Грехи ночного неба - Михаил Тырин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы идете с нами, – подвел итог первый и сунул пропуск в карман.
Второй сделал то же самое с золотой заколкой.
– Почему? – проговорил изумленный Павел.
– Ну, артист! Бывают наглые, но этот... Объясни ему, почему.
Милиционеры явно насмехались.
– А потому, – сказал тот, что забрал пропуск, – что сегодня утром поступило заявление от гражданки Калмыковой Альбины Сергеевны, у которой вы, гражданин Павел Семенов, украли золотую заколку для галстука, воспользовавшись доверием доброй женщины.
– Я не украл! Она мне подарила.
– Конечно, подарила. Кто же спорит? Только наше дело – доставить. А остальное ты следователю расскажешь.
Спорить не было смысла. За углом стоял милицейский «уазик». Для Павла открыли заднюю дверцу и заперли в тесной железной кабинке для задержанных. Некоторые прохожие остановились посмотреть, как двое милиционеров забирают молодого человека в пиджаке и галстуке.
Павел понял, что стал жертвой чудовищной подлости. Однако задумано все было очень профессионально. Вместо того чтобы бегать по городу, рискуя раскрыть себя, слуги «Покровителя» обратились к Альбине, и та воспользовалась возможностями милиции. Интересно, что они собираются делать дальше?
Машина шла по безлюдным одноэтажным улицам. До горотдела можно было добраться и через проспект, но, видимо, водитель хотел провести их каким-то более коротким путем.
Павел был спокоен, как и всякий понапрасну обвиненный человек. Скоро о нем узнает Серега, он поможет разобраться, что никакой кражи не было, что случилась ошибка.
Это произойдет, конечно, так быстро, что вожди «Покровителя» не успеют ничего предпринять. Павел сможет скрыться на некоторое время у Антона. А что будет дальше – покажет время.
Машина выехала на пустырь, где на днях должна была начаться стройка, а сейчас не было никого и ничего. И вдруг движение стало замедляться.
Павел приблизил лицо к решетке. Сквозь кабину ему была видна часть уходящей вперед улицы. Возле самого тротуара лежал человек.
Милиционеры в кабине начали тихо, но возбужденно переговариваться. Машина медленно подъезжала все ближе, и Павел наконец увидел, что на дороге неподвижно лежит мальчик лет десяти.
В эту секунду мир перестал существовать для него. Не было больше ни города, ни машины, ни собственного тела. Были только холодные прутья решетки, в которые вцепились его побелевшие пальцы, и еще – этот мальчишка на пыльном, замусоренном асфальте.
– Не останавливайтесь, – прошептал Павел. – Не надо, не останавливайтесь!
– Замолчи, – коротко сказал водитель и плавно нажал на тормоз.
– Не останавливайтесь! – закричал Павел, срывая голосовые связки.
Но было уже поздно. В машине вдруг стало темно, как будто на нее набросили черное покрывало.
Павел услышал сдавленные крики и ругань милиционеров – видимо, у них в кабине что-то происходило. С громким скрежетом оторвалась дверь кабинки, где он сидел.
Павел не хотел покидать машину. Он изо всех сил прижался к железной стенке, стремясь уйти в нее, раствориться, исчезнуть.
Светлый прямоугольник выхода закрыла чья-то тень. Деваться было некуда. Павел рванулся вперед, но тут ощутил чудовищный удар в грудь. Он начал падать, чувствуя, как руки вязнут в чем-то липком и упругом. Он падал долго, пока не остался совершенно один в холодном бесконечном мраке.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Близилась средняя фаза оборота. Шестая ячейка оторвался от приборов и незаметно протянул руку соседу. Тот крепко вцепился в его ладонь, но дотянуться до следующего соседа уже не мог. Вместо этого он положил вторую руку на полированный металлический диск, вмонтированный в сиденье. То же самое сделал следующий, и так продолжалось до тех пор, пока все ячейки не слились в цепь.
Убедившись, что цепь функционирует, шестая ячейка передал всем:
– Принято последнее сообщение Рода. Отныне гнездо свободно.
Ячейки заволновались, нервно покалывая друг друга импульсами.
– Условия?
– Подробности?
– Условие только одно, – остановил их шестая ячейка. – Гнездо не должно возвращаться к Роду.
– И больше никаких условий? – удивился шестьсот двенадцатая ячейка.
– Никаких. Все остальное на усмотрение гнезда.
– В таком случае давайте определим круг вопросов, которые нужно решить до передачи разума, – мудро предложил трехсотая ячейка. – Первый вопрос очевиден: как поступать с пассажирами?
– Вопрос сформулирован неточно, – возразил сто шестая ячейка. – С каждым типом пассажиров нужно решать отдельно. Есть те, кто называет нас серыми мокрицами, и те, кто называет нас пилотами. Они несколько отличны и заслуживают разной участи.
– Хорошо, – согласился трехсотая ячейка, – согласно нашим данным оба типа пассажиров, в отличие от нас, чувствуют себя комфортно только в основной среде обитания. Предлагаю разместить их в малых оболочках гнезда и отправить в свои миры.
Сказанное было настолько нелепо, что в цепи разыгралась маленькая буря.
– Мы, ячейки, все очень разные, – заметил шестая ячейка. – Но нельзя же для подчеркивания своей индивидуальности говорить заведомо неприемлемое. Никакого активного вмешательства в их судьбы не будет. Мы не виновны в том, что два сообщества встретились на нашей территории. Пусть они сами находят выход.
– Но мы были первопричиной их встречи, – не отступался трехсотая ячейка.
– Мы – косвенная причина, – настаивал шестой. – Повторяю, никакое вмешательство не допустимо. Мы вправе лишь создать им равные условия для реализации замыслов и возможностей.
– Вы считаете, условий нет? – поинтересовался семидесятая ячейка, который до этого отмалчивался.
– Да, их позиции неравны. Думаю, концепция возражений не вызовет, подробности обсудим позже. Возможно, второй вопрос будет решен единодушно. Это вопрос о Принявшем разум.
В разговор снова включился шестьсот двенадцатая ячейка.
– Этот вопрос не стоит даже обсуждать. Принявший разум уйдет с нами.
– Должны ли мы спрашивать его согласия? – задал вопрос шестая ячейка. Ответ был всем очевиден, но следовало соблюдать установленный порядок.
– Нет, – одновременно ответило несколько импульсов. – Он принял разум и должен отныне оставаться с нами.
– В таком случае мы должны определиться с третьим вопросом. Видимо, это вопрос о...
– Вы забыли о Не принявшем разум, – вмешался вдруг трехсотый. – Тут уж никак нельзя сказать, что мы ни при чем. Не сам же он к нам пришел.
Вопрос был задан лишь из чувства долга, потому что трехсотая ячейка, как и все остальные, не испытывал никакого желания содействовать Не принявшему разум. Однако это был тот случай, когда следовало поступать вопреки желаниям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});