Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин

Мысленно Денисов увидел освещенный этаж знакомого милицейского здания. Пустой перрон впереди.

«Ушла последняя электричка и три последних ночных поезда… Тамбовский скорее всего подавали на тот же путь, как и шесть дней назад, в ту ночь, когда погиб Волынцев…»

Черная громада элеватора с разбежавшимися по фасаду паутинами лестниц заслоняла вокзал…

— Даю! — ворвался голос помощника дежурного в Москве. -Сутыгин у телефона! Говорите.

— Я из Крыма! — крикнул Денисов. — Из Коктебеля, где вы весной отдыхали. Оперуполномоченный Денисов…

— Меня уже допрашивали… — Голос Сутыгина оказался хриплый, будто ему сдавили горло. — Я знаю: Александр погиб. Все записали…

— Товарищ, который к вам приезжал, был плохо знаком с деталями. Ему дали список вопросов… — Слышимость была отличной. — Очень серьезное дело!

— Спрашивайте!…

Денисов знал: если действительно нужно, люди сразу это чувствуют.

— …Вообще-то нам не пришлось общаться… — прохрипел Сутыгин. — Перекинулись еще в первый день двумя-тремя словами и все поняли друг про друга. Судьба-то одна: работаем! В свободное время, в отпусках — пишем!

— Кто вы по профессии?

— Рыбак! И еще литератор!

— Что вы можете сказать о своем соседе?

— Держался особняком. Замкнуто. Компаний не водил… -Сутыгин задохнулся.

— Давал вам что-нибудь читать?

— Из своего? Несколько эссе. Что-то вроде «Признания в любви Прекрасной даме». Мучился, стеснялся… Оказалось, судьбы наши схожи: неналаженный быт…

— Кто его дама? Назвал?

— Он мне показал ее на теннисном корте. Она была с компанией… И потом я ее встречал. Хорошо одевается. В очках…

— Он к вам проникся, — признал Денисов.

— Мы бы, безусловно, сошлись ближе, к тому все и шло! Но тут ко мне приехали… — Сутыгин как-то особенно шумно закашлялся. — А Саша неожиданно подружился с одним из отдыхавших. Я упомянул его в протоколе допросов. Со Славой!

— Что он собой представляет?

— Весьма скользкий. Живет где-то на юге. Я, между прочим, как-то предупредил, чтобы Саша с ним поаккуратнее…

— Что-то произошло?

— Мы оба ушли, Слава один остался в комнате. Неожиданно мне пришлось вернуться — забыл полотенце. Я видел, как Слава рылся в рукописи. Что мог он там искать?

— Еще минуту, — попросил Денисов.

— Пожалуйста. Как там погода, в Коктебеле? Купаются?

— Да, но сейчас, похоже, погода сильно испортилась… Эссе Ланца… Простите, Волынцева. «Признания Прекрасной даме»… Как они в смысле объема?

— Страниц пятьдесят — шестьдесят…

«У нас, выходит, меньше половины!…»

— По-вашему, Волынцев и Слава раньше знали друг друга?

— Думаю, нет. Я понял, что Слава входил в ту же компанию писателей, что и она…

«Думаю, да», «думаю, нет»… — Денисову показалось, что он исчерпал запас точных сведений. — Надо заканчивать».

Он спросил еще:

— Может, вы знаете и других их общих знакомых?

— Одну, пожалуй! Я забыл об этом, когда допрашивали… -Сутыгин надсадно закашлялся. — Старуха, известная художница! Она живет в Коктебеле…

— Роша?

— Фамилии не помню. Дача недалеко от спасательной станции…

«Роша», — подумал Денисов.

— Саша говорил мне, что он собирается посетить ее вместе со своим новым знакомым…

Концу разговора мешали посторонние включения — это на коммутаторе оперативной связи в Москве, через который шел разговор, кто-то несколько раз нетерпеливо снимал трубку.

— Алло! — Едва Сутыгин простился, крикнул Сабодаш: -Ты искал меня? Живой?

В отличие от других дежурных, Антон никогда не спал ночью и к утру только лучше себя от этого чувствовал.

— Да. Работы много?

— Полно. Я только что вернулся с линии. У тебя там какой час?

— Как и в Москве.

— Понятно. Ты чего-то хотел?

— Срочное дело… Найди ключ от кабинета, в котором занимается Королевский. Он в Харькове. Ключ где-то в дежурке.

— Знаю.

— В шкафу висит костюм, который был на погибшем. В целлофане.

— Так.

— Новый, синего цвета.

— «Вест-Берлин». Карманы зашиты.

— Все, кроме заднего. Вызови из дома эксперта… — Денисов почувствовал, что Антон приуныл на том конце провода. -У него в сейфе пистолет «пума», из которого произведен выстрел… Пока машина ходит за экспертом, позвони Кравцову, он приедет на своей. Надо провести следственный эксперимент. Входит ли «пума» в задний незашитый карман брюк. Понимаешь?

— Значит, все-таки убийство? Ты разгадал! — За всю их совместную службу Сабодаш в нем ни разу не усомнился.

— Думаю, да. И еще! Антон!

— Все, что скажешь!

— Поставь пленку. Ту, что мы утром тогда записали…

— «…Все знает носильщик. Жетон 46»?

— Да! Хочу еще раз услышать…

Последним в серии звонков был вызов из Харькова. Звонил Королевский:

— Что это у нас сегодня? Коллективная бессонница? Звоню в дежурку в Москву — говорят, ты задержал убийцу…

Денисов подробно ввел его в курс дела.

— То есть пока только цепь умозаключений… — Королевский был слегка разочарован.

— Думаю, к утру все будет определеннее… Что в Харькове?

— Пока ничего особенного. — Было слышно, как Королевский щелкнул зажигалкой. — К осмотру квартиры Волынцева приступили поздно. Сделали перерыв на ночь. Утром опять поедем.

— Какое впечатление?

Следователь подумал.

— Жил в однокомнатной квартире. Один. Не женат… В ванной тем не менее женский халат, в прихожей — босоножки. Тридцать седьмой размер… Материально обеспечен. Предметов роскоши не видно. По крайней мере, на глазах. Гарнитур. Картина…

— Автор — Роша?

— Армянская фамилия. Барсегян? Еще диктофон.

— Записные книжки, кассеты?

— Все есть. Адреса, телефоны. Попробую разобраться, в чем загвоздка… Не знаю, передали ли тебе! Ведь в тот день, когда Волынцева первый раз заметили у нас на вокзале, он утром прилетел в Харьков! Из Тувы!

— В тот день? — Это было новостью.

— Да! Прилетел, бросил вещи… — Королевский чуточку театрализовал: скорее всего был не один, с харьковскими коллегами. — И сразу улетел в Москву! Рюкзак лежит посреди комнаты!

— Раскрытый?

— Да. Такие вот несуразности… — Он был доволен произведенным эффектом. — На всякий случай запиши телефоны, можно звонить.

— В гостиницу?

— И на квартиру Волынцева тоже. Вот телефон его соседей, они мои понятые… Все?

— Посмотри: пишущая машинка, рукописи могли уместиться в рюкзаке?

— Могли, я смотрел.

— Он их взял, по всей видимости!

— Но что за спешка? Тува — Харьков — Москва… Примчаться, чтобы погибнуть!

По неосвещенным аллеям Дома творчества гудел ветер.

Погода испортилась.

Денисов услышал море, оно било глухими ударами неподалеку, за белевшими между деревьями домами. Казалось, в гигантской русской бане плещет на огромную раскаленную каменку волна и с грозным шипением мгновенно испаряется.

В одном из писательских корпусов окно было освещено. Когда Денисов проходил, оттуда доносился негромкий треск пишущей машинки.

«ТИХО!» — предупреждало различимое лишь вблизи объявление на перекрестке. — «РАБОТАЮТ ПИСАТЕЛИ!» Напротив было начертано черной краской:

«ВЕРНАЯ РУКА — ДРУГ ИНДЕЙЦЕВ. Начало в 20 часов».

«Верная рука…» — Денисов поймал себя на том, что, и отойдя на порядочное расстояние, продолжает повторять: «Верная рука», «Кожаный чулок», «Отчий дом»…

Придя к себе, он заварил чай, снова разворошил рукопись:

«Анастасия! Такою я, юношей, представлял себе женщину, которую полюблю и с которой проживу всю жизнь. Потому и полюбил ее в первый же час!…»

«Если бы она любила тебя, разве захотела бы, чтобы ты уехал отсюда раньше! Как просто! Пойми, безумец! И сейчас ее нет. Давай же оправдывай ее, скажи, что она смотрит на часы, скучает. Ты надеешься разжалобить ее сердце, если она увидит, как ты сидишь здесь, не зажигая огня, один в темноте. Услышит твой дрожащий голос… Не будет этого!»

«Чужая красивая драгоценность… Утром я просыпаюсь в твоих хоромах бездомной голодной собакой…»

Итог этой темы, отмеченной еще литературным консультантом Союза писателей, восходил к мысли, выраженной в эпиграфе:

«…Тут лежит перо Жар-птицы, но для счастья своего не бери себе его…»

Не это, безусловно, интересовало Рогова, когда ему наконец удалось в отсутствие хозяев номера заглянуть в рукопись Волынцева.

И не это:

«…Не берет за руку, отодвигается, когда я касаюсь ее. «Не целую. Не беру за руку. Значит, не могу. Не это главное. Решай, как тебе легче. И не рассказывай о своем комплексе…»

«…Я люблю тебя. Сегодня. У меня никого нет. Был муж, теперь ты…»

Денисов привычно перевернул несколько страниц: