Мертвая зыбь - Юхан Теорин

Холодный ветер с пролива обдал их сыростью. Йерлоф через плечо взглянул на море. Он не раз ломал себе голову над тем, каким чудом тогда, почти пятьдесят лет назад, этому черту Нильсу Канту удалось перебраться через пролив.

Нильс Кант засел в кустах на материке и рассматривал через пролив Эланд. Отсюда он казался тонким известняковым обломком на горизонте, которому грустно, наверное, так же, как и ветру, со свистом касающемуся крон деревьев. На другой стороне пролива все было залито солнцем, деревья зеленые, длинные пляжи сверкали, как серебряные нити.

Это его остров, и Нильс обязательно туда вернется. Не сейчас, но очень скоро, при первой же возможности, он был уверен. Он знал, что за содеянное его не простят очень и очень долго, и сейчас Эланд для Нильса, пожалуй, являлся самым опасным местом. И ведь он ни в чем, если разобраться, ни в чем не был виноват. Все произошло само собой, и Нильс просто не смог вмешаться в ход событий.

Толстый полицейский добрался до него в поезде и пытался сцапать, но не на того напал. Нильс оказался быстрее. «Самооборона, — шептал Нильс, глядя на свой родной остров, как будто бы разговаривая с ним. — Да, я застрелил его, но это была самооборона…»

Нильс замолчал и откашлялся. Слезы наворачивались ему на глаза, он с трудом сдержался, чтобы не разрыдаться.

Прошло двадцать часов после того, как он выпрыгнул из поезда на пустошь. Он невидимкой пробирался на юг острова, держась в самой глубине пустоши — здесь он чувствовал себя дома. Нильс старательно обходил подальше дороги, деревушки.

Не доходя километров десяти до Боргхольма, находилось одно место. В нем не было ничего особенно примечательного, кроме одного — это самое узкое место пролива. Пробираясь от дерева к дереву сквозь лес, Нильс подошел к воде. Ему повезло: он нашел порядком потрепанную рассохшуюся бочку из-под дегтя. У бочки была крышка, так что он смог сложить туда свои пожитки. В обнимку с бочкой Нильс сидел в лесу и дожидался темноты, потом он разделся, положил вещи в бочку и дотащил ее до холодной воды. Он вцепился в нее руками, распластавшись поверху, и поплыл, работая ногами, через пролив к черноте на горизонте. Там был материк.

Ему потребовалось не меньше двух часов, чтобы перебраться на другую сторону, но Нильсу опять повезло: поблизости не оказалось ни одной лодки, людей тоже не было, так что Нильса никто не видел. Когда он очутился в Смоланде, голый, с заледеневшими ногами, сил у него хватило только на то, чтобы вытащить вещи из бочки и заползти под ближайшее дерево. Потом он моментально провалился в сон.

Сейчас он проснулся отдохнувшим, хотя времени прошло, наверное, немного — было раннее утро. Нильс поднялся, ноги все еще ломило после заплыва, ну ничего не поделаешь — им опять предстояло поработать. Нильс понял, что он находился недалеко от Кальмара. А это опасно, ему надо держаться подальше от города. Наверняка в Кальмаре сейчас сновала куча полицейских патрулей.

Одежда Нильса высохла, он надел рубашку, свитер и ботинки и запихал бумажник в карман штанов. Деньги, которые дала ему мать, надо было беречь, потому что без денег, Нильс, никуда не спрячешься.

Обреза из «хускварны» при нем больше не было, он лежал на дне пролива. Когда Нильс находился примерно на полпути между Эландом и материком, он вытащил своего стального друга из бочки, подержал в руке обрезанные стволы, а потом бросил в воду. Вода сомкнулась — и «хускварна» исчезла.

Хотя патронов у него больше не оставалось, Нильсу все равно не хватало приятной тяжести оружия.

Он думал о своем растерзанном рюкзаке, сожалея и о нем тоже. Все его пожитки умещались в карманах брюк и маленьком узелке из носового платка — все, что он смог взять с собой.

Ярко светило резковатое утреннее солнце. Нильс двинулся на север. Он знал, куда ему идти, но путь предстоял не близкий и, по-видимому, займет большую часть дня. Нильс держался поближе к берегу, но обходил все поселки. Лесные тропки и тропинки он пересекал как можно быстрее, в один прыжок, — только среди деревьев он чувствовал себя в безопасности. Два раза ему встретились олени, они едва не натолкнулись на Нильса, потому что двигались тихо, почти так же, как он сам. Что касается людей, то их он слышал за несколько сотен метров и легко обходил.

Нильс неплохо себе представлял, где находится Рамнебю: они бывали там с матушкой, последний раз — прошлым летом. Ему не надо было заходить в саму деревню и даже обходить ее кругом: лесопилка, которой управлял и владел его дядя Август, была в глубине леса.

Нильс издалека услышал надрывный визг пил, а потом почувствовал хорошо знакомый запах свежей древесины, перебивающий соленый аромат близкого моря.

Нильс осторожно выбрался из леса и затаился в тени большого сарая с тесом. Хотя Нильс и был здесь несколько раз, он не очень хорошо знал, где контора, а при нынешних обстоятельствах на людях ему лучше было не показываться. В нескольких сотнях метров от лесопилки находился дом дяди Августа, но там Нильс не хотел появляться тоже. В доме были дети, шофер, работники, любой из них мог настучать полиции, что видел Нильса. Поэтому он должен был ждать в сарае, поглядывая сквозь густой, пахучий, усыпанный цветущими гроздями куст сирени, который как магнитом тянул к себе прорву всяких мелких насекомых.

Часы Нильса остановились, когда он переплывал залив, но он был абсолютно уверен, что прошло по меньшей мере минут тридцать прежде, чем он увидел хоть кого-то поблизости. Мимо сарая прошли три здоровых мужика. Наверное, работники лесопилки. Они над чем-то смеялись и не заметили его. Собственно, даже ни разу и не посмотрели в его сторону.

Нильс продолжал ждать.

Прошло еще немного времени, может быть, несколько минут. Наконец кто-то появился — парнишка, лет, наверное, тринадцати-четырнадцати, но почти такой же высокий, как сам Нильс. Его здоровенная кепка была надвинута на самый нос, руки чуть не по локти в карманах заляпанных маслом штанов.

— Эй, ты, — вполголоса позвал Нильс из-за куста. Наверное, у него получилось слишком тихо, потому что парнишка не отреагировал. — Эй, ты, в кепке, — позвал Нильс опять, уже чуть громче. Парнишка остановился и удивленно огляделся. Нильс медленно приподнялся и осторожно высунулся из-за куста. Он помахал рукой: — Я здесь.

Кепка изменил курс и подошел поближе к кусту. Он молчал и глядел на Нильса.

— Ты здесь работаешь, что ли? — спросил Нильс.

Кепка торжественно кивнул и подал голос:

— Ага, первое лето.

Прозвучало это довольно странно: во-первых, парнишка изъяснялся на кондовом смоландском диалекте, во-вторых, у него уже ломался голос.

— Хорошо, — сказал Нильс. Он очень старался выглядеть спокойным и дружелюбным. — Мне тут небольшая помощь нужна. Я хочу, чтобы ты привел сюда Августа Канта. Мне с ним до зарезу поговорить надо.

— Кого-кого, директора? — удивленно ахнул кепка.

— Ну да, директора Канта.

Он посмотрел в глаза парнишке и раскрыл ладонь. Между пальцами была зажата монета в одну крону.

— Ты ему только скажи, что здесь Нильс. Иди прямо в контору к директору, он должен прийти.

Кепка никак не прореагировал на имя Нильса, кивнул и взял монету, потом развернулся и неторопливо удалился. Судя по всему, монета сгинула в недрах его бездонных порток.

Нильс вздохнул и вернулся к прежней диспозиции за кустом сирени. Ну вот, теперь все сделано, сейчас придет дядя и позаботится о нем. А точнее, спрячет, пока все не затихнет. Наверняка ему придется просидеть здесь, в Смоланде, не высовываясь, до конца лета. Но ничего не поделаешь.

Нильс сидел и ждал. Ждать ему пришлось как-то уж слишком долго. Наконец послышались шаги, кто-то подходил к сараю. Нильс выдавил из себя улыбку, довольно дурацкую, поднялся и вышел из-за куста, но… это был не дядя Август, вернулся кепка.

Нильс смотрел на него.

— Что, его в конторе не было… директора Канта? — запинаясь, спросил он.

— Не-а, — мотнул головой парнишка, — сюда канать стрёмно.

— Чего стрёмно? — непонимающе переспросил Нильс.

— Во, от него, — сказал кепка. Он протянул Нильсу белый конверт.

Нильс взял его, повернулся спиной к посланцу с лесопильного олимпа и раскрыл: ни письма, ни записки — три купюры, сложенные пополам сотенные. Нильс закрыл конверт и обернулся.

— И это все? — спросил он.

Кепка кивнул.

— И что, директор ничего не сказал?.. Передать ничего на словах не хотел?

Парнишка покачал головой:

— Не-а, только это.

Нильс посмотрел на конверт. Деньги — все, что он получил. Деньги для того, чтобы он бежал подальше. Намек более чем понятен.

Дяде не хочется с ним связываться.

Нильс вздохнул и поднял голову, но кепка уже уходил. Нильс видел, как он заходит за угол сарая.

Опять один, он должен сам о себе позаботиться.