Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

быть — и косовица скоро закончится. Да какая там косовица — комбайнами убирают хлеб! А зерно, зерно — литое!

Порыв ветра из широкой степи доносит сильные волнующие запахи полыни и дикого лука.

— На этой бы земле да хозяйновать, хозяйновать! — И крепкие, черные от боевой работы руки Рыбалки сжимаются — словно на ручках плуга.

За буграм утробно грохают взрывы японских авиабомб. Черные валы дыма вздымаются на горизонте. Добродушное смуглое лицо Рыбалки и зеленоватые, совсем еще недавно ласковые глаза его горят огнем ненависти, священной ненависти к врагам.

— Чортово японьске стерво! У себе пакостить, тай на чужу землю лизе! — шепчет Рыбалка, кусая губы, подобравшись всем молодым и сильным телом.

Он уже показал врагу и свой гнев! патриота, и боевое умение воина Красной Армии — веселый и добрый парубок, комсомолец с Украины. Как будто вчера был его первый бой, а он — уже закаленный зрелый боец.

— Первый день плечи сами сдвигались! А как начнешь стрелять — только давай! — с усмешкой вспоминает Рыбалка.

Его подразделение выдержало, не дрогнув, атаку японских танков. Он бил по чудовищам бронебойными пулями. И когда танк проходил метрах в десяти, Рыбалка сильной рукой швырнул под гусеницы гранаты. Тотчас подбавили наши пушки, и танк был уничтожен.

Про весь этот бой Рыбалка рассказал очень скупо и кратко закончил:

— Бильш чего такого не було!

В другом бою его пулемет отказал. Винтовки под рукой не оказалось. Рыбалка с другом своим набрал гранат и пошел вместе со всеми в атаку. Его гранаты летели далеко, падали метко и рвали врагов в куски.

Потом Рыбалка в один день три раза ходил в атаку, бесстрашно и деловито громя подлую свору.

Однажды темной ночью бойцы спали; Рыбалка старательно и любовно чистил винтовку. Он услышал крик полевого караула и скомандовал: «В ружье!»

Из кромешной тьмы донеслись неистовые вопли «банзай», какой-то женский истошный визг.

Шквал огня смял ночную атаку японцев.

И. Рыбалка у ручного пулемета и наблюдатель В. Синицкий

Вдруг у самых окопов подразделения кто-то заорал по-русски:

— Стой! Куда стреляешь!

На мгновенье (Прекратился наш огонь. И тут же японцы осатанело ринулись в атаку.

— Тож билогвардиець! — Во весь голос крикнул Рыбалка и, стиснув зубы, начал стрелять.

Из тьмы внезапно вырвалось пламя. Японец с факелом, вытаращив глаза и перекосив рот, подбегал к нашему броневику. Рыбалка выстрелил. Японец был убит. Факел, шипя, погас в траве.

Уже много-много дней в бою насчитывает Иван Рыбалка. Строже и мужественнее стало его лицо. В лазарет отправлены два друга, с которыми так хорошо было вспоминать про майские украинские зори, спеть вполголоса:

— Розпрягайте, хлопци, коней…

В глубоком взгляде Рыбалки — отвага и спокойствие бойца и неутолимая ненависть к врагу.

И сейчас, всматриваясь в небо, по синеве которого серыми гадами проходят японские самолеты, Рыбалка думает:

— Щоб вам скризь повылазило, бисовы бандюги! Пидождить, буде вам жарко!

В памяти его нестерпимо резко встает: на зеленой траве лежат мертвые товарищи. Обмундирование их в засохшей крови жестко, словно лубок. У лейтенанта Щербака вместо лица кровавая страшная рана. Нос и губы срублены. Выколоты глаза. У водителя Онуфриева тело изрезано и испорото штыками, а на шее — толстый багровый рубец от петли.

Боевая машина товарищей застряла в трясине. Израненные бойцы отбивались из последних сил..

Японцы чудовищно, зверски замучили умирающих.

Грозно, словно клятву, произносит Рыбалка: «Треба уничтожить все это стерво!»

Слух его ловит низкий и музыкальный гул над облачками, — словно звучит гигантская и такая родная кобза.

— Наши! Вертаются! — радостно вскрикивает Рыбалка.

В бездонной синеве неба он видит празднично-белые легкие силуэты наших бомбардировщиков. Вот они уже над головой. Но почему же в мелодию мотора вдруг врывается резкий треск пулемета?

Рыбалка, волнуясь, всматривается. Стреляют пулеметы с наших воздушных кораблей. Вдруг злобно пронзительный вой мотора наполняет все небо. За треугольниками бомбардировщиков появляется белая полоса, идет вправо и вниз. Вот уже виден японский самолет.

— Добре тоби попало! — радуется Рыбалка.

Сбитый японский самолет

Японец, снижаясь, мчится прямо на него. Рыбалка, не отходя от треноги, громко предупреждает товарищей. Все быстро прячутся по окопам. Японец, пикируя, стреляет.

Рыбалка — один на всей залитой солнцем лощине. Он спокойно сжимает рукоять своего пулемета и дает очередь впереди вражеского самолета, преграждая ему путь.

Самолет врага проносится совсем низко и возвращается после глубокого виража. Рыбалка мужественно встречает его длинной очередью, также обрезая путь. Пули его бьют по крыльям, по фюзеляжу. Самолет козлом взлетает вверх и за бугром косо, крылом врезается в землю.

Из окопов несется восторженное «ура» товарищей.

Они выскакивают, мчатся к месту падения и гибели стервятника, подбитого нашими самолетами и добитого пулеметчиком.

Вечером, когда отпылал в степи золотой закат и Рыбалка мог уйти с своего поста до утра, товарищи расспрашивали, тормоша его. И он отвечал, коротко и несложно:

— Бачу летыть! Я дал очередь, другу! Вин на мене, а я ще! Боявся? Та ни трюхы! Коли туточкы бояться? Треба же быты!

Простое и добродушное лицо его — лоснящееся от солнца— было невозмутимо.

В сумерках, когда зажглись звезды и попрежнему били и били пушки, мы вспомнили с Рыбалкой Золотоношу, хутор над Днепром.

Он вдруг затих, потом оказал очень тихим голосом, из самого своего сердца:

— Що я хочу? Ось, мы бъемось за Родину, побьем врага! Тоди я хочу вертатыся и побачыть самого любого товарища Сталина.

3. ХИРЕН

БОЙ ЗА СПАСЕНИЕ РАНЕНОГО

Снова и снова подносит майор Касперович бинокль к глазам, но на желтой песчаной дороге, изрытой разрывами бомб и снарядов, стоит лишь одинокий грузовик с пробитым баком. Тимохина — великолепного водителя этой машины — нет.

Лишь недавно Тимохин был здесь, на этом же бугорке, рядом с Каеперовичем, и внимательно слушал боевой приказ. Ему предстояло вместе с двумя другими машинами пробраться к нашей пешей разведке и доставить ее сюда. Маленький Тимохин улыбнулся, когда майор в, шутку спросил, не страшно ли ему мотаться на своем «газе», когда вокруг рвутся снаряды и пули летят.

— Ничего, не страшно, — ответил Тимохин, улыбнувшись.

А сейчас боевого разведчика, исправного шофера, примерного красноармейца нет в кругу друзей.

Два шофера, отправившиеся вместе с ним, вернулись, а он остался на дороге вместе со своей машиной, подбитой японцами.

И майор Касперович, подвинувшись поближе к командиру орудия Го лавки ну, смотрит в лажными глазами на молодого артиллериста. Что скажет