Театр Черепаховой Кошки - Наталья Лебедева

Они были когда-то забавной парой. Ей — восемнадцать, ему — двадцать два. Он — длинноволосый, с бородкой, вечно одетый в нелепые широкие рубахи, а она — короткостриженая, в джинсах и очень маленькая. Виктор рядом с ней смотрелся сильным мужчиной, это было очень приятно. Они вечно болтались вместе: с утра до вечера, держась за руки и целуясь почти постоянно. Целуясь, когда он не играл на гитаре, а она не подпевала, и Виктор подумал: как же давно они вместе не пели, и вспомнил ее приятный низкий голос.

Потом — Саша, свадьба, вечная усталость, страхи и бабушка. Бабушка с инсультом, которая отняла у Риты последние силы. Саша выросла и стала отдаляться — и порой ему казалось, что слишком резко даже для подростка, словно была еще причина, которой он не мог понять. Рита устала и разучилась быть прежней Ритой. Так он остался один.

Виктор поздоровался с женой. Она захотела продолжать разговор, но смысла говорить с ней не было: сегодня он должен был умереть.

Вчера СЛТ показал итоговый сюжет, а уже сегодня с самого утра с неба стали срываться хлопья густого снега — вне всякого сомнения, того самого…

Жить оставалось несколько часов, а Виктор все еще не понимал, почему в конце концов добровольно окажется на обледеневшем карнизе десятого этажа. Спасительное забвение тоже не наступало. Он все прекрасно помнил.

Глава четырнадцатая

КАРНИЗ

Мутный декабрьский рассвет никак не наступал, ожидание тянулось медленно. Виктор переключал телевизор с одного спортивного канала на другой, но с каждым бессмысленным движением тревога становилась все сильнее. И тогда он решил: а почему бы ему не найти ведущую? Все участники «Лучшего видео» жили с ним в одном городе, и логичным было предположить, что шоу снималось здесь же, а значит, и ведущая, и студия с надписью «Смерть Любит Тебя» желтыми буквами по темно-синему заднику — все это могло быть здесь.

Виктор пошел на областное телевидение.

Дальше стеклянной двери его не пустили, на вопросы охранник отвечать отказался. Он велел звонить руководству и заказывать пропуск, но телефона ни одного не дал.

Виктору повезло: часов в девять в холл спустилась съемочная группа. Девушка-журналист и оператор встали перед выходом, не решаясь выходить под усиливающийся снег. Оба они были с непокрытыми головами и в расстегнутых куртках.

— Извините, — сказал им Виктор, — я ищу ведущую одной программы, но, к сожалению, не знаю, на каком канале она работает. И вполне возможно, она даже не с телеканала, а просто арендует студию для съемок, а потом продает передачу на кабельное…

Он долго и путано объяснял, а люди слушали и кивали. Потом девушка участливо объяснила ему, что тут студий в аренду не сдают и ведущей такой никогда не видели.

За стеклянной дверью мелькнул расписной бок телевизионной машины, съемочная группа выскочила из холла. На улице головы журналиста и оператора мгновенно опустились — так снег не летел в лицо.

Виктор тоже вышел на улицу и тоже опустил голову, но крупная снежинка все равно сразу налипла ему на ресницы.

Он направился к двум другим городским телеканалам, которые были расположены неподалеку от областного и почти бок о бок друг с другом. В такую погоду это было весьма кстати.

На первом из телеканалов Виктор пообщался со скучающим охранником, который сказал ему то же самое, что и областная журналистка: студии не сдаются, ведущую не видел.

— Они же могут в любом подвале снимать, — доверительно сказал он. — На камеру на любую, хоть на фотоаппарат. А ведущей у нас такой нет, я бы запомнил.

Охранник с надеждой скучающего человека посмотрел на Виктора, а когда тот собрался уходить, разочарованно выдохнул и углубился в кроссворд.

На третий телеканал Виктор даже не зашел. Он выяснил все прямо в крохотном, заставленном автомобилями дворике у самого подъезда.

Из подъезда вышел мужчина в легком, не по сезону, пальто. Он разговаривал по телефону, растерянно крутя на пальце ключи от машины. Виктор дождался, пока мужчина закончит разговор, и подошел к нему.

— Простите, — сказал Виктор, чувствуя себя мальчишкой, играющим в шпионов. — Говорят, тут можно снять студию для съемок.

— Кто сказал? — Мужчина нахмурился. — Кто вам мог сказать такой бред?

— У меня знакомая тут снимала передачу, арендовала студию.

— Нет, — резко ответил мужчина. — Не может такого быть.

— А это точно?

— Слушайте, — сказал мужчина с нажимом и пристально взглянул Виктору в глаза, — нам собственные программы снимать бывает некогда, а вы мне про аренду.

— Так, значит, снимали не у вас?

— Нет. Определенно не у нас. До свидания. — И мужчина в легком пальто сел в свою дорогую машину.

Город стал слепнуть. Снежное бельмо на его глазу разрасталось и густело с каждой минутой.

Крупные хлопья снега врезались в лицо, мешали смотреть, обдавали влажным холодом.

Виктор растерянно стоял на остановке, глядя себе под ноги, и думал, что же делать дальше, но придумать ничего не мог. Когда он поднимал глаза, то видел красноватую стену последнего из телеканалов. Над окнами его первого этажа ярко мерцала массивная зеленая вывеска. Этот свет о чем-то Виктору напоминал, но он никак не мог вспомнить, о чем. И, скорее всего, это было не важно.

Он совсем перестал думать о зеленой вывеске, когда из-за снежной пелены вынырнула рыжеволосая Елизавета Тургенева, семнадцать лет, новый сезон, еще одна жертва смерти.

Виктор подошел к ней, тронул за локоть и, наклонившись к Елизаветиному уху. Сказал:

— Не играй с ней в эти игры. Все равно обманет. Выброси телевизор — дольше проживешь.

Елизавета взвизгнула и отпрыгнула в сторону.

— Придурок! Больной совсем! Отвяжись от меня! Педик старый!

И тут же скрылась за снегом. Вокруг было темно и сумрачно, так что Виктор не мог понять, в самом ли деле видел ее или только придумал, что видел.

В любом случае, Елизавета была маленьким глупым ребенком, и, глядя, как из белой мглы выныривает темный квадратный лоб троллейбуса, Виктор думал, что больше всего на свете хочет, чтобы она выиграла схватку со смертью, проиграв в ее дурацком шоу.

Михаил чувствовал себя полным идиотом: надо было встать в такую рань, поехать в пригород, оставить машину едва ли не в чистом поле, заскакивать в оплеванный вагон электрички, стоять там, боясь коснуться липких поручней, — и все это для того, чтобы выйти на темный пустой перрон.

Рита не пришла, и он не мог понять почему. В ее отсутствии Михаилу виделась какая-то связь с девицей из бара, точно они были в сговоре — все были в сговоре, все поставили своей целью добиться, чтобы Михаил не получал удовольствия, словно им было выгодно его несчастье.

Перрон быстро пустел. Людей, приехавших в город в такую рань, было немного, и все они почти сразу скрылись в здании вокзала. Только Михаил — высокий, в длинном черном пальто, с непокрытой головой, но в мягких кожаных перчатках, защищающих руки от холода и грязи, стоял посреди перрона.

Начинался снег, и первые крупные хлопья опустились на его тщательно уложенные темные волосы. Михаил жадно ловил снежинки пересохшими губами: он был слишком взволнован и нуждался в холоде, чтобы привести мысли в порядок.

Конечно, отступить он не мог. Нужно было ехать к ней. Приехать, выдернуть Риту из теплой постели, из крохотной квартиры, как следует встряхнуть и наглядно объяснить ей, как плохо — не выполнять обещания. Тем более когда человек ночью едет к тебе из другого города.

Она должна понять раз и навсегда, что мужчинам нельзя впустую раздавать обещаний. Михаил с удовольствием донес бы это до каждой женщины, но не о каждую он стал бы марать руки.

Рита стоила того, чтобы заняться ее воспитанием. Она была не похожа на женщин, которых он обычно цеплял в барах.

И тут она появилась. Вынырнула из здания вокзала и побежала к нему по темному перрону, в ярком свете фонарей, оскальзываясь, неуклюже переставляя по обледеневшему асфальту ноги на высоких каблуках.

На ней было теплое пальто, и капюшон его, отороченный узкой полоской меха, был надет на голову, что выглядело крайне неженственно.

Рукой, одетой в черную кожаную перчатку, Рита сжимала маленький белый прямоугольник билета и, подбегая, смущенно сказала:

— Прости, я опоздала. Оказалось, без билета на перрон не пускают. Даже встречающих. Пришлось покупать, в кассе — очередь. В общем, так со мной всегда, и…

Она подошла совсем близко, и Михаил, резко вытянув руку вперед, скинул с ее головы капюшон. Рита ошарашенно замолчала.

— Никогда, — сказал он, — не прячь свои волосы. У тебя чудесные длинные волосы.

Они оказались собраны в конский хвост и прихвачены уродливой бархатной резинкой. Михаил поморщился. Он обхватил резинку двумя пальцами и потянул. Она легко заскользила вниз. Лишь несколько тонких волосинок запутались в ней и порвались.