Вчерашний скандал - Лоретта Чейз

— Это всё упрощает, — сказала девушка.

Упрощает ли? Или всё стало невозможно сложно: тонкий грациозный палец и её тонкокостная рука, свечение её кожи в тусклом освещении древнего холла и улыбка при общих воспоминаниях.

Перегрин отступил на шаг, прежде чем уступил искушению прикоснуться.

— Так проще установить очерёдность для ремонтных работ, — сказал он. — Когда и если мы отыщем рабочих, я буду точно знать, где им начинать и что им делать.

— И поэтому ты был сегодня в деревне, — догадалась Оливия.

— Так и есть.

— Поверить не могу, что тебе не повезло с крестьянами, — сказала она. — Ты управлял толпами рабочих в Египте.

— Там всё иначе. Я знаю достаточно разных языков, чтобы общаться с ними, и знаю их образ жизни. Культура Шотландии совершенно другая. Но я подозреваю, что обитатели Горвуда намеренно притворяются тупыми, поскольку не хотят меня понимать. И я поспорил бы на что угодно, что они специально добавляют акцент к тупости, чтобы я не понимал их.

— Я жажду докопаться до сути этого, — проговорила Оливия. — Ты сын лэрда. У них неприятности с твоим замком. Им следует ощутить, что они могут доверить тебе свои тревоги.

— Возможно, они не находят меня человеком, которому можно довериться.

Она отмела это возражение одним взмахом ладони.

— Не глупи. Тебе стоит всего лишь встать там, чтобы вызвать доверие, в отличие от нас, остальных. Но я должна заниматься всем по очереди. Первым пунктом идут наши слуги.

— Да, прости за это, — сказал Лайл. — Я не собирался терять дворецкого.

Оливия оставила рисунки, чтобы внимательно выслушать его.

— Эдвардс, — начала она. — Я намеревалась спросить тебя, но вид замка вытеснил всё остальное у меня из головы. А потом я увидела слуг, они все выглядят такими…

— Близкими к самоубийству, — подсказал Перегрин. — Их трудно винить. Им пришлось поселиться в большом зале, в точности как делали их предки столетия тому назад. Я удивлён, что все они не сбежали.

Её синие глаза загорелись интересом.

— Думаешь, Эдвардс сбежал?

— Так выглядит…

Рёв и ужасный шум прервали его. Дверь прохода на кухню распахнулась, и кухонная челядь высыпала в большой зал.

Шум голосов продолжался, усиливаясь.

Оливия взглянула на поварят, столпившихся под балконом для музыкантов, затем на двери кухонного коридора, затем на Лайла.

— Это, должно быть, Аллиер, — сказал он, назвав имя лондонского повара, которого она направила им готовить. — Он был немного угрюмым в последнее время.

— Немного угрюмым?

— Мы питаемся холодным мясом и сыром, — пояснил Лайл. — Он не печет хлеб. Говорит, что здешняя печь омерзительна. Я хотел выбросить его из окна, но он, вероятно, не пролезет, а если пролезет, то мы останемся без повара, как уже остались без дворецкого.

Оливия вздёрнула подбородок.

— Я могу помочь тебе выбросить его из окна, — сказала она, в том же невозмутимом тоне, который бы употребила леди Харгейт. — Не печет хлеб, ну и ну. Неудивительно, что прислуга находится в унынии.

С высоко поднятой головой и горящими глазами, Оливия устремилась в сторону кухни.

Николс, который беседовал с одним из перепуганных слуг, поспешил ей навстречу, чтобы блокировать двери.

— Прошу прощения, мисс Карсингтон, за то, что становлюсь у вас на пути, но это небезопасно. Мне сказали, что он угрожает тесаком. Я рекомендую вначале позволить мне его обезоружить.

Оливия осмотрела Николса с головы до ног. Он мог бы надеть доспехи и при этом всё равно весил бы не более десяти стоунов.

— Он крепче, чем выглядит, — сказал Лайл, словно читая её мысли. — И сильнее, — добавил он вполголоса. — И обладает поразительной выносливостью. По крайней мере, такова его репутация среди женского населения Египта.

Голос его был слишком низким, а губы находились чересчур близко к её уху. Тёплое дыхание Перегрина щекотало ей ухо и чувствительное местечко за ним.

На это у неё нет времени.

Эти мужчины…

— Благодарю, Николс, — произнесла Оливия. — Но мы никому не можем позволить превзойти нас.

Она повернулась к Лайлу и ответила так же тихо, как и он:

— Мы не можем позволить, чтобы казалось, будто нас запугал темпераментный французский повар. Жители деревни узнают об этом и будут смеяться до упаду.

— Прости, Николс, — заявил Лайл более громко. — Мы не можем позволить тебе повеселиться одному. Мисс Карсингтон и я займёмся этим.

Оливия повелительно взмахнула рукою.

Николс отступил с её дороги.

Ещё больше криков донеслось из-за двери.

Оливия глянула на Николса. Тот открыл перед нею дверь.

И она устремилась в логово дракона.

Оливия попыталась оказаться впереди Перегрина, но он схватил её за талию, поднял вверх и опустил позади себя. Последнее — снова отпустить её — оказалось не таким простым делом, каким должно было быть. Девушка была легче, чем выглядела, громоздкая одежда обманывала глаза. И шелестела слишком соблазнительно, чересчур схоже со звуком отброшенных простыней. Это заставило Лайла вспомнить о стройности и утончённости её ступни, грации пальчиков, шелковистом ощущении её кожи под его руками.

Все мечты и фантазии, которые он столь жестоко подавлял, восстали подобно призракам. Перегрин снова отринул их.

— Ты будешь говорить, — сказал он. — Но первым войду я, на случай смертоносных метательных снарядов.

— Не говори чепухи, — возразила Оливия. — Думаешь, мне не справиться с прислугой?

Она локтем больно ударила его в рёбра и протолкнулась мимо него в кухонные угодья. Чертыхаясь про себя, Лайл следовал за ней по пятам.

Поверх её плеча он увидел краснолицего Аллиера, размахивавшего тесаком. Поскольку он был почти шести футов ростом и трёх футов в ширину, не требовалось дара предвидения, чтобы понять, почему вся кухонная прислуга сбежала, когда он вышел из себя.

Лайл слышал его тираду по пути на кухню. Произнесённая на трёх языках, она сводилась к следующему: «Эта кухня, назвать её примитивной означает безбожно польстить! Это же пещера, для животных. Никто не может ожидать, что я стану готовить в подобном месте!»

С появлением Оливии повар остановился, с открытым ртом и рукой, занесённой в воздух.

— Не останавливайтесь, — произнесла она. — Что вы говорили?

Аллиер быстро оправился от своего удивления.

— Это невыносимо, мадемуазель! — вскричал он. — Это варварское место. Эта деревенщина. Они просто невежественные дикари. Как я могу сказать им, что мне нужно? Они не говорят ни по-английски, ни по-французски. Ни слова на немецком или итальянском. Их язык, это звериное наречие, одно сплошное рычание и бульканье губами.