Вчерашний скандал - Лоретта Чейз

Она знала, что его родители преувеличивают. Они всегда преувеличивали. Однако ничто не подготовило её к такому зрелищу.

Это был большой банкетный зал, и она видела множество залов, которые были богато обставлены и включали все, что нынешнее время могло предложить для комфорта. Они не указывали на своё происхождение так явно, как этот. Над ней возвышалась большая стрельчатая арка. Слева от неё, в конце длинного зала, ярко полыхал огонь в камине под конусообразным навесом. По обе стороны от него располагались большие ниши, где кто-то расставил свечи.

Комната была великолепна. Хотя в ней практически отсутствовала мебель, она выглядела так, как много веков назад, когда замок посещала Мария, королева Шотландии.

Это, как подумала Оливия, было лишь малой долей того, что почувствовал Лайл, когда впервые вошёл в древний храм: ощущение, словно вступаешь в иной, более старый мир.

Она смутно сознавала, что слуги собираются в холле, выстраиваясь рядами в ожидании, и она знала, что ей следует расставить их по рангу, но в этот момент девушка могла только оглядываться вокруг себя.

— Пятьдесят пять футов в длину и двадцать пять в ширину, — раздался голос Лайла сзади. — Тридцать футов от пола до верхушки цилиндрического свода. Кажется, балкон для музыкантов был перестроен в прошлом веке. Под ним был тайный ход. Не уверен, что его нужно восстанавливать.

Оливия развернулась к нему:

— Это великолепно.

— Рад, что ты так думаешь, — проговорил он. — Надеюсь, ты сможешь передать это ощущение прислуге. Они выглядят сомневающимися.

— Я передам, — пылко заверила его Оливия. Она точно знала, что делать. Для этого она сюда и приехала. Превратить развалины в нечто величественное и возродить к жизни деревню. Сделать нечто стоящее.

Девушка обратила внимание на шеренгу слуг, которые совсем не выглядели счастливыми. Странно, но те, кто находился здесь несколько дней, казалось, были взволнованы не больше, чем те, кто приехал с нею. Она предположила, что Лайл, как мог, укреплял их дух. Но все они были слугами-лондонцами, в конце концов. Они, должно быть, чувствовали себя так, словно очутились в тёмном средневековье.

Оливия расправила плечи, не физически, но мысленно. С этой частью она справится легко. Чем быстрее она это сделает, тем скорее будет выполнена их работа здесь.

Тогда Перегрин сможет возвратиться к своей единственной любви, а она…

О, ради всего святого, ей только двадцать два года. У неё ещё есть время тоже найти свою истинную любовь.

Шансы были невысоки, но ей и раньше приходилось выигрывать с такими шансами.

Только взгляните, как многого она достигла с того дня, когда встретила Лайла. Теперь у неё есть замок — пусть не навсегда, но ведь она сама — женщина, не склонная к постоянству.

Лайл знал, что Оливия меняет облик как хамелеон. Она может изобразить не только акцент и диалект, но и осанку и манеры. Он видел, как она сливается с уличными беспризорниками, ростовщиками и бродячими торговцами. Почему бы ей так же легко не вжиться в роль властительницы замка?

Однако он был изумлён, когда едва войдя, она сняла свою нелепую шляпу и превратилась в свою прабабушку леди Харгейт. Романтичная и затаившая дыхание, Оливия, которую он видел стоящей на дороге, стала хладнокровной и невозмутимой. Удерживая всё под контролем, она раздала указания слугам.

В первую очередь надлежало привести в порядок большой зал, поскольку в нём они проводят большую часть времени. Николс с первой группой слуг уже убрали помещение. Проинспектировав их работу, Оливия стала давать указания по размещению мебели и всему прочему.

Когда Лайл понял, что рассматривает её так же, как изучает пеленальные покрывала мумии, он собрался с мыслями и покинул холл.

Он пошёл в свою комнату и прочитал себе продолжительную и логическую лекцию о чаровницах, которые оборачиваются в песчаную бурю. Затем он собрал свои планы и чертежи и вернулся к Оливии.

Отдавая ей их, Лайл очень спокойно и логично заметил:

— Я подумал, что тебе будет легче понять строение замка, если они будут у тебя.

Она вынула листы бумаги и разложила их на большом столе, который слуги водрузили в центре комнаты. Некоторое время Оливия изучала рисунки, а свет от очага и свечей плясал в замысловатом сооружении, которое горничная соорудила у неё на голове.

— О, Лайл, это блестяще, — произнесла она.

Если он обернёт один из этих локонов вокруг пальца, каким он будет наощупь?

— У меня есть кое-какие книги и бумаги твоего кузена Фредерика, — продолжала она. — В них имеются планы и чертежи, но ничего столь подробного, как эти.

— Это то, что я обычно делаю, когда попадаю в незнакомую обстановку, — ответил Перегрин. — Мне нужно было заняться чем-то полезным. Дождь ограничил мою свободу, и так пошло с первого дня.

— В Эдинбурге шёл дождь, понемногу каждый день. — Оливия не поднимала глаз. Она продолжала рассматривать рисунки, планы и заметки.

— Здесь было больше, чем «немного», — говорил он. — Холодные потоки дождя начались с Колдстрима, нашей первой остановки после того, как мы с Николсом покинули Алнвик. Я полагаю, это проявление шотландского юмора [17]. Дождь лил беспрестанно всю дорогу сюда. Он не прекращался до прошлой ночи. Осмотр дома помог мне скоротать время.

Предполагалось, что сие занятие также будет удерживать тревожные мысли в узде. В этой части оно сработало не очень хорошо.

— Вот это ты делаешь в Египте? — спросила Оливия.

— Да. После того, как мы отчищаем весь песок.

— Твои рисунки прекрасны, — произнесла она, наконец, подняв глаза.

Лайл поглядел на разбросанные по столу рисунки, затем на ее лицо.

Этот прелестный румянец у неё на щеках. Кажется, он идёт изнутри, но, возможно, свет свечей усилил его. Даже днём сквозь узкие окна и пятнадцатифутовые стены внутрь проникало очень мало света.

— Я не шучу, и это не лесть, — сказала Оливия. — Твои чертежи превосходны.

Они обменялись смеющимися взглядами. И этим всё было сказано, подумал Лайл.

Они думали об одном и том же: в первый день их знакомства Оливия сказала ему, что его рисунки ужасны.

— У меня ушло всего каких-то десять лет на то, чтобы продвинуться от «отвратительных» к «превосходным», — проговорил Перегрин.

Оливия снова обратилась к рисунку. Он наблюдал, как её тонкий палец обводит линии большой спальни первого этажа.

— Это всё упрощает, — сказала девушка.

Упрощает ли? Или всё стало невозможно сложно: тонкий грациозный палец и её тонкокостная рука, свечение её кожи в тусклом освещении древнего холла и улыбка при общих воспоминаниях.