Сердце Пармы - Алексей Иванов

– А к тебе приплывал Ай-Таймень? – с горящими глазами спросил Ерик.

– Приплывал, – улыбнулся Мичкин.

– И он принес тебе во рту самоцвет?

– Принес. Это твоя мама – Ротэ.

Замерев, Ерик как на чудо глядел на камский плес, пылавший на закате между частоколами пармы. И от теплого майского ветерка тысячи мелких волн сияли в зареве всеми самоцветными огнями: алыми, малиновыми, лазурными, янтарными, изумрудными, пламенными.

Позади дома у береговой двери стукнула причаленная лодка. Это вернулась Ротэ, плававшая к соседям за солью.

– Ерик, уже поздно, пора спать, – сказала она, появляясь за спинами мужа и сына.

Когда мальчик, тяжело вздыхая, уплелся в глубину дома, Мичкин поманил к себе жену, раздувавшую угли на камнях очага.

– Посиди со мной, – попросил он.

Ротэ подошла и села рядом так же, как недавно сидел Ерик. Мичкин обнял ее. Оба они смотрели на гаснущий закат, на реку и лес, погружающиеся в синеву.

– Что говорят в Уросе? – спросил Мичкин.

– Разное, – ответила Ротэ. – Многие боятся московитов. Хотят велеть женщинам, старикам и детям уйти, спрятаться на Модгорте, пока московиты не проплывут мимо.

– Московиты не причинят нам вреда, – купая ладонь в льняных волосах жены, сказал Мичкин. – Я обещаю это как князь. Ведь старики решили не восставать против чужаков и принять их как гостей. Пусть московитский князь разбирается с чердынским – при чем здесь мирный Урос? Нет, моя милая, не надо бояться. Старики уже послали к московитам братьев Ыджит-Изку и Дзоля-Изку с подарками и приглашением. Видишь: ни я, князь, ни кто-либо другой не достает и не чистит меча, не острит копья, не натягивает лук...

– Все равно страшно... – положив голову мужу на плечо, тихо и виновато сказала Ротэ. – Ведь это пришельцы из чужой земли, не знающие наших законов... Сана-охотник сегодня тайком бегал до московитов. Они стоят за два поворота от Уроса. У них множество огромных плотов с шатрами и конницей и барки с воинами, у которых вот такие, алые, как кровь, щиты, – Ротэ руками обрисовала форму щита. – От их костров над рекой зарево, словно полдень. У них воинов в три раза больше, чем всех жителей Уроса... Они не обратят на нас внимания и растопчут нас, как лось – муравейник... Я очень боюсь, Мичкин...

С порога дома Мичкина Урос не был виден – дом стоял на нижнем по течению реки краю селения. Таких городов, как Урос, в Перми Великой больше не было. Здесь, на длинном камском створе, крутые еловые косогоры резко обрывались над широкой полосой рочей – заливных лугов с длинными озерами-полоями, возле которых высились рощи старых деревьев. На лугах стояли дома Уроса, выстроившись вдоль Камы в несколько рядов. С береговой стороны их прикрывали два невысоких вала и старый, покосившийся, щербатый частокол.

Но главной защитой была сама Кама. Почти круглый год, кроме нескольких недель июльской межени, луга были залиты водой. Дома Уроса стояли на сваях. До них враг мог добраться только на лодке. Зимой во льду прорубали полынью, опоясывавшую город. Сейчас, в половодье, Кама поднялась почти до порогов домов, до их просмоленных днищ. У дверей на воде покачивались привязанные лодки. На стенах висели сети и снасти, вязанки хвороста, связки сушеной рыбы. Мостки соединяли дома с амбарами, тоже поставленными на столбы. В межень толпа свайных жилищ, обвешанных хозяйственным припасом, и вправду напоминала лес, где на деревьях повсюду белки нагромоздили свои гнезда. Урос, Ур-Поз, Беличьи Гнезда русские называли своим именем – Гайны.

Урос жил рекой, оберегался рекой, кормился рекой, молился реке. Даже старики не помнили, чтобы враг нападал на их город или чтобы сами уросцы уходили с кем-нибудь в набеги. Летом и зимой они добывали рыбу и торговали. Не сеяли ржи, не били зверя, не рыли руду, а все – от меда, соли и орехов до хлеба, соболей и железа – покупали или выменивали. В самые богатые или, наоборот, голодные годы их аргиши уходили с мороженой рыбой далеко в парму – от правого берега к полудню до чащоб Кудымкара и Майкора, от левого берега к полуночи до болот зырянских городищ.

Управлял селением древний род Тайменей, который пророс сквозь Урос, будто огромное многоветвистое дерево. Волю рода старики высказывали князю, а уж князь претворял ее в жизнь всего города, где много было и пришлых семей, и посельников-одиночек. Десять лет назад старики избрали князем четырнадцатилетнего Мичкина. Тогда Мичкину нравилось, что он – еще мальчишка и простой рыбак, а не воин – на равных стал разговаривать с прославленными пермскими князьями: отважным Качаимом Искорским, мудрым Пемданом Пянтежским, справедливым Михаилом Чердынским...

Он лежал на шкуре у погасшего очага, обнимал спящую Ротэ и думал обо всем этом. Перо Тайменя – самая яркая и волшебная звезда северного неба – светило ему сквозь дымоход в кровле над очагом.

Глубокой ночью, в самый глухой, волчий час чья-то лодка стукнулась о порог дома Мичкина. Князь проснулся, поднял голову.

– Мичкин, Мичкин!.. – звал кто-то, отводя полог.

В маленьком берестяном пыже сидел Бичуг – воин из княжеской дружины, который сейчас должен был стоять на страже у верхнего конца Уроса.

– Ты почему убежал? – строго спросил Мичкин.

– Страшно, князь! Поплыли быстрее со мной, сам увидишь!..

– Куда? Зачем? – удивился князь. – Я не поплыву! Плыви один!.. Возвращайся!..

Отвернувшись, Бичуг покачал головой. Мичкин вздохнул и поднялся.

Вдвоем в пыже, подгребая маленькими веслами, они проплыли мимо последнего в Уросе дома, где жил бобыль Кыртог, и вышли на камский простор. Ярко-синее небо искрилось над темной, блестящей водой. Ломаная полоса елей разделяла реку и звезды. А вдали на реке виднелось что-то маленькое и черное, тихо плывшее по течению.

– Вот это, – указал Бичуг.

Они дружно загребли, направляя пыж к плывущей коряге, – так поначалу показалось Мичкину. Но когда до коряги осталось расстояние в половину полета стрелы, Мичкин увидел, что это маленький плот.

– Торум барны вагырны... – зашептал наговор Бичуг.

Мичкин сделал еще пару гребков и замер. На плоту, спиной друг к другу, сидели братья Ыджит-Изка и Дзоля-Изка, посланные вестниками в русское войско. Русское копье насквозь протыкало обоих.

– В Урос! – коротко и злобно крикнул Бичугу Мичкин.

Пыж ласточкой понесся против течения к темным копнам Беличьих Гнезд.

Старик Хурхог, глава рода Тайменей, не спал в этот час. Его давно томила бессонница. Ныли кости и суставы от вечного холода и сырости водяной жизни. Хурхог сидел у очага и иглой из рыбьего ребра латал сеть, когда в порог стукнула носом лодка, и в керку ввалился бледный Мичкин.

– Ай-Хурхог, тревога!.. – выпалил он. – Русы убили братьев Изок! Они нападут на нас утром! Надо защищаться, надо уводить женщин и детей!..

– Сядь, – строго велел Хурхог. – Успокойся.

Мичкин опустился у очага и провел ладонями по глазам. Некоторое время оба молчали.

– Теперь говори, – разрешил старик.

Мичкин рассказал о страшном плоте.

– Я тебе не верю, – подумав, сказал старик. – Русам незачем нас убивать. Мы привечаем их миром, мы открыли им двери наших домов и кладовых. Тебе почудилось. Это была коряга.

– Нет! – горячо возразил Мичкин. – Не коряга! Я не знаю, зачем русы решили поднять меч против покоряющихся... Может, они хотят нашей смертью запугать прочих: Чердынь, Редикор, Искор?.. Но я не ошибся. Это была не коряга, а мертвые Изки.

– Почему же ты не привел плот сюда? Почему не взял какую-нибудь вещь в доказательство? Не отрезал клок волос у Изок? Я не могу тебе верить, Мичкин. Ты с самого начала не хотел покоряться московитам. Я видел по твоим глазам.

– Уже не важно, чего я хотел, а чего не хотел, Ай-Хурхог! Беда возле самого Уроса! Надо поднимать дружину, надо увозить людей!..

– Нет. Я не даю тебе на это позволения рода. Русы сильнее нас. А если мы побежим из Уроса, то они решат, что мы в чем-то перед ними виноваты, и отомстят: разрушат дома, вышлют погоню, убьют оставшихся или отставших. Мы встретим московитов в Уросе. Это решение рода.

Мичкин вышел из дома Хурхога и прыгнул в лодку. Он сел на скамейку и в отчаяньи обхватил руками голову.

– В чем дело, Мичкин? – осторожно спросил Бичуг.

– Род мне не верит... Хурхог хочет оставить всех людей здесь, – и перед внутренним взором Мичкина вдруг предстали лица Ротэ, жарившей над очагом рыбу на палочках, Ерика, с открытым ртом глядевшего на самоцветные закатные волны. – Нет, я князь, и у меня есть своя воля! – вдруг злобно крикнул Мичкин. – Бичуг, ты сам видел мертвецов... Ты веришь, что я хочу спасти Урос?

– Верю, князь, – кивнул Бичуг.

– Тогда мы сейчас будем поднимать мою дружину. Мы выйдем на Каму и перед Уросом примем бой с московитами. Когда люди Уроса увидят, что льется наша кровь, они осознают опасность и побегут. Пусть не жилища, не припасы – но жизнь свою они спасут. А мы должны драться, сколько сможем, чтобы сдержать русов, пока наши уходят... Так?