанн поймала свое отражение в старинном, потемневшем от времени зеркале и отвела взгляд.
— Да, так и получилось. Эндрю живет полнокровной жизнью. Он талантлив, хорош собой и считает мою сестру тоже талантливой. По крайней мере не устает твердить ей об этом. Однако он к тому же ревнив и деспотичен. Убедил Мари уйти с постоянной работы и съехаться с ним. Но продержались они всего пару месяцев. Эндрю непрестанно злился на нее, а когда она оставила его, совсем слетел с катушек. Слава Богу, что мы живем неподалеку и у нее нашлось пристанище хотя бы на время.
Мари было ее настоящим именем, она официально не меняла его. Как выяснила Дюбойс, еще в подростковом возрасте она несколько раз сбегала из дома, ее задерживала полиция за хранение наркотиков и мелкие кражи из магазинов, но по малолетству уголовные дела не возбуждались. Складывалось впечатление, что во все эти авантюры ее втягивали парни с единственной целью — подставить как единственную виновницу.
Впрочем, эти детали никак сейчас не влияли на мою работу и не были даже важны для нынешнего разговора с Джоанн. И потому я предпочел не говорить об этом.
— Значит, вы изучали наше прошлое? — спросила она.
— Да, насколько это было необходимо.
Помолчав с минуту, Джоанн, еще менее склонная шутить, чем я, спросила меня с застенчивой улыбкой:
— И что же вам удалось выяснить про меня?
Я не сразу нашелся что ей ответить. Биография, выданная мне Дюбойс, была историей ничем не примечательной жизни. Она всегда и ко всему подходила с чувством ответственности: к учебе в школе и колледже, работе статистика, обустройству своего дома. Член родительского комитета в школе, где училась Аманда. Даже те эпизоды, которые в положительном или отрицательном смысле выбивались из четырех десятилетий заурядного существования, не могли считаться чем-то необычайным, как, к примеру, многодневный поход, совершенный по Европе после окончания средней школы — вероятно, самое яркое воспоминание ее юношеских лет, — или серьезная авария, в которую она попала несколько лет назад.
— Я выяснил, что вы тот человек, о котором мне не приходится постоянно тревожиться.
Улыбка пропала. Джоанн пристально посмотрела мне в глаза.
— Из вас получился бы хороший политик, Корт. Спокойной ночи!
20
В одиннадцать часов вечера, осмотрев еще раз дом изнутри, я вышел наружу и пристроился поверх мягкой кучи опавшей листвы. Потом начал изучать округу в монокуляр ночного видения «Ксеноник супервижн 100». Эти штуки стоят бешеных денег, но они лучшие в своем классе. Мы позволили себе приобрести только три таких прибора, и сегодня утром мне повезло: я выписал для себя последний из оставшихся на нашем складе.
Обычно это входит в обязанности «двойника», но я считал, что и мы, «пастухи», не должны чураться простой работы. Часть философии Эйба, разумеется, и та самая ее часть, которая, можно сказать, и привела его к гибели.
Всматриваясь, я старался заметить любое отклонение от нормальной картины. Мои плечи болели, словно связанные узлом. И дышал я тяжеловато. Прибегая к обычному своему средству, стал мысленно повторять: камень, ножницы, бумага… камень, ножницы, бумага…
Убаюканный плавным скольжением по земле теней облаков в свете луны, я начал постепенно расслабляться. Через сорок минут, когда мои пальцы слегка свело от тяжести прибора, а в мышцы рук стал проникать холод, я вернулся в дом.
В своей спальне я отстегнул кобуру фирмы «Ройал гард», достал из спортивной сумки флакон со специальным гелем и стал медленно втирать небольшое его количество в натуральную кожу, теперь уже потемневшую, как любимая бейсбольная перчатка. Гладкая сторона кобуры должна соприкасаться с моим телом, грубая — всегда быть обращена наружу. На самом деле уход ей сейчас не требовался, но это занятие всегда меня успокаивало.
Покончив с ним, я принял душ и завалился на бугристый матрац старой кровати, не забыв задернуть шторы, хотя шансы на то, что из-за стволов благородных дубов, растущих перед окном, вдруг появится убийца, были, прямо скажем, равны нулю.
При этом само окно я чуть приоткрыл и слышал шелест крон деревьев и гораздо менее отчетливый шум воды в бурной реке, протекавшей метрах в восьмистах отсюда.
Я, должно быть, счастливчик, потому что могу спать практически где угодно и засыпать как по команде. Насколько мне известно, для людей моей профессии это большая редкость. И что уж совсем неудивительно, бессонницей страдало большинство моих клиентов. Я же знал, что скоро сон сморит меня, а пока так приятно было лежать на постели, пусть и полностью одетым (я скинул только башмаки), и смотреть в потолок. При этом я размышлял о том, кому изначально принадлежал этот дом.
Его построили примерно в 1850 году. Вероятно, дом был фермерским, а на окрестных полях выращивали овес, кукурузу, ячмень — основные продукты питания, а не декоративные культуры, которые то и дело видишь сейчас. Мне представилось, как работящая семья тех времен собирается за ужином с аругулой и салатом из шпината.
Сейчас на участке насчитывалось с десяток тысяч деревьев, но я видел старые фотографии и представлял себе окрестные пейзажи совершенно другими. Большая часть территорий, занятых сейчас лесами северной Виргинии, во времена Гражданской войны была занята сельскохозяйственными угодьями.
Уже на ранней стадии Грейт-Фоллз попал под власть юнионистов. Крупных сражений в этих краях никогда не происходило, хотя однажды в том месте, где сейчас шоссе номер 7 переходит в платную автостраду на Джорджтаун, сошлись почти четыре тысячи солдат с обеих сторон, чьи общие потери составили пятьдесят человек убитыми и около двухсот ранеными. В историю это вошло как победа юнионистов, хотя конфедераты, вероятно, не видели смысла проливать кровь за земли, где они не пользовались поддержкой населения, и попросту ретировались.
Вообще же симпатии жителей Грейт-Фоллз тогда разделились так резко, как нигде больше в Виргинском Содружестве. Сторонники юнионистов и те, кто был за конфедератов, часто жили в тесном соседстве. Поэтому фраза «и встал брат против брата» здесь не звучала пустым клише.