Жрецы (Человек и боги - 2) - Валентин Костылев

Будь же сердце твое, парень, молодецкое

Крепче твердого булата, крепче камени.

Унывать ли тебе о том, молодцу,

Что найдешь ты, молодец, смерть в бою?..

И улыбался весело, обнажая свои белые зубы.

Получалось: пожилой человек Сыч, с сединой в голове, а куда веселее, бодрее и будто бы моложе Турустана.

Многим песням научился Сыч на низах и пел их каким-то тоненьким, дьявольски лукавым голосом. Мотя с удовольствием его слушала. Самое ужасное то, что ей нравились его песни.

День ото дня она все более свыкалась с ватажниками, исправно работая на них, всегда веселая и приветливая. И к тому же очень разговорчивая. Все Мотю полюбили. И каждый по-своему, кто и как мог, старался выказать ей свое внимание: кто на прорубь сходит, на коромысле водицы ей принесет, кто из лесу тетерьку или рябчика; цыган Сыч и она на конях съездили в соседнюю деревню за овощами. Ему завидовали. Турустан смотрел на всех исподлобья. Насторожился.

Беззаботно зажили ватажники в Оброчном в ожидании весны, один Турустан, к великому своему удивлению, становился все беспокойнее... Мотя как будто не замечала этого. Сыч исподтишка наблюдал за ним.

- Э-эх ты! - сказал он ему однажды. - Для того ли ты сошелся со мной, чтобы добиться невесты и, взяв ее в жены, забыть всех? И можно ли выше своего народа ставить бабенку?! Ты думаешь, легко тебе будет расстаться с вольной бродячей жизнью?! Э-эх тихоня! Запомни: кто, увидав в стороне ягоду, свертывает с главной дороги, тот увязает в болоте. Бог с ними и с ягодами, если идешь на брань, когда опасность кругом. Глупый разбойник тот, который две жизни прожить думает.

Долго рассуждал цыган Сыч, стараясь вселить в душу Турустана доверие к молодой жене:

- Либо всем гибнуть вместе, не добившись чего хотим, либо побьем врагов и сообща будем пировать и радоваться, а баба так бабой и останется. Никто ее у тебя не отнимет. Никому она не нужна. Много и без нее.

Говорил он это нарочно при Моте. К своему великому удивлению, Турустан заметил, что Моте слова Сыча нравятся, на щеках у нее играл румянец. Почему же она не обижается?!

Турустан, озабоченный, расстроенный, убежал после этого разговора в лес, будто бы на охоту, а сам лазил по снегу и все думал, думал: куда ему деваться с Мотей? Как ему устроить свою жизнь, чтобы они были только вдвоем и никто бы им не мешал любить друг друга и никто бы его не учил как жить.

Со своими тревогами и мыслями он ходил, как в тумане, не замечая, что товарищи его озабочены другим. Они бродили по селам и деревням, притворяясь странниками, убогими, и выведывали везде, не слышно ли что о губернаторе, о епископе, готовится ли в Нижнем поход на мордву или на разбойников. Узнавали вообще все новости по окрестностям.

Сустат Пиюков на молянах ругал Несмеянку, Турустана и Мотю. Называл их изменниками. Ему верили. Стали бояться Несмеянки, избегать его. Он говорил, что только языческая мордва имеет такого великого бога, как Чам-Пас, который только один и заботится о мордве. Всех других людей он учил презирать. Называл собаками даже соседних чувашей и черемисов, ибо они - нечестивые. Они верят богам своим, чуваши - богу Тора, а черемисы богу Юма, и не признают Чам-Паса. Может ли быть дружба когда-нибудь у праведной мордвы с нечестивыми иноплеменниками? Все несчастия мордвы происходят от того, что Тора и Юма мешают Чам-Пасу, подобно Шайтану, разрушают многие добрые дела Чам-Паса. И страдает от этого мордва.

Несмеянка пытался заступиться за чувашей, мордву и русских, но язычники его не слушали, убегали от него.

Такова была сила Сустата Пиюкова.

Обо всем этом было много разговоров у ватажников, все видели, что эта проповедь жрецов к добру не приведет. Только одного Турустана не трогало поведение Пиюкова, и вообще он ни о чем не думал, кроме как о Моте.

X

Дворцовый дежурный генерал граф Александр Шувалов отдал распоряжение: "Караульным солдатам и часовым приказать, - ежели кто из них во дворце ее императорского величества или где инде, могут усмотреть пропалого из комнаты ее императорского величества кота серого большого, передние лапы белые, - оного, изловя, объявить в дежурной генерал-адъютанта".

Давно не было такого переполоха во дворце. Тайная канцелярия и полиция и разные близкие к трону люди - все были поставлены на ноги. Царица в последнее время и без того стала подозрительной, а теперь и вовсе потеряла покой.

По ночам ей снились разбойники - страшные, лохматые, грязные, "похожие на мужиков", они оскаливали зубы, глядя на царицу, и дико хохотали... Они протягивали к ней волосатые руки с медвежьими когтями, как бы желая схватить ее. Царица вскакивала с постели, звала к себе на помощь мамку Василису или Разумовского. Василиса вместо успокоения только еще больше пугала ее:

- И день ото дня их делается больше и больше. И диву я даюсь, чего смотрит на них твой защитник Андрей Иванович Ушаков?

- Ах, Василиса, у него так много дела в тайной канцелярии...

- Срам, матушка! Срам! В шести верстах от Петербурга воры убили французского курьера... Грабят днем и ночью - и пешего и конного. Осадили ведь и Петербург... Ни прохода, ни проезда! А полиция заодно с ворами.

- Не пугай, Василиса! Я велела окружить Петербург заставами... везде теперь у нас - рогатки, дозоры, караулы...

- В Москве тоже, матушка, разбойники кишмя кишат... Пришел один странник, рассказывал.

- Москва, Василиса, далеко от нас... Не бойся!

И, вместо того чтобы получить утешение, царица принималась успокаивать Василису.

Разумовский вносил бодрость и оживление в опочивальню царицы. Он всегда являлся с золотым кувшином, наполненным французским вином, и с блюдом, на котором были устрицы и любимая им кислая капуста в глиняном горшочке. Рассказы о разбойниках он встречал с веселой усмешкой. Не считал он достойным своего графского титула разговаривать о них. Он уверял царицу, что целые шайки он мог бы разогнать своей саблей и пистолетом. Разбойник - тля! ничтожество! Разбойники испугаются одного его взгляда вот он какой! Разговаривая с царицей, он наливал в кубки вино и, чокнувшись, выпивал его залпом немедленно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Слухи о разбойниках, пропажа кота явились причиною целого ряда строгих личных распоряжений Елизаветы:

1.

"...Стоящим в верхних и нижних садах часовым накрепко приказать,

дабы в тех садах никаких из подлости людей* отнюдь не пропускать и о

том по всем постам всегда наблюдать и смотреть. Через мосты в нижнем

саду челобитчиков и других подлых людей не пускать. Нищих к дворцу

близко не пропускать и выбивать их вон из сада".

_______________

* Людей простого звания.

2.

"...Чтобы внутрь двора из господских служителей и других подлых

людей в серых кафтанах и лаптях не ходили; часовые чтоб за тем весьма

смотрели, и ежели кто в таковых серых кафтанах и в лаптях люди

являются, оных брать под караул".

3.

"Во время приезда ко дворцу цесарского и английского полномочных

послов пропускать из их лакеев в переднюю по одному человеку, а более

того, и прочих посланников, и других знатных персон людей в переднюю

не допускать..."

4.

"Под залою, в проходных сенях, поставить двух часовых, которым

приказать, чтоб в тех сенях нечистоты отнюдь не было, также ходящим

теми сенями людям мочиться и лить помои отнюдь не допускать, тако же,

чтобы шуму и крику от проходящих людей не было. Мною лично усмотрено,

что унтер-офицеры на часах стоят неосторожно и, оставляя ружье,

отходят от своих постов, чего для указать им, чтобы, будучи на часах,

стояли осторожно под опасением тягчайшего перед военным судом

ответа".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Посыпались разные наряды на гвардию; жители Петербурга были встревожены необычайным усилением караулов вокруг дворца, а также и великой суетой среди полицейских чинов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Были морозные ночи. С моря на столицу накидывался ледяной вихрь. Вокруг дворца караулы с трудом разжигали костры, то и дело потухавшие от ветра. Солдаты ругались. В одну такую ночь из черной тьмы вынырнул и подошел к дворцовым караульщикам человек в лаптях и с котомкой за плечами. Он спросил, как ему пройти к царице во дворец ("нужно видеть одного человека"). Гвардейцы расправили мускулы. Давно уже не попадалось им в руки такого простачка...

- Ты откуда?! Иль неведомо тебе, что к оному месту подходить строго-настрого запрещено?!

- Не здешний я... С Нижнего города, с Волги.

Подошел офицер, осмотрел незнакомца внимательно и ударил его кулаком по лицу.

- Пес!

И уставился пытливо в опушенное инеем бородатое лицо лапотника.

- Сам ли я по себе, ваше барское степенство?! Подумайте! Послан бысть хозяином, не кем иным.

- Разинь пасть! Дыхни! Питуха злосчастный!

Лапотник густо дыхнул в нос офицеру.