Тиран в шелковых перчатках - Мариус Габриэль

перед Генрихом. — Несомненно, сам Аполлон, спустившийся к нам с Олимпа. Приветствую тебя, о солнцеликий Феб! А это — Гиацинта, ради которой вы спустились к смертным. У нее день рождения. Можете ее поцеловать. — Он протянул Генриху лохматую собачку.

Купер гадала, как Генри отнесется к этому толстому, неряшливому художнику с его экстравагантными выходками и нечесаной бородой, который к тому же был совершенно пьян. Но она зря беспокоилась. Генрих, очевидно, забавлялся его поведением и торжественно поцеловал Гиацинту.

Бебе утянул их в гущу людей и начал представлять всем подряд. На вечеринку явилось множество кутюрье: даже Баленсиага — высокий, темноволосый, красивый, прекрасно одетый и казавшийся полностью оглушенным шумом и хаосом, творящимися вокруг.

Здесь же был важный Пуленк вместе с крупным, крепко сложенным мужчиной, как выяснилось, Дариусом Мийо. Берар познакомил Генриха со своим хмурым любовником, балетным танцовщиком Борисом Кохно. Они разговорились на русском, а Купер пошла бродить по студии.

Рабочий стол был заставлен бутылками с алкоголем всех возможных цветов и крепости. Кто-то налил ей рюмку любимого ею мятного ликера, и она ходила среди гостей, прислушиваясь к обрывкам разговоров. Вдоль стен студии повсюду лежали и стояли работы Берара — и готовые, и неоконченные наброски. Среди них были десятки модных иллюстраций, которые он с легкостью рисовал в огромном количестве для кутюрье и модных журналов. Поскольку его работы обладали неизменным модным лоском, которого не могли добиться другие художники, он был любимчиком Коко Шанель, как, впрочем, и Эльзы Скиапарелли, и Нины Риччи, закрывавших глаза на его ужасающую ненадежность и частые загулы, которыми он славился.

Над собравшимися нависали огромные декорации к балетам театра «Шанз-Элизе», в создании которого он принимал участие вместе с Борисом Кохно, и к выставке «Театр де ла Мод». Среди множества работ почти терялись живописные полотна, которые он писал исключительно для себя. Купер застыла перед блестяще выполненным портретом Бориса. Берар был невероятно одаренным художником, чей талант безудержно изливался сразу во всех направлениях. Купер задумалась, долго ли он сможет выдерживать такой бешеный ритм с его пагубным пристрастием к алкоголю и опиуму. Память о Джордже Фритчли-Баунде, у нее на глазах загнавшем себя до смерти, была еще свежа.

Далеко за полночь, когда вечеринка была в самом разгаре, наконец явилась Сюзи Солидор. На ней был красный с золотом длинный китайский жакет с воротничком-стойкой. У Купер захватило дух — так та была красива. Влекомая точно магнитом, она пробралась к Сюзи через толпу. Голова приятно кружилась от нескольких рюмок мятного ликера.

— Cherie! — обрадовалась ей Сюзи. Они не виделись несколько дней. — Я так по тебе скучала!

— Пойдем, я познакомлю тебя с Генри!

Сюзи изменилась в лице:

— Я не хочу знакомиться с этим человеком. Он шпион, тебе ведь это известно?

— Он хороший человек.

— Хороших мужчин не бывает. Зачем ты вообще его сюда привела?

— Его пригласил Бебе. Не ревнуй.

— Конечно я ревную! Я рассчитывала побыть с тобой наедине.

Купер рассмеялась:

— Сюзи, это же вечеринка.

Сюзи разглядела в толпе разговаривающих друг с другом Генриха и Бориса.

— Тебе нравятся такие грубые красавцы. Неужели ты не понимаешь, что их привлекает лишь власть над тобой? Может, именно это тебе и нравится? Толстые губы, чтобы целовать, и ботинки на толстой подошве, чтобы пинать тебя…

Ты хотя бы подойди и поговори с ним. Вот увидишь, он очарователен.

— Я не желаю, чтобы он меня очаровывал.

Купер сдалась:

— Хочешь выпить? Тут целая коллекция самых удивительных напитков.

— Нет. У меня есть кое-что получше. Идем. — Сюзи взяла ее за руку и потащила прочь из студии по лестнице в комнаты наверху. Они очутились в пустой неосвещенной спальне тихой квартиры.

— Не включай свет, — попросила Сюзи.

Она закрыла дверь и раздернула шторы. Отсюда, с Монпарнаса, открывалась панорама Парижа. В ярком небе светила полная ледяная луна.

— Волшебно! — воскликнула Купер.

— Полночь, — сказала Сюзи. — Одна половина Парижа занимается любовью с другой его половиной. — Она достала золотой портсигар. В нем лежала единственная сигарета. — Марокканский гашиш. Самый лучший.

Купер убрала руки за спину:

— Мм… Я, наверное, не буду. Я никогда не пробовала гашиш. Но ты кури.

— Он божественен, уверяю. Почему ты колеблешься?

— Ну я же здесь с Генри…

— И при чем тут это? Он что, властен над твоей жизнью?

— Нет, он никогда не указывает, что мне делать.

— Скоро начнет. Не доверяй ему. Эти люди слишком высокомерны, слишком привыкли властвовать.

Купер чем-то задело это высказывание.

— Да, он немного деспотичен.

— Ненавижу таких. Они считают, что все им должны. Он уже просил тебя стать его любовницей?

— Он просил меня стать его женой, — ответила Купер. И тут же пожалела о своих словах.

Сюзи пришла в ярость:

— Да как он смеет!

— Если честно, мне это польстило.

Сюзи надвинулась на нее:

— Ты же не думаешь согласиться?

— Пока нет.

— Пока?! Что значит — пока? Возможно — да? Возможно всё, — ответила Купер с улыбкой.

— Что касается выбора мужчин, вкус у тебя отвратительный, — резко бросила Сюзи.

— Давай сегодня не будем это обсуждать.

— Тогда покури со мной гашиша.

— Я бы предпочла этого не делать.

— Ерунда! — Сюзи прикурила сигарету, глубоко затянулась и набрала дыма в легкие. Затем медленно выдохнула, повернувшись к окну, откуда открывался прекрасный вид. — Подойди, любовь моя. Покури со мной.

Купер неохотно взяла сигарету в надежде, что это успокоит Сюзи, затянулась и тут же подавилась густым, едким дымом. Сюзи зажала ей рот, не давая выдохнуть. Купер вырвалась и закашлялась.

— Меня сейчас стошнит!

— Не стошнит. Давай еще. — И она заставила Купер сделать еще несколько затяжек.

— Больше не могу, — давясь, проговорила Купер. — Хватит!

Сюзи загадочно улыбнулась и забрала сигарету:

— Но ведь божественно, правда?

Купер сконцентрировалась на необычных ощущениях — как будто ее мозг начал расширяться внутри черепа.

— Я как-то странно себя чувствую.

— Мне он достался от одного немецкого офицера, который раньше ходил в мой клуб. Я приберегала его для особого случая.

— А что, если чистильщики узнают? — хихикнула Купер. В голове образовалась невероятная легкость, и это ее слегка тревожило. — Подарок от нациста.

— А кто говорит, что это был подарок? За него пришлось заплатить.

— Чем? — спросила Купер, не удержавшись.

— Я оказала услугу.

— Хватит темнить. Какую услугу?

— Я тебе покажу — если покуришь со мной.

Вопреки здравому смыслу Купер взяла протянутую сигарету и затянулась еще раз. Теперь у нее лучше получалось вдыхать густой дым. Даже легкие перестали болеть. Они передавали сигарету друг другу, наполняя комнату дурманящим, как благовония, дымом. Купер чувствовала, что все тревоги и запреты уплывают прочь. В